Текущий год принес Ашхабаду массу неприятностей: обострение ситуации на туркмено-афганской границе, участившиеся нападения неких вооруженных отрядов афганцев (талибы свое участие отрицают) на туркменских пограничников и распад существовавшего еще со времен С.Ниязова неформальных договоренностей с верхушкой Талибана (мир в обмен на «туркменскую дань» — ГСМ, запчасти к боевой технике, «льготный пограничный режим» и т.д.). Западные СМИ даже утверждают что президент Гурбангулы Бердымухаммедов (в прошлом министр здравоохранения) якобы «начал жесткую борьбу с наркоторговлей в стране, на которую власть ранее часто закрывала глаза». Насчет «жестокой борьбы» есть некоторые сомнения, но фактом является некоторое сокращение поставок главного продукта афганского агросектора через туркменскую территорию. Foreign Policy утверждает, что при новом президенте Туркмении значительно усложнилась транспортировка через республику афганского героина что «нанесло удар по доходам многих полевых командиров Талибана, включая представителей «гердийской шуры», возглавляемой сейчас Ибрагимом Садаром».

Постепенно складывается ситуация теоретической возможности воспроизведения «модели ИГИЛ» экстремистскими группировками в Центральной Азии – а именно решительный бросок с территории Афганистана в соседние республики для создания в регионе халифата и захвата/дестабилизации районов с нефтяными и газовыми ресурсами.

Выходцев из стран СНГ, по часто приводимым оценкам, на территории Афганистана и Пакистана около 4-х тысяч, все хорошо подготовлены, вооружены и мотивированы. Часть из них в 2013 году передвинулась на север, в провинцию Талукан (ближе к таджико-афганской границе). Есть подобные отряды в Кундузе и в афганском Бадахшане. Судя по оценкам ряда западных и российских экспертов, значительные группировки сосредоточены в провинциях Фарьяб, Бадгис и Джаузджан – на границах с Туркменией.

Стоит отметить, что в ЦА, вообще, многое можно решить с помощью вооружённой исламистской оппозиции (или маскируясь под нее). Наиболее уязвимым местом является Ферганская долина, находящаяся в эпицентре проблемного сплетения границ Узбекистана, Киргизии, Таджикистана. «Узкими местами», ударив по которым можно взорвать регион, также является таджикский Бадахшан и афгано-туркменское приграничье. Ударив в эти точки можно единовременно изменить «политическое лицо» большинства стран Центральной Азии, их внешнеполитическую ориентацию и состав политических элит сразу и без всякой «арабской весны».

***

Если в Кундузе, Талукане и Бадахшане пока имеется только стратегическое нависание и угрозы границам, то в Фарьябе в течение 2014 года отмечаются частые боестолкновения на туркмено-афганской границе, напоминающие ее прощупывание и поиск наиболее удобных направлений для более серьезных ударов будущей весной. Данный регион дает отрядам исламистов хорошую возможность атаковать территорию Туркменистана. Туркмения впервые за девяностые и двухтысячные годы оказывается под ударом. Угроза очевидна и глава Туркмении уже более полугода (саммит глав Прикаспийских стран, саммит глав СНГ, саммит ШОС, общение с руководством ВС Ирана, двусторонние встречи с премьером Турции Эрдоганом, президентом Узбекистана Каримовым и пр.) занят поиском мировых центров, способных защитить Ашхабад «в случае чего».

Собственных сил у Ашхабада на парирование новой угрозы нет. И дело не в какой-то ущербности туркменских ВС. Почти все осколки бывшей Советской Армии, ставшие войсками новых независимых государств идентичны в одном – они слабы, несамодостаточны и без сильных союзников не способны вести бой с хорошо подготовленным противником. Напомним, еще в 2013 году ВС Украины считались на постсоветском пространстве достаточно боеспособными. Ряд военных экспертов даже ставили их на второе-третье места по боеготовности на постсоветском пространстве. То, во что превратились ВСУ за два месяца активных боевых действий с противником, многократно уступающим в численности, вооружении, боевой технике известно.

А туркменская армия это даже не ВСУ. Это, по большому счету, даже ближе к «трудовой армии» Троцкого, чем к сколько-нибудь реальным ВС (хотя бы и уровня стран «третьего мира»). Офицерский корпус обескровлен многолетней отрицательной селекцией при Туркменбаши. БТиВ в абсолютном большинстве устарела не только морально, но и физически.

Туркменский лидер в течение последних двух лет уже, как минимум, четырежды сообщал о намерении радикально укрепить армию, но, судя по данным о военных закупках, имеющихся в открытом доступе, ничего серьезнее БТР-4МВ (это те, что уже можно наблюдать на вооружении войск ДНР и ЛНР) не приобреталось. Туркменская армия остро нуждается в перевооружении, даже несмотря на проведенную с помощью России модернизацию.

Можно предположить, что Ашхабад срочно начнет закупать БТиВ у России, Турции, возможно, КНР (Украина – основной партнер Турменистана в области ВТС последнего десятилетия – по понятным причинам отпадает). Но кто и как будет эту технику эксплуатировать? Квалифицированных офицеров способных эксплуатировать современную технику остро не хватает. Качество личного состава ВС Туркмении почти все эксперты оценивают как крайне низкое…

Имея такое положение, Туркменистан постепенно начинает отходить от принципов нейтральной, изоляционистской политики и начинает вести поиск союзников.

И что бы ни говорилось о возможности помощи Ашхабаду со стороны соседей по региону (Узбекистана, в первую очередь) или Турции с Пакистаном, в настоящий момент абсолютно ясно одно: реальная помощь техникой, инструкторами, а в самом «пиковом» случае, участием в физической защите Туркменистана можно ожидать лишь из трех центров – Москвы (и ОДКБ), Пекина и Тегерана. Все другие варианты элементарно исключаются.

***

Очевидно, что в рамках традиционной туркменской внешнеполитической стратегии оптимальным вариантом для Ашхабада смотрелось бы создание некоей коалиции партнеров, но Туркмения – не Ирак и сражаться за него желающих окажется на порядок меньше, чем за Багдад.

Иран уже в значительной мере задействует свои ресурсы в физическом противостоянии суннитским боевикам.

Китай, не смотря на свои весьма серьезные геоэкономические и геополитические интересы в республике, все же, как представляется, еще не готов к защите собственных бизнес-проектов за пределами границ КНР с использованием силы. И, пока, более вероятным видится не защита газовых месторождений Туркмении силами НОАК, а, скорее, тактика, продемонстрированная в Ливии – эвакуация, закрытие проектов, списание расходов.

Москва могла бы помочь Ашхабаду, но ее силы в значительной мере скованы «восточноевропейским кризисом» — противостояние консолидированному давлению Запада требует много ресурсов.

Серьезные ограничения на российскую помощь оказывает и внеблоковый статус Туркмении – у этого государства просто не существует договоренностей о военном сотрудничестве и взаимопомощи ни с одним государством мира. Следовательно, и помогать ему особо никто и не обязан…

Ясно, что вторжение, если оно состоится, будет носить ограниченный характер – вторжение бандформирований численностью не более 100-150 бойцов с легким и носимым вооружением. Таких групп при этом будет, скорее всего, несколько и ориентироваться они будут не на захват и удержание значительных территорий, а на масштабные террористические вылазки против промышленных и инфраструктурных объектов Туркменистана, расположенных сравнительно недалеко от афганской границы. При всей ограниченности масштабов подобных ударов они способны создать весьма серьезные проблемы для политического режима Туркменистана и заметно ударить по экономике.

В то же время, теоретически, такой масштаб позволяет вмешаться, в случае необходимости, всем трем вышеуказанным государствам (оптимальным при этом был бы некий совместный проект обеспечения безопасности республики под эгидой ОДКБ и ШОС).

Вопрос, как уже указывалось выше, в изоляционизме Туркменистана. Но практика актуальной политики указывает на то, что удержаться на подобных позициях в случае серьезной угрозы безопасности извне, практически невозможно. И Туркменистану раньше или позже придется брать на себя определенные обязательства, пересматривать свой международный статус и идти на более серьезное сближение с теми или иными игроками мировой политики.