…Общеизвестным фактом является то, что Иран обладает все-таки значительно меньшими ресурсами влияния в Центральной Азии, чем, например, ведущие мировые центры силы. Он граничит только с Туркменистаном, но с двумя странами региона, с Узбекистаном и с Таджикистаном, его связывают глубокие, близкие языковые, исторические, культурные отношения. Это то, что касается географии.

На самом деле, с момента распада Советского Союза у всех ведущих мировых игроков и тех, кто пытался пробиться в мировую лигу, появились интересы, появились возможности для работы на центрально-азиатской площадке, с центрально-азиатской пятеркой. Все попытались воспользоваться этими возможностями по-разному.

Если кратко оценивать опыт партнерства Исламской Республики Иран с центрально-азиатскими республиками, то, на мой взгляд, в отличие, допустим, от турецкого подхода, иранский подход к странам региона все-таки характеризуется в первую очередь большей взвешенностью, отсутствием стремления кавалерийским наскоком захватить позиции – то, что было характерно для позиции Анкары в первой половине девяностых годов, например.

Иран всегда придерживался более спокойного, более конструктивного подхода. Отдельные конфликты, которые периодически возникали в отношениях, по линии, например, Тегеран – Душанбе или Тегеран – Ашхабад, эти конфликты носили, условно говоря, чисто технический характер. Сейчас, к настоящему моменту, судя по официальным заявлениям, они все уже исчерпаны. Неувязка с оценками долгов за поставки энергоносителей Туркменистана на иранскую территорию окончательно была урегулирована в прошлом году.

В целом достаточно такой бесконфликтный и ровный уровень отношений, на который не влияли смены лидеров в Исламской Республике или в странах Центральной Азии, но влияние санкций западного блока против Исламской Республики Иран – вот это и есть основной фон отношений по линии Исламской Республики Иран и центрально-азиатской пятерки.

Западное давление, если кратко просто сказать, оно достаточно серьезно и жестко сказывалось на попытках наладить конструктивное экономическое сотрудничество.

Например, до 2010 года через порты Казахстана отправлялись на территорию Ирана по поставкам до пяти миллионов тонн жидких углеводородов в год. Товарооборот достигал достаточно серьезных и высоких показателей, но под давлением Запада в ущерб себе, в ущерб своим экономическим интересам тогдашняя Астана вынуждена была свернуть подобного рода партнерство.

У других республик отношения с Исламской Республикой Иран строились также в определенном смысле с учетом вот этого фактора внешнего давления. Все-таки все центрально-азиатские республики исповедуют примерно одну и ту же внешнеполитическую линию. Они хотят дружить со всеми. Они не хотят портить отношения ни с кем. Они хотят от всех получать разнообразные дивиденды – экономические, технологические, политические, военно-технические, какие угодно.

В этом смысле дружить с Ираном до последнего времени для многих стран Центральной Азии было в определенном смысле табуированным фактором. На мой взгляд, кардинально изменилась ситуация последние полтора-два года. Особенно прорывным стал визит господина Раиси в Самарканд в прошлом году на саммит ШОС и соглашения, которые там прозвучали. После этого бизнес Исламской Республики Иран в центрально-азиатских республиках очень резко активизировался.

Очевидно, сыграл свою роль и фактор СВО, фактор санкционного давления стран западного блока на Российскую Федерацию.

С одной стороны, у центрально-азиатских государств появились новые вызовы и новые проблемы. Но, с другой стороны, каждый кризис – это и новые возможности. Тот же Кыргызстан, Узбекистан, Казахстан, Туркмения в некотором смысле начали предпринимать попытки превращения в хаб для переориентации евразийских континентальных товарных потоков с учетом новых санкционных реалий, так скажем.

Естественно, геополитическая, геоэкономическая, геостратегическая роль и вес Исламской Республики Иран стали гораздо более интересными для центрально-азиатских столиц. На мой взгляд, весьма показательным в этом плане стал визит в прошлом месяце президента Узбекистана Шавката Мирзиеева в Исламскую Республику и соглашения, которым там были достигнуты.

С учетом того, что Ташкент до 2016 года и смены власти там традиционно придерживался очень осторожной и даже, может быть, излишне осторожной позиции в возможностях партнерства с Тегераном, за последнее время, особенно с 2022 года, именно после саммита в Самарканде, наметилось явное изменение узбекской позиции.

С учетом того, что Узбекистан сейчас уже по факту – у нас об этом мало говорят, но это уже, на мой взгляд, свершившийся факт – является сейчас вторым по величине населения государством постсоветского пространства. Украина в силу известных причин утратила второе место и, очевидно, скоро утратит и третье, уступив его Казахстану. Поэтому вот этот емкий рынок – демографический, сырьевой, геополитический…

Все-таки, напомню, Узбекистан является, наверное, ключевым геополитическим игроком на центрально-азиатском пространстве. Он единственный в регионе граничит одновременно со всеми другими государствами региона, плюс с Афганистаном. Это набирающая рост самыми высокими в регионе темпами экономика. Это ведущий в центрально-азиатском регионе игрок с точки зрения военно-политического веса.

В этом смысле наметившееся резко изменение политики Узбекистана по отношению к максимально широкому партнерству с Тегераном – это как раз таки показатель меняющихся общих тенденций, которые ранее существовали в отношениях между Исламской Республикой Иран и центрально-азиатскими республиками. В данной связи одна цитата по итогам визита Мирзиеева и подписанных документов, в том числе касающихся транзита, весьма перспективных.

В связи с высказываниями в западных СМИ различных озабоченностей по поводу вот этого нового поворота и сближения Узбекистана с Ираном, по поводу этих озабоченностей господин Бахтиер Эргашев сказал: «Если кому-то не нравятся тенденции усиления сотрудничества между Ираном и Узбекистаном, это не наши проблемы, а проблемы тех стран, у которых есть такие озабоченности. Мы реализуем политику на новом этапе в виде углубления сотрудничества со всеми партнерами, исходя из своих долгосрочных стратегических и национальных интересов».

На самом деле, так оно и есть, и как раз таки для центрально-азиатских республик, в том числе для России и для Исламской Республики Иран, то есть для такого тройственного неформального объединения, безусловно, интересным является участие в решении масштабных транспортных проектов. Международные транспортные коридоры что по линии реализации мега-инициативы Китайской Народной Республики «Один пояс – один путь», что по линии международного транспортного коридора «Север – Юг», причем предыдущий выступающий совершенно справедливо отметил, что, если по западному направлению МТК есть определенные вопросы, то по восточному работает это достаточно активно. Так оно и есть.

Узбекистан, являясь пока второй по величине экономикой Центральной Азии, он прилагает максимальные во всей Центральной Азии усилия именно для выстраивания самых различных коммуникационных комбинаций. В большинстве из них как раз таки Исламская Республика Иран занимает ключевые позиции. В ходе упомянутого визита были заключены соглашения по расширению доступа Узбекистана к мощностям: не только порта Бендер-Аббаса, что было раньше, но и, главное, к портовым мощностям Чабахара.

Более того, уже после визита появилась информация по линии узбекских экономических экспертов о том, что Узбекистан хотел бы, и, очевидно, иранская сторона идет в этом смысле навстречу, построить и приобрести новые терминалы именно в Чабахаре, потому что, в отличие от Бендер-Аббаса, в силу известных географических причин, логистических причин, подобного рода объекты могут максимизировать прибыль и облегчить выход товарных потоков Центральной Азии уже не просто к заливу, а непосредственно к мировому океану.

Более того, появилась информация о том, что другие центрально-азиатские республики, по крайней мере, пока на уровне экспертов, но, очевидно, уже и на уровне официальных структур, начинают рассматривать возможность приобретения этих мощностей, что называется, в складчину. Понятно, что, если подобный шаг будет реализован, во-первых, он позволит существенно сэкономить, а во-вторых, он создаст совершенно новые отношения. Во-первых, укрепляя внутрирегиональное партнерство, а во-вторых, создавая серьезные связи уже по линии – не просто отдельные страны и Иран, не просто отдельные связи и российские компании, которые тоже хотят участвовать в этом проекте – но и по линии общерегионального партнерства с Российской Федерацией и с Исламской Республикой Иран. Это один из моментов, что называется, сугубо транзитный – тот, который в первую очередь сейчас особенно интересен центрально-азиатским государствам, повторюсь, в первую очередь Узбекистану, ну, и Туркменистану тоже.

Второе – возможные перспективы превращения Ирана в ключевой газовый хаб – не только транспортный, но и газовый хаб на Среднем Востоке. Появилась уже информация о том, что в этом проекте Иран хотел бы видеть участниками Российскую Федерацию, Катар и Туркменистан. С учетом пока что существующих ограничителей по развитию инфраструктуры, понятно, что это проект не сегодняшнего дня, и Туркменистан, очевидно, может принимать участие в данном проекте только через механизмы СВОП.

Но учитывая тот уровень и ту динамику партнерства, которая демонстрирует отношения Тегерана и Москвы за последние два-три года, я бы не стал этот проект оценивать как неосуществимый или осуществимый в долгосрочной перспективе. Во всяком случае, те соглашения, которые были подписаны между Россией и Ираном по доведению части инфраструктуры «Север – Юг» до нормального состояния в последнее время, говорят как раз таки о высокой динамике отношений наших государств.

Кроме того, господин Надеин-Раевский совершенно справедливо говорил применительно к кавказскому региону о заинтересованности России совместно с Ираном противостоять, с одной стороны, угрозам разнообразного псевдорелигиозного экстремизма и терроризма, а с другой стороны, борьба с наркотрафиком. То же самое в принципе актуально для российско-иранских отношений, в том числе, и на центрально-азиатской площадке, может быть, даже еще в гораздо большей степени. Просто потому, что при всем уважении, но Южный Кавказ 10-12 миллионов человек, а Центральная Азия уже сейчас, по самым консервативным оценкам, 72 миллиона, а к 2030 году, по оценкам ООН, может быть и сто миллионов.

В силу объективных обстоятельств, в силу разницы в размерах, что называется, для центрально-азиатского региона проблематика, связанная с безопасностью, проблематика, связанная с борьбой с проявлениями терроризма, борьбой с наркотрафиком, она с каждым годом становится все более актуальной. Сейчас в силу известных обстоятельств и изменений, которые происходят в Афганистане, гораздо меньше известно о каких-то серьезных проявлениях религиозного экстремизма в центрально-азиатских республиках, по сравнению, допустим, условно говоря, с тем, что наблюдалось три, четыре, пять лет назад.

Это можно оценивать как временное затишье, потому что международные террористические группировки с афганской территории никуда не исчезли, они остаются, и в любой момент внешний спонсор, внешний контролер может их включить. Тогда ситуация изменится кардинально и понадобится, безусловно, тесная и прямая координация деятельности на региональной почве не только соответствующих служб России, Китая и центрально-азиатских государств, но и Исламской Республики Иран в не меньше, а может быть, и в большей степени.

Относительно же военно-технического сотрудничества, что называется, подводя черту, да, это перспективно, тем более с учетом того, что, несмотря на много десятилетий проводившуюся политику удушения науки, экономики, социальной сферы Исламской Республики Иран, мы видим, что Ирану удалось реализовать, действительно, ряд высокотехнологичных проектов, в том числе, в военно-технической сфере, в авиастроении, в автомобилестроении, в области обработки сельхозпродукции, в фармакологии, в области использования возобновляемых источников энергии и так далее, и тому подобное.

Это касается и прикладных исследований, это касается и фундаментальной науки. Иран продемонстрировал возможность того, что, несмотря на жесткое внешнее давление коллективного Запада, можно развивать свои экономические и научные школы так, что они становятся лидирующими в своих областях. Этому, кстати, не грех поучиться и Российской Федерации, потому что я согласен с теми, кто говорил здесь о том, что санкции, очевидно, теперь надолго, если не навсегда, и с этим надо будет жить.

Соответственно, именно вот этот опыт выживания под давлением мирового гегемона, да еще в то время, когда он, действительно, был гегемоном, этот опыт, на мой взгляд, надо оценивать, в том числе, и центрально-азиатским республикам просто потому, что в силу геополитического положения, в силу экономического состояния, в силу массы других объективно существующих ограничителей все эти государства, как бы ни позиционировали себя они или отдельные элементы элит этих государств, все эти государства раньше или позже останутся в лагере вот этого, как говорил Владимир Леонидович, не-Запада.

Даже казахстанская ситуация чуть раньше или чуть позже, но она все равно приведет это государство к тому, что Республике Казахстан в силу географической запертости, зависимости своих экономических потоков, энергетических потоков и так далее ей придется становиться на сторону, которой будет оппонировать вот этот вот коллективный Запад, о котором говорили сегодня в начале нашего мероприятия.

Центрально-азиатские республики в этом плане, на мой взгляд, они просто в хорошем смысле этого слова обречены на то, чтобы более активно постепенно включаться в это большое евразийское партнерство, где будет место российскому бизнесу и науке, китайскому бизнесу и науке, иранскому бизнесу, технологиям и науке.

В перспективе в практическом плане необходимо работать, и работать по тем направлениям, которые предлагают, собственно, сами центрально-азиатские коллеги – это транспорт, это логистика, это коммуникации, это новые информационные технологии, это доведение до ума финансовых механизмов, которые пока еще требуют доработки, я имею в виду, финансовых механизмов, в том числе и новых систем расчета.

После вступления в полноценные члены Исламской Республики Иран в Шанхайскую организацию сотрудничества и заявления о том, что Иран собирается вступать в БРИКС, на мой взгляд, у Ирана появляется очень широкое направление возможностей партнерства на разных направлениях мировой политики и мировой экономики, в том числе и на центрально-азиатском треке.