Предлагаем читателям вторую часть интервью с заведующим отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ Андреем Грозиным (первая часть называлась «Игры на узбекском поле»).

— Андрей Валентинович, в Центральной Азии пять государств вот уже третье десятилетие после развала СССР не могут договориться о реальном сотрудничестве, причем не только политическом, но и экономическом. Почему так происходит? И что может изменится, если Китай будет продолжать наращивать свое присутствие в регионе, а Россия, наоборот, ослаблять его?

— Действительно, экономическое присутствие России в регионе сегодня гораздо меньше, чем было двадцать лет назад. По инвестициям в Центральную Азию она уступает Китаю. Впрочем, ему все уступают. Но я во многом согласен с экспертами КИСИ, которые еще лет пять назад выдвинули идею о том, что один из сценариев будущего — это доминирование в регионе российско-китайского тандема. Условно говоря, «китайский банкир — русский полицейский» или «китайский юань — русский штык»».

Не уверен, что существуют подобного рода неформальные договоренности между Пекином и Москвой, но есть ощущение, что в России нет антагонизма по поводу расширения китайского экономического влияния в регионе. Были две возможные стратегии реагирования на экспансию Пекина – противодействовать либо встраиваться. И решение двухлетней давности о сопряжении ЕАЭС и инициативы «Один пояс – один путь» это демонстрация того, что Россия решила встраиваться.

— Но почему? За ростом экономического влияния рано или поздно ведь последуют попытки политического давления…

— Думаю, в Кремле здраво оценили свой потенциал — играть одновременно и против Запада, и против Китая теоретически, наверное, можно, но затратно, и эта стратегия, скорее всего, приведет к поражению на всех фронтах. Что же касается китайцев, то, на мой взгляд, они реализовали в Центральной Азии пока только первый этап своих экономических интересов. Они посадили на кредитную иглу все государства региона, которым, действительно, приходится теперь учитывать китайский фактор, в том числе, и определяя свою политическую позицию. Например, Таджикистан не входит в ЕАЭС не только потому, что он неоднозначно относится к необходимости тесной интеграции, но и потому, что Китай не заинтересован в этом.

Здесь мы наблюдаем игру интересов двух ведущих центров силы в Центральной Азии – Москвы и Пекина. Есть моменты, которые должны были вызвать бурление в России, как, например, поставки серьезного вооружения – систем ПВО Ташкенту и Ашхабаду, но они не вызвали ажиотажа даже среди военных. То есть какое-то разделение сфер влияния имеется. Оно носит неформальный характер, не имеет устойчивых рамок, и на эту тему вряд ли ведутся переговоры. Но, видимо, имеется общее понимание того, что регион необходим и русским, и китайцам в качестве стабильного предполья. Ну а кто и как будет извлекать деньги из Центральной Азии – это уже вопрос договоренностей.

Кроме того, инициатива «Один пояс — один путь» позволяет Китаю, особо не перестраивая внешнюю политику, постепенно ставить страны Центральной Азии в такую ситуацию, когда они будут бороться между собой за право подойти к китайскому чемодану с деньгами.

А что Китай приобрел в Центральной Азии в ущерб российским интересам — государства или бизнеса? Туркменский газ? Да, его было интересно перепродавать Украине, а свой гнать в Европу, и на этом имели хороший доход лучшие люди королевства. Но для страны в целом этот газ не нужен. Газпрому свой, по большому счету, девать некуда.

Золото в Таджикистане, уголь и уран в Казахстане? Но этого и в России вполне достаточно. Да, есть категории, которые интересны российским корпорациям, тот же уран, например, частично хлопок, частично редкоземельные металлы. Но для экономики страны в целом – некритично. Свою долю сырьевого рынка Центральной Азии российский бизнес осваивал, осваивает и будет осваивать.

Говорят, что китайцы отжимают все больше лакомых кусков на центральноазиатском рынке сырья. Но у кого? У западных партнеров, а не российских компаний.

— То есть России, российскому бизнесу волноваться по поводу китайской экономической экспансии в Центральной Азии не приходится?

— Есть элемент потенциального беспокойства о том, что Китай, постепенно посадив страны этого региона на кредитную иглу и приобретя контрольные позиции в их сырьевых экономиках, сформирует под себя политический ландшафт. Прямо говоря, перекупит элиту, посадив ее на короткий поводок. Но пытаться Кремлю перебить китайские денежные вливания центральноазиатской элите — это неверный путь, который обречен на провал, как провалилась подобная политика в Украине в 2014 году.

Конечно, денежный интерес важен для элитариев, но такие отношения не создают долговременных обязательств сторон друг перед другом, потому что всегда можно кого-то перекупить. Строить на деньгах долгосрочную стратегию – бессмысленно и порочно, на мой взгляд.

— Почему же Китай такими отношениями не гнушается?

— Китай лоббирует элиты, но не требует отношений типа вассал – сюзерен. Он действует более гибко. У него тысячелетний опыт покупки лояльности туземных вождей и всевозможных варварских князей и выстраивания с ними сотрудничества – в этом за ним не угнаться и даже пытаться не стоит.

Россия, как мне кажется, занимает правильную позицию: она старается избегать конкуренции с Китаем в тех экономических сферах, где у китайцев имеется серьезный интерес, но предлагает ресурс, который Пекин не поставляет на экспорт – безопасность, или, если угодно, штык.

— Однако в СМИ все чаще появляются публикации о том, что в Китае бурно развивается рынок частных военных компаний…

— Да, но Китай пока еще нигде не продемонстрировал готовности защищать свои экономические интересы с оружием в руках. Может быть, это время настанет, но не в ближайшей перспективе. Потому что Пекин еще не отказался от внешнеполитического наследия Дэн Сяопина, который учил, что «Китай не должен быть ни для кого лидером», «не должен вступать в альянсы и союзы и заниматься решением чужих проблем». Безусловно, некий пересмотр наследия товарища Дэна в Китае идет, но смена китайской внешней политики – не быстрый процесс.

— А как скажется на Узбекистане и в целом на Центральной Азии обострение отношений между США, с одной стороны, и Россией, Китаем и Ираном — с другой? Причем не только в краткосрочном, но и в среднесрочном и долгосрочном периодах?

— Борьба санкций опосредованно сказывается на всех центральноазиатских государствах, для которых Россия является одним из важных экономических партнеров. В качестве примера: девальвация рубля, снижение долларового содержания зарплат трудовых мигрантов и общего объема их денежных переводов привели к сокращению поступлений валюты в экономики некоторых центральноазиатских стран, в том числе Узбекистана. Кроме того, девальвация рубля сказывается на товарных позициях и товарных потоках.

Кстати, в 2014 году, когда Россия только объявила об ответных продуктовых санкциях, многие в регионе воодушевились, мол, товары из Центральной Азии теперь займут те ниши на российском рынке, с которых подвинули западных поставщиков. Но получилось далеко не у всех – систему ГОСТов РФ смогли пройти очень немногие.

В целом же, конфликт США с Россией, Китаем поставил центральноазиатские государства в сложное положение – им надо делать выбор между этими странами, отходя от комфортной политики многовекторности. А этого делать не хочется. Необходимость выбора создает некомфортную среду для режимов . Как сменить вектор, если у всех перед глазами свежие примеры последствий такой смены? Все прекрасно понимают, что просто сказать «Прощай, Советская империя» не получится.

Кроме того, процесс смены вектора, помимо объективной зависимости от России — географической, экономической, в области безопасности, культуры — осложняет еще и фактор Китая. Отношение к китайскому экономическому присутствию, которое расширяется, усиливается и укрепляется, уже не вызывает у элиты той эйфории, которую можно было наблюдать еще десять лет назад. А общества в странах Центральной Азии всегда смотрели на Китай с опаской. Все понимают особенности отношения народов этого региона к Поднебесной.

То есть получить вместо одного имперского центра другой, еще более своеобразный, никому не хочется, а Запад далеко и не стремится взваливать на плечи ответственность за все, что происходит в Центральной Азии, как, впрочем, и Россия с Китаем.

— Но выбирать придется?

— Знаете, в поведении центральноазиатских лидеров последние два года просматривается неуверенность, благодаря которой, возможно, и появилось у них понимание того, что, может быть, стоит объединиться и тогда будет проще решать проблемы региона. Еще пять лет назад не было даже мыслей созвать консультативную встречу лидеров государств региона, чтобы поговорить, обсудить проблемы. А в марте этого года такая встреча прошла в Астане, на которой даже было заявлено, что «проблемы Центральной Азии будут решать своими силами, без третьих лиц».

— А это возможно?

Интерес мировых центров силы к этому региону снижается. В России никто этого не делал, а было бы интересно провести сравнительный анализ количества материалов о Центральной Азии в средствах массовой информации десять, пять лет назад и сегодня. По моим ощущениям, их стало значительно меньше — и информационных, и аналитических.

Это свидетельствует о снижении интереса и показателей экономической активности России в этом регионе. И дело не только в российских экономических проблемах. Товарооборот России с Германией растет из года в год, и он больше, чем со всей Центральной Азией. Или взять российско-китайский товарооборот — по итогам 2018 года он должен выйти на докризисный уровень. То есть на ключевых направлениях Россия демонстрирует неплохие результаты, а вот со странами ЦА роста нет.

Это говорит о том, что, с одной стороны, российская экономическая политика на центральноазиатском треке ситуативная, зависящая от текущей конъюнктуры, а с другой — у бизнеса снижается интерес к региону, потому что в нем мало интересных предложений, активов, в которых можно поучаствовать.

Такое же снижение интереса мы наблюдаем и в Китае. Четвертая ветка газопровода, которая должна пройти через Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан и дальше выйти в Поднебесную, строится уже три года. Точнее, она заморожена, потому что Пекин пока удовлетворен тем объемом газа, который страна уже получает из Туркменистана. Из последних запущенных и реализованных крупных инфраструктурных проектов – Кашаган. Других нет.

При этом Китай начал предъявлять претензии по долгам кыргызам и таджикам. Государства, которые более всего зависимы от китайских кредитов, столкнулись с тем, чего раньше Пекин никогда себе не позволял делать в публичном поле – с жесткими официальными претензиями и указаниями на то, что списания долгов не будет. Видимо, в Китае происходит изменение интереса к Центральной Азии. Он достиг определенной планки экономической экспансии в регионе и теперь переваривает то, что получил, закрепляет завоеванные позиции и оценивает перспективы.

Кстати, не так давно, общаясь с китайскими экспертами, я впервые услышал откровенные высказывания о том, что, может быть, не стоило Пекину так вкладываться в туркменский газовый проект и надолго там задерживаться, потому что, возможно, там нет тех запасов, о которых говорит официальный Ашхабад. Конечно, и раньше такие сомнения были, но они не озвучивались в разговорах с иностранцами. Или, например, высказывалось сомнение в необходимости приобретения доли в Кашагане: «Нужна ли была эта инвестиция?».

— Снижение интереса к региону – это хорошо или плохо?

— Это вызывает обеспокоенность у центральноазиатских лидеров: чем меньше внимания, тем скуднее инвестиции и поддержка – политическая, дипломатическая, финансовая. А нет поддержки – нет ресурсов. Снижение внимания к региону сужает поле возможностей для элиты. Но, с другой стороны, появилась необходимость в перезагрузке региональных отношений. Правда, при этом афганская тематика не сходит с центральноазиатской повестки дня как напоминание ведущим центрам силы о том, что именно Центральная Азия – форпост на границе с Афганистаном.

— Иными словами, надежда на возрождения интереса к региону со стороны США, России и Китая у элиты есть?

— Сложно сказать, окажется ли вновь Центральная Азия в перекрестии интересов трех ведущих мировых центров. Теоретически можно предположить, что если американцы захотят создать русским и китайцам проблемы, то Центральная Азия для этого самая удобная площадка в силу своего геополитического, географического, геостратегического и геоэкономического положения. Администрация Трампа демонстрирует склонность к авантюрным и резким шагам. От нее можно ожидать, что американцы попытаются вернуться в Центральную Азию, расширить там позиции и тем самым создать проблемы и русским, и китайцам, и даже персам.

Нравится нам это или нет, но очень многое зависит от американцев, как они себя поведут. Если они начнут демонстрировать рост интереса к тому, что происходит в центральноазиатском регионе, то автоматически и русские, и китайцы включатся в геополитическую свистопляску. Сейчас мяч на американской стороне: ждем, что они решат с ним делать.

Евгения Мажитова