«На фоне событий, которые периодически происходят на границах практически всех государств ЦА, говорить о создании какого-то регионального механизма коллективной безопасности пока не приходится», — сказал в интервью IPP Андрей Грозин, российский эксперт, заведующий отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ.

IPP: Каковы основные вызовы и риски для Центральной Азии в 2014 году и каковы меры для их предотвращения?

Здесь все достаточно просто, весьма банально, эти риски перечислялись десятки раз. Все связано с Афганистаном. Чаще всего эксперты связывают вызовы, которые могут встать перед Центральной Азией в наступившем году, именно с этой страной и с проблемами, которые там будут обостряться по мере изменения ситуации. С одной стороны, понятно, что в апреле состоятся президентские выборы, но не совсем понятно, кто на них победит и что за этим последует, примут ли участие в этих выборах силы, оппозиционные официальному Кабулу, и если примут, то в каком качестве.

Переговоры официального Кабула с талибами то начинаются, то откладываются, то замораживаются, то начинаются вновь. Не совсем понятна позиция относительно апрельских выборов Мухаммеда Омара (Мулла Омар) и людей, близких к руководству исламского движения «Талибан». Кого они поддержат, будут ли они участвовать либо выступят против выборов, признают эти выборы, или после выборов начнется новый всплеск гражданской войны в Афганистане, никому точно не известно, ситуация достаточно подвешенная.

То же самое можно сказать о перспективах военного иностранного присутствия в этой стране. Понятно, что американцы существенно сократят свой воинский контингент, как и европейцы: европейцы в большей мере, а американцы — в меньшей. Но ясно, что полностью уходить из Афганистана западная коалиция не хотела бы, а тот торг, который сейчас ведется официальным Кабулом о новом договоре, это пока только торг.

Большинство экспертов сходятся во мнении, что так или иначе Карзай и те, кто его сменят, заинтересованы в том, чтобы определенная часть иностранных военных оставалась в стране. Но здесь есть существенные риски для Центральной Азии, и они заключаются в том, что неясно, сколько иностранных военных там останется, но ясно, что их будет меньше, чем сейчас, соответственно, уровень безопасности снизится, а он и так в Афганистане оставляет желать лучшего. Уровень нестабильности в Афганистане, так или иначе, будет проецироваться на центральноазиатский регион. Со стороны западной коалиции Афганистану будет выделяться меньше денег, следовательно, меньше денежных и других ресурсов будет доставаться Центральной Азии, меньше внимания, политической поддержки.

Чем будет заполняться этот вакуум внимания Запада в отношении Центральной Азии, который очевиден в 2014 году? Китаем в большей мере, Россией в меньшей мере, очевидно, что на этом вновь образующемся поле будут работать и другие игроки — это Турция, Иран, Саудовская Аравия, Индия, возможно, другие страны Азиатско-Тихоокеанского региона.

Появление новых игроков на центральноазиатском поле, их большая активизация в текущем году — это очевидный тренд, и ясно, что предсказать то, как они будут влиять на стабильность в регионе, сейчас достаточно сложно. Вместо нынешней системы появляется новая и это грозит появлением новых проблем и новых вызовов. Ясно, что по мере сужения внимания Запада к Центральной Азии и усиления на этом поле новых игроков у центральноазиатских государств появятся новые возможности, с одной стороны, но, с другой стороны, появятся новые проблемы и новые вызовы, потому что всякая революция, а здесь, на мой взгляд, можно уже говорить о том, что налицо определенная революция внешнеполитической конфигурации вокруг Центральной Азии, с одной стороны, создает возможности, а с другой стороны, порождает вызовы.

Я думаю, что эта смена внешнеполитической конфигурации вокруг Центральной Азии скажется и на внутриполитической ситуации в самих странах региона.

Понятно, что те проблемы, которые существовали достаточно давно, проблемы, связанные с неурегулированностью границ, с нерешенностью вопросов водопользования, с перетоками трудовых ресурсов, с неразвитостью экономических отношений стран Центральной Азии, очевидно, будут обостряться.

Перестрелка в Баткене, которая сейчас активно обсуждается, является, на мой взгляд, как бы это печально ни звучало, вполне ожидаемым и предсказуемым вызовом, который тоже, очевидно, станет одним из трендов 2014 года.

Изменение внутриполитического климата Центральной Азии, связанное со сменой конфигурации, приведет к взаимному обострению старых и появлению новых линий недовольства, будет провоцировать новые конфликты и так далее.

Все, о чем я сказал ранее, — это общерегиональные проблемы, которые касаются всех пяти стран Центральной Азии, кого-то в большей мере, кого-то — в меньшей. Это же можно сказать об экономических проблемах, которые будут для центральноазиатских государств примерно одинаковыми, но, в большей мере отразятся на тех государствах, которые интегрированы в мировую экономику, к примеру, Казахстан. Государства, выстраивающие автаркическую экономическую модель, такие, как Туркменистан, Узбекистан, в меньшей мере будут испытывать на себе внешнее воздействие мировых экономических шоков, которые предсказывают многие экономисты.

Все-таки не совсем понятна ситуация с тем, как будут развиваться экономические макропроцессы. Закончился ли кризис, или он переходит в новую фазу, каких изменений ожидать на мировых рынках энергоресурсов, как изменятся вообще сырьевые мировые рынки, которые являются очень важными для всех стран постсоветской Центральной Азии, поскольку они выступают игроками только в этом сегменте мировой экономики, и так далее — это проблемы, которые коснутся всех.

А есть те проблемы, которые, скажем так, актуальны для тех или иных государств. Тут можно говорить достаточно долго, есть несколько основных трендов, которые в текущем году будут актуализироваться. Для Узбекистана и Казахстана это уже старая тема, тема транзита власти, ожидаемая всеми смена высшего руководства. Этот транзит и эти ожидания уже насчитывают не один год, но годы проходят, и понятно, что с каждым новым календарным годом проблема, видимо, только обостряется, становится все более и более актуальной. Произойдет ли смена лидеров в текущем году, либо это опять будет перенесено на более поздний срок, этого нам сказать никто не сможет, потому что никто этого не знает. Но проблема есть, она существует, она перешла из прошлых лет в текущий год.

Для казахстанской элиты, как и для элиты Узбекистана, именно эта проблема гораздо более значимая, актуальная, чем все остальные вопросы, касающиеся внешнеполитического или внутриполитического аспектов.

Для Кыргызстана, я думаю, актуальной останется проблема способности политического класса хоть сколько-нибудь эффективно решать многочисленные проблемы, которые есть в экономике и социальной сфере этой страны.

Это то, что касается общих, больших блоков проблем и вызовов 2014 года. А есть масса текущих, мелких моментов для каждой страны, которые при неблагоприятном стечении обстоятельств могут вырасти в очень серьезную проблему, конфликт или вызов, как те же приграничные стычки, например, каждая из которых, потенциально, может закончиться локальным военным конфликтом.

Собственно говоря, сейчас уже есть основания говорить, что тот же приграничный конфликт в Ворухе был спровоцирован не только криминальными составляющими или застарелыми проблемами отсутствия делимитации, демаркации границы, удары-то ведь были нанесены по возможности начала реализации локального транспортного проекта, позволяющего ослабить зависимость отдельных населенных пунктов Кыргызстана от таджикских транспортных коммуникаций. То же самое есть и в других регионах Центральной Азии.

Узбекистан, не считаясь с затратами, вовсю строит транспортные коммуникации, которые позволят ему обойтись без таджикских железных и автомобильных дорог, это те же проекты строительства железнодорожного направления на Фергану, Наманган, минуя таджикскую территорию. Стремление Узбекистана ослабить свою транспортную зависимость от соседей, от Таджикистана, в первую очередь, порождает намерения Таджикистана реализовать свои транспортные проекты. Идет конкуренция гидроэнергетических и транспортных проектов государств региона.

Туркмены, афганцы и таджики собираются строить дорогу через Афганистан, связывающую эти государства. Есть «многострадальные» проекты строительства китайской железной дороги через Кыргызстан в Узбекистан. Таджикистан изо всех сил стремится преодолеть ту транспортную блокаду, которой его душит Узбекистан. Не совсем понятна перспектива строительства железной дороги Россия – Казахстан – Кыргызстан — Таджикистан, хотя это направление смотрится достаточно интересным.

То есть это все я говорю к тому, что по мере приближения реализации странами верховья – Кыргызстаном и Таджикистаном – своих энергетических и транспортных проектов будут обостряться взаимоотношения с соседями. Я не говорю о том, что в начавшемся году эти проблемы породят какое-то серьезное противостояние, необязательно, но в 2014 году вероятность таких конфликтов, вызовов выше, чем это было в 2013.

Региональные выборы при неблагоприятном стечении обстоятельств могут привести к каким-то серьезным проблемам. У каждой страны таких мелких, локальных проблем, которые имеют, условно говоря, судьбоносное значение, «вагон и маленькая тележка». Те же события в Жанаозене, произошедшие в конце 2011 года, наглядно показали, что даже в государствах региона, которые на всех углах до этого рассказывали о социальной стабильности, о беспроблемном существовании населения своих стран, не всегда подобные разговоры соответствуют действительности.

Любой незначительный конфликт в случае неадекватной или недостаточной реакции центральной власти в любой стране постсоветской Центральной Азии способен перерасти в очень серьезный вызов и проблему.

О том, что Ферганская долина — это пороховая бочка Центральной Азии, за последние десять лет не говорили только самые отсталые эксперты, изучающие регион. Да, это банально, но на самом деле от того, что это банально, это не перестает быть фактом. Именно вокруг этого региона, очевидно, будут разворачиваться все возможные неприятные события.

Отдельно хотелось бы сказать о Таможенном союзе. Я считаю, что пока можно говорить более или менее определенно о том, что наметились серьезные перспективы вхождения в Таможенный союз Кыргызстана. У Таджикистана очень большие проблемы. Дело ведь не только в настроениях Душанбе, дело и в настроениях действующей тройки Таможенного союза. Ни в Астане, ни в Москве, про Минск говорить не буду, потому что недостаточно владею информацией, нет абсолютного убеждения в том, что с присоединением Таджикистана следует торопиться и что вообще вопрос так следует ставить, хватает нерешенных вопросов и неопределенностей по поводу присоединения Кыргызстана к Таможенному союзу. А с Таджикистаном этих неопределенностей еще больше. Прямо говоря, очень многие в России считают, что Таджикистан ни в коем случае не следует принимать в Таможенный союз.

По поводу Кыргызстана-то есть сомнения, а по поводу Таджикистана этих сомнений гораздо больше. Что самое интересное, с течением времени количество этих сомнений увеличивается, находится все больше людей и в Москве, и в Астане, которые эти сомнения озвучивают.

По Кыргызстану есть сомнения, но я думаю, что до мая, как было обещано, позиции сторон по поводу Дорожной карты как-то прояснятся, и тогда можно будет уже более определенно говорить о том, каковы будут сроки и условия вступления Кыргызстана в Таможенный союз.

Другое дело, есть ведь определенные позиции, от которых обе стороны переговоров пока отходить не готовы. Я имею в виду, с одной стороны, позицию Кыргызстана по новым условиям перетока трудовых ресурсов, созданию стабилизационного фонда, и главное, как бы точнее выразиться, особых условий для сервисной кыргызской экономики в рамках Таможенного союза, я имею в виду рынки. С другой стороны, для Москвы, Астаны и Минска создание каких-то особых зон, через которые на территорию Таможенного союза будут проходить товары стран, не входящих в Таможенный союз, совершенно неприемлемо, это противоречит самой логике, философии Таможенного союза.

Поэтому оставлять какие-то форточки, дырки в заборе Таможенного союза, пускай и очень важные для той или иной страны, было бы, на мой взгляд, совершенно нелогично и, по большому счету, похоронило бы саму сущность Таможенного союза.

Мы не дипломаты и можем говорить прямо. Для чего создавался Таможенный союз? Для того чтобы создать определенные трудности для товаропотока со стороны наших друзей-конкурентов что на Западе, что на Востоке. Никому не нужны особые условия, при которых китайские товары будут проникать на российскую, казахстанскую и белорусскую территории, на территорию единого таможенного пространства через какие-то особые экономические зоны в Кыргызстане.

Как две стороны будут решать эти вопросы, пока я себе представить не могу. Слишком важны и для стран участниц Таможенного союза, и для Кыргызстана эти взаимные вопросы. Но очевидно, что какой-то компромисс будет найден просто потому, что Кыргызстан, как мне представляется, действительно в реальности заинтересован в том, чтобы стать полноценным членом Таможенного союза, добиться статуса не какого-то промежуточного, непонятного участника этого союза, а полноценного члена с теми правами, которые за собой это членство несет в экономической сфере. Кроме прав, естественно, есть обязанности, ответственность, а с этим, как известно, у элиты Кыргызстана есть определенные проблемы.

Я думаю, что все-таки вопрос разрешится, опять же повторюсь, просто потому, что у экономики Кыргызстана вообще есть только два варианта интеграции: или с Таможенным союзом, или с Китайской Народной Республикой. Других вариантов нет. Самостоятельно, опираясь на собственные ресурсы, как это было последние 23 года, республика может жить, но это не развитие, а топтание на месте, даже скорее откат назад, проедание экономических ресурсов, которые достались стране после распада Советского Союза, что не может продолжаться до бесконечности. Если жить так, как живется сейчас, как живется последние пять-десять лет, то ресурсы очень скоро закончатся, развития не будет, и Кыргызстан станет полноценной страной третьего мира со всеми вытекающими отсюда проблемами.

Возможность развития существует только в рамках двух очерченных направлений, к примеру, стать составной частью китайской экономической зоны влияния. Тут есть и плюсы, что греха таить, китайская экономика уже сейчас становится первой экономикой мира, но есть определенные минусы: сырьевая провинция — это все-таки статус, который не предполагает серьезного развития каких-то высоких технологических укладов экономики. Если это устраивает элиту Кыргызстана, то тогда да, конечно, надо становиться полноправным экономическим придатком китайской экономики и все.

Если же есть какие-то надежды на развитие, стремление выйти из этой негативной бесконечности, в которой находятся кыргызские экономика и государственность уже много лет, тогда надо решать вопросы со странами Таможенного союза, с традиционными экономическими и политическими партнерами, садиться за стол переговоров, утверждать взаимные обязательства и уступки так, как это делается до сих пор между самими странами Таможенного союза.

Безусловно, не следует идеализировать тот же Таможенный союз. Да, есть множество рисков, очевидно, что после того, как Кыргызстан вступит в Таможенный союз, рай на отдельно взятой территории Кыргызской Республики не наступит. Жизнь меняется очень медленно, и макроэкономические процессы протекают не так быстро, как нам всем бы этого хотелось. Но следует настраиваться на долгосрочное сотрудничество, на скучный, тяжелый процесс постоянного согласования вопросов, но так делают все, так делал и делает тот же Европейский союз, так делается во всех более или менее удачно развивающихся межгосударственных, экономических объединениях. Других вариантов нет, и, на мой взгляд, только в ходе этого интеграционного процесса экономики Кыргызской Республики с экономикой Таможенного союза, только в рамках интеграционных объединений можно рассчитывать на смягчение проблем и вызовов, связанных с безопасностью, с ограниченностью собственных ресурсов для экономического развития, решения проблем в социальной сфере и так далее.

Смягчить вызовы, связанные с безопасностью, естественно, сможет только ОДКБ, больше никаких серьезных механизмов нет. К самой Организации Договора о коллективной безопасности существует масса обоснованных претензий. По большому счету, ОДКБ еще ни разу не имела возможности продемонстрировать эффективность своего потенциала, насколько вообще эта организация способна реализовывать миротворческий потенциал, либо помогать странам-членам преодолевать кризисы.

Единственный момент — это лето 2010 года, небезызвестные проблемы на юге Кыргызстана. Тогда ОДКБ оказала очень ограниченную помощь, ограниченную в том смысле, что да, были поставлены определенные технические средства, была оказана материальная помощь, и только. В тот период этого явно было недостаточно, и эта недостаточность позволяет многим говорить о том, что ОДКБ не слишком эффективна в этом смысле.

Другое дело, что у ОДКБ по большому счету не было еще возможности реально поучаствовать в разрешении тех или иных проблем или вызовов. Как это может происходить, пока никто не знает. Активная фаза событий в Джалал-Абаде, Оше, в Узгене протекала всего в течение трех-четырех суток, а по тогдашнему, еще неизмененному уставу ОДКБ, возможность адекватной и быстрой реакции на подобные события была очень затруднена.

Изменения, которые были внесены в уставной документ ОДКБ, сейчас теоретически позволяют ускорить процессы реагирования на внешние вызовы. Но все равно, честно говоря, на мой взгляд, они до сих пор остаются достаточно громоздкими. Но, опять же, все познается в сравнении. Возможность реагирования других международных структур, призванных обеспечивать безопасность, будь то по линии Организации Объединенных Наций, будь то по линии Шанхайской организации сотрудничества, не говоря уже о Североатлантическом альянсе, тоже донельзя бюрократизированы, осложнены необходимостью многочисленных политических согласований, учета геополитических интересов и реалий и так далее.

Мы сейчас находимся в достаточно сложной ситуации в том смысле, что ОДКБ плоха, очевидно, но все остальное еще хуже. Кроме того, нет опыта реагирования на вызовы, на возможность реализации того же миротворческого потенциала, тем более в ситуации, когда проблемы возникают между странами, которые являются членами ОДКБ, как это сейчас происходит между Кыргызстаном и Таджикистаном. И что в такой ситуации делать господину Бордюже? Я не представляю себе ответа на этот вопрос.

То же самое, кстати, относится и к конфликтам, которые могут возникнуть по линии стран-членов ОДКБ, с одной стороны, и стран, которые недавно были членами ОДКБ и перестали ими быть, с другой. Как в случае локального конфликта действовать организации? Этот момент не совсем понятен.

Но у ШОС нет и такого миротворческого потенциала. Антитеррористическая структура, которая создана при этой организации, носит, на мой взгляд, зачаточный характер. Международные организации, тот же Совет безопасности ООН, демонстрируют свою незаинтересованность в быстрой и адекватной реакции на конфликты, схожие с тем, что сейчас мы наблюдаем в Баткене или наблюдали в прошлом году в Хороге, в позапрошлом году в центральной части Таджикистана — в Раште. Тогда ведь тоже реакция мировой общественности была абсолютно нулевой. Я боюсь, что и сейчас, случись что-то подобное, подавляющее большинство бюрократов, что в Брюсселе, что в Нью-Йорке, я имею в виду штаб-квартиру ООН, сделают вид, что они ничего особенного не заметили, сделают вид, что это их не касается, сделают вид, что оно все само как-то рассосется. Поэтому остается надеяться только на ОДКБ, но повторюсь, что существует гигантское количество ограничителей на пути эффективного применения механизма этой организации.

Я думаю, что ОДКБ движется в правильном направлении. По крайней мере, с административной, организационной точки зрения, с точки зрения реализации технических мер предотвращения проникновения банд-групп с юга на территорию Центральной Азии, с точки зрения военно-учебных мероприятий, которые проводятся для отработки реакций на подобного рода вызовы. Делается очень многое. Но, к сожалению, очевидно, это делается с определенным запаздыванием, все эти мероприятия, которые сейчас проводятся по линии коллективной безопасности, надо было начинать как минимум пару лет назад.

На фоне событий, которые периодически происходят на границах практически всех центральноазиатских государств, говорить о создании какого-то регионального механизма коллективной безопасности пока не приходится. Необходимо, очевидно, какое-то время, возможно, серьезная внешняя угроза, которая сплотила бы политические режимы, существующие в Центральной Азии. Если страны региона почувствуют реальную угрозу для своего физического существования, тогда вполне возможно, что очень оперативно, быстро будет выстроена некая общерегиональная система безопасности. Она, скорее всего, получится кривоватая и кособокая, но такой вариант вполне возможен. Пока же этого нет, очевидно, мы будем видеть то, что мы видим.

Пока, к примеру, Афганистан не является такой угрозой. С одной стороны, я не разделяю взглядов оптимистов, которые говорят, что ничего не будет: либо талибы вообще не придут к власти, либо, если придут к власти, займутся своими внутренними проблемами, а не Центральной Азией. Но я не склонен излишне драматизировать ситуацию, говорить, что не сегодня-завтра из Афганистана придет нестабильность, начнутся массовые акции террора, полезут боевики и так далее. Дело в том, что процесс перетекания нестабильности из Афганистана на территорию сопредельных государств, Центральной Азии, ряда иранских провинций и Пакистана будет растянут во времени на многие месяцы. Просто из месяца в месяц ситуация будет ухудшаться.

Не будет каких-то танковых атак через границу Афганистана и Таджикистана, будет постепенное, но неуклонное общее ухудшение состояния безопасности, которое, повторюсь еще раз, может быть растянуто на месяцы, а может быть, даже и на годы.

Чем хуже будут идти дела в Афганистане, тем нестабильнее и хуже будут идти дела в государствах, непосредственно граничащих с Афганистаном. Чем дальше государство от афганских границ, тем больше у него будет времени на то, чтобы попытаться отгородиться от этой нестабильности, ползущей с юга.

Но самостоятельно все центральноазиатские государства, даже Узбекистан, который, говорят, превратил свою границу с Афганистаном в сплошную полосу укреплений, отгородиться не смогут, слишком слабы в военно-политическом и оборонном смысле государства региона.

Даже сложение их потенциалов, о чем мы до этого говорили, вряд ли что-то кардинально способно изменить. Вспомните ситуацию весны 2001 года накануне убийства Ахмад Шаха Масуда, когда талибы готовились к окончательной зачистке последних плацдармов, последних участков, контролируемых Северным альянсом, они готовились к штурму Панджшера. Тогда ситуация в столицах центральноазиатских государств была очень напряженной, всерьез говорилось о том, что сегодня-завтра талибы выйдут на границы с центральноазиатскими республиками, и что после этого случится, представить было невозможно, настроения были очень тревожными.

В Узбекистане готовились к мобилизации, в Казахстане Секретарь Совета безопасности сначала говорил, что ничего страшного не произойдет, а буквально через неделю говорил о том, что очень рассчитывает на помощь ОДКБ и Министерства обороны РФ. Вторжение западной коалиции в Афганистан изменило эту ситуацию, все позабыли тогдашнее время. Сейчас постепенно, на другом этапе, на другом витке развития, с другими исходными данными мы в определенном смысле возвращаемся к тому периоду. Еще раз повторюсь, что этот процесс не будет каким-то одномоментным.

Анна Капушенко (IPP)