От очередного раунда молдово-приднестровских переговоров никто уже не ждет никаких результатов

Так было не всегда. Пятнадцать лет назад результатов ждали – и специалисты, и политизированная публика. И десять лет назад – тоже еще интересовались: до чего же они там договорились – а вдруг? И даже пять лет назад нет-нет, а мелькала смутная надежда, что переговоры удастся-таки хоть немного сдвинуть с мертвой точки. А сейчас – уже нет. Собственно говоря, переговоры как таковые, по существу вопроса, давно уже и не ведутся – позиции сторон слишком разные. Ведутся переговоры о переговорах: об их формате, о статусе участников, проходят разного рода «встречи экспертов» — ни к чему никого не обязывающие, и не порождающие никаких действительно компромиссных решений – то есть, решений, реализуемых на практике и имеющих практическое значение, обязательных для выполнения обоими сторонами, и хоть немного демонтирующих барьеры между ними. И даже пресловутые «футбольные соглашения» между Игорем Смирновым и Владом Филатом, вроде бы вполне конкретные, на поверку оказались ничем, утонув в бесконечных уточнениях и согласованиях. Единственный сдвиг, имеющий хоть какое-то практическое значение, заключается в том, что Влад Филат может теперь беспрепятственно присутствовать на футбольных матчах, проводимых на стадионе «Шериф», но даже и это нельзя считать полноценным шагом к достижению всеобъемлющего урегулирования. Почему? Да по очень просто причине: допуск Филата на матчи в Тирасполе ничем и никем не гарантирован. Скажет или сделает Филат что-нибудь, что не понравится в Тирасполе, или просто переменится настроение у Игоря Смирнова – и все, прости-прощай футбол в Тирасполе, пожалуйте снова к телеэкрану…

Эта необязательность соглашений, отсутствие серьезных гарантий того, что любые договоренности, достигнутые между Кишиневом и Тирасполем будут хоть сколь-нибудь устойчивы, что могут стать прочной основой, на которой можно уверенно воздвигать следующий этаж, и свела переговоры на нет. «Недоговороспособность» — этот термин, придуманный в Тирасполе после нескольких этапов отказа Кишинева от договоренностей, достигнутых ранее и более чем вольного истолкования ранее подписанных документов, характеризует ситуацию как нельзя лучше. Но при этом, он полностью приложим к обеим сторонам!

Логика сторон довольно проста. Молдова не признает Приднестровье, хотя и ведет с ним переговоры. Эта двойственность всегда дает возможность в одностороннем порядке отбросить любые уже достигнутые договоренности, сославшись на то, что они, дескать, противоречат молдавскому законодательству. А поскольку действенного механизма международных гарантий в процессе молдово-приднестровского урегулирования нет, и даже вырабатывать его никто не собирается, то очередной «нулевой вариант» может быть объявлен в любой момент. Что, собственно, уже не раз и происходило.

В свою очередь, Приднестровье задает резонный вопрос: переговоры-то были? Если были – то вот документы, подписанные сторонами. Если их можно отменять в любой момент, то какой смысл о чем-либо разговаривать вообще?

Кроме того, Тирасполь хорошо отработал технологию управляемого «народного волеизъявления» – через референдум, с вопросами, сформулированными таким образом, чтобы ответ на них был гарантирован заранее. Ссылки на «волю народа» образуют «второй эшелон» приднестровской контраргументации.

Кому выгодно?

Попытка обнаружить в этом споре правых и неправых неизбежно заводит ситуацию в окончательный тупик, вообще уводя ее из плоскости здравого смысла. О чьей-то правоте и неправоте еще можно было говорить в 1989-92 годах. Сегодня же обе стороны в равной степени склонны манипулировать фактами, и лихо передергивают их, истолковывая в свою пользу. При этом, и те, и другие абсолютно не заинтересованы в достижении реального урегулирования. Потому что реальное урегулирование – на любых принципах, будь то предоставление Приднестровью полной независимости, либо возвращение его в Молдову, в какой бы то ни было форме, либо что угодно еще – это очень сложный процесс, сопряженный со множеством затрат, неудобных компромиссов и сломом старых экономических схем, сложившихся в условиях непризнанности ПМР. Зачем Кишиневу и Тирасполю проходить этот путь, чреватый множеством рисков, и способный завести их неведомо куда? Зачем Молдове, испытывающей тяжелейший кризис государственной идентичности, еще один фактор нестабильности в виде возвращенных «левобережных территорий»? Зачем тираспольским элитам полноразмерная ответственность в рамках признанного государства? Ни один из мыслимых – и даже немыслимых — вариантов решения на Днестре не принесет ни кишиневским, ни тираспольским политикам и десятой доли тех выгод и льгот, которые дает им сегодняшняя неопределенность, в сочетании с симуляцией переговорного процесса.

Уловив подлинные побудительные мотивы конфликтующих сторон, можно составить адекватное впечатление и о ситуации в целом. Начну с того, что сегодняшний формат переговоров, оставляющий последнее слово за Кишиневом и Тирасполем, выглядит априори безнадежным. Такие переговоры могут тянуться бесконечно долго. По крайней мере, так будет до тех пор, пока третьи страны будут выражать ту или иную форму сочувствия и поддержки вовлеченным в конфликт сторонам, и пытаться обнаружить среди них «хороших» и «плохих» парней.

В свою очередь, обе конфликтующие стороны научились искусно играть на стереотипах и амбициях посредников и обзавелись более или менее влиятельным лобби. Постепенное расширение формата переговоров: Молдова, ПМР и Россия, затем – те же плюс Украина и ОБСЕ, затем — те же, плюс ЕС и США без коренного пересмотра ролей и прав сторон завело их в ситуацию окончательного пата. В этом «переговорном террариуме» и Кишинев, и Тирасполь могут греться десятилетиями.

Оба государства – а речь сегодня, все-таки, идет именно о двух государствах, признанном и непризнанном — пребывают в жесточайшем кризисе. Причем, речь идет не о частностях, вроде экономической несостоятельности, эфемерной государственной идентичности, отсутствии полноценного гражданского общества, реальных и сколь-нибудь прочных демократических институтов – и так далее, список может быть продолжен. Речь идет о несостоятельности двух государственных проектов: молдавского и приднестровского. Оба проекта не обладают достаточной привлекательностью в глазах граждан и существуют исключительно как «ретро», апеллирующее к образам бывшего СССР.

Между тем, территория правобережной Молдовы и отчасти Приднестровья объективно попадает в сферу влияния вполне состоятельного и находящегося в фазе роста румынского проекта. Это влечет за собой закономерное усиления влияния Румынии в Молдове: современные румынские реалии, при всей их неоднозначности, несравненно привлекательнее и молдавских, и приднестровских. В Приднестровье по ряду исторических причин симпатий к Румынии меньше (хотя они тоже есть, что доказывает пресловутая «проблема румынских школ») но государственный проект отсутствует напрочь. Попытки слепить «из того, что было» «приднестровскую нацию» не удались – в последние годы о них стараются и не вспоминать. Лозунг «мы – Россия» стал, по сути, последней попыткой удержать ситуацию – однако в многонациональном Приднестровье он может породить нежелательные побочные эффекты. По сути, налицо отказ от первоначального мультинационального проекта и попытка противопоставить слабой молдавской государственности (молдовенизму), а также другим потенциальным конкурентам – русский национализм.

Подобный курс может привести и уже приводит к дальнейшему «замыканию» Приднестровья на себя, отдалению его от остального мира – и еще большему «консервированию» конфликта.

Сходные, хотя и не идентичные процессы идут и в Молдове. Главный выразитель молдавского государственного проекта «Партия коммунистов» (ПКРМ), чье название никак не связано с ее идеологией, а лишь эксплуатирует образы СССР, вероятнее всего, вернет себе власть на парламентских выборах 28 ноября. Следствием этого станет новый виток изоляции Молдовы, прежде всего от соседней Румынии – но не только от нее. Уместно напомнить, что ПКРМ, в прошлый период пребывания у власти, стремилась изолировать Молдову от любых сторонних влияний, включая и украинские, и российские. Такого рода изоляционизм, и лозунги «особого пути», отвергающего общемировой опыт – обычные приемы спасения несостоятельных государственных проектов.

Новый игрок? Возможно, но какой?

Роль посредников, гарантов и иных сторон, так или иначе вовлеченных в процесс имитации урегулирования, оказывается при этом самой незавидной. Обе стороны грубо манипулируют ими, искусно разжигая соперничество, эксплуатируя застарелые и не до конца разрешенные исторические конфликты, играя на болевых точках в общественном мнении, на национальных комплексах, на ущемленном самолюбии … Именно такие игры и идут вокруг приднестровского урегулирования. Элиты обоих берегов совершенно сознательно не слышат друг друга и не стремятся выдвигать хотя бы сколь-нибудь конструктивные предложения. Каждая сторона апеллирует исключительно к своему патрону: к России или к ЕС. И Кишинев, и Тирасполь такое положение полностью устраивает.

В силу ряда обстоятельств Украина, хотя и включенная формально в число посредников, оказалась на периферии этих игр. Однако в последнее время, по мере стабилизации политической ситуации, Киев все более внимательно присматривается к ситуации, сложившейся вблизи от его границ.

Тем не менее, говорить о появлении новой, активной силы, способной придать переговорам иное измерение, пока рано. Прогнозировать позицию, которую займет Киев, пока сложно. Если же говорить о том, каким могло бы быть решение приднестровского конфликта, то сегодняшняя ситуация представляется заведомо неразрешимой. Конфликт не может быть урегулирован в рамках существующей идеологии и схемы переговоров. Единственный сценарий изменения ситуации, который возможен сегодня – это экономическая катастрофа в Молдове и Приднестровье, хаос и последующее внешнее управление. Сценарий, что и говорить, достаточно мрачный.

Вариантом выхода из тупика мог бы стать пересмотр существующего формата переговоров, в первую очередь – путем изменения статуса сторон. Первые роли – и максимум полномочий – нужно отдать тем из посредников и гарантов, кто действительно заинтересован в разрешении конфликта – то есть в выработке такой формы сосуществования Кишинева и Тирасполя, которая могла бы быть приемлема, как в юридическом, так и в практическом плане. Кроме того, необходим международный механизм гарантий исполнения договоренностей, достигнутых сторонами, а также постановка вопроса о предоставлении ПМР временного или промежуточного международного статуса.

Но для такой смены приоритетов необходимо наличие хотя бы одной стороны, действительно заинтересованной в достижении урегулирования и достаточно авторитетной, чтобы получить международную поддержку. А приднестровская проблематика лежит на периферии интересов всех вовлеченных в переговоры сторон. И даже вялый интерес к ней в значительной степени – следствие работы лоббистов Тирасполя и Кишинева, не дающих теме окончательно уйти в тень. Конфликт, по сути, давно исчерпал себя во всех смыслах – но породил множество схем, отношений и ниш, обитатели которых будут бороться против любых попыток изменить ситуацию.