Победа Октябрьской революции в России вызвала страх и ненависть капиталистического мира. Это вылилось в непосредственное вмешательство во внутренние дела Республики Советов, в организацию военной интервенции с целью свержения Советской власти и реставрации старого строя. Основным мотивом интервенции был страх, что из России революция распространится на всю измученную войной Европу. «Фанатичные революционеры, мечтающие о завоевании всего мира силой оружия» – так охарактеризовал большевиков Дэвид Ллойд Джордж.

Вот как оценивает данную ситуацию относительно румынских правящих кругов молдавский историк И. Левит: «Как и руководители других буржуазных стран, правители королевской Румынии были потрясены известиями о свержении Временного правительства и приходе к власти в России большевиков. Они не без основания опасались, что декреты II Всероссийского съезда Советов о мире и земле вызовут новую волну революционных выступлений русских солдат и окажут влияние и на румынских рабочих и крестьян. Король Фердинанд и его окружение были охвачены страхом за судьбы монархии и существующего в стране социально-экономического строя. Сильно тревожило их и то, что выход России из войны и уход русских войск с Румфронта приведут к разгрому румынской армии войсками Центральных держав».

По сути, идентичны и выводы американского историка, почётного члена Румынской Академии наук Кейта Хиткинса: «Возможные последствия [мартовской] революции для румынских солдат и крестьян вызвали реальное беспокойство в правительственных кругах. Многие политики боялись быстрого распространения эпидемии из России за Прут… Но появилась новая опасность. В конце лета 1917 года российские революционные события грозили дезорганизацией фронта и подрывом социальной и политической стабильности в (Запрутской – С.Н.) Молдове. В то время как уставшие от войны русские солдаты всё более радикализировались, поддаваясь обещаниям социально-экономической справедливости, король и Брэтиану боялись, что подобные идеи подорвут решимость румынских солдат-крестьян воевать. Ноябрьская большевистская революция лишь углубила кризис».

Однако в российских революционных событиях румынская олигархическая элита усмотрела и свои выгоды – возможность реализации «проекта Великой Румынии». Вот что по этому поводу писал в своих послевоенных мемуарах тогдашний румынский министр И.Г. Дука: «Разложение русского фронта не пугает меня, наоборот – радует. Когда Россия рухнет, мы сможем быстро захватить Бессарабию, а так как, с Россией или без неё, в конечном итоге победу одержат союзники, в конце войны мы захватим также и Трансильванию, и таким образом из этих сражений и из этих потрясений родится то, что мы опасались видеть даже в самых смелых снах: объединение всех румын от Днестра и до Тисы».

Интервенты нашли союзника в лице российской контрреволюции и правящих элит соседних с Россией стран, включая Румынию. На огромных пространствах бывшей царской империи разразилась ожесточённая гражданская война. Эта война закончилась бы сравнительно быстро, без колоссальных человеческих потерь, не охватила бы большую часть страны, если бы внутренняя контрреволюция не получила массированной военной, политической и экономической поддержки со стороны иностранных империалистов.

23 декабря 1917 года была заключена тайная англо-французская конвенция «о районах будущих операций британских и французских войск на территории России». Это был раздел России на зоны влияния. В английскую зону входили Кавказ и казачьи области рек Кубань и Дон, во французскую – Украина, Бессарабия, Крым. Однако ещё 8 ноября английский кабинет на своём экстренном заседании обсуждал вопрос о возможности выступления румынской армии против большевиков в контакте с восставшим казачьим атаманом А.М. Калединым.

На данном заседании румынский посол подтвердил готовность своего правительства выступить совместно с этим белогвардейским генералом против Советской власти. В тот же день советник президента США В. Вильсона по международным вопросам полковник Хауз на совещании с английским премьер-министром Д. Лл. Джорджем и министром иностранных дел Его Величества А. Бальфуром рекомендовал «посоветовать Румынии сотрудничать с любыми союзными сражающимися (антисоветскими – С.Н.) силами, территориально наиболее близкими к» России.

10 ноября 1917 г. президент Вильсон лично поощрил Румынию на антисоветскую борьбу, пообещав взамен поддержку её притязаний на Бессарабию на предстоящей мирной конференции. Правда, сделал он это в слишком общей форме, что разочаровало румынского премьера И. Брэтиану, жаждавшего территориального приращения Румынии за счёт Бессарабии. Так, «в ноте, отправленной 28 ноября в Яссы, (Вильсон – С.Н.) пообещал, что приложит всё своё влияние во имя единой Румынии в качестве свободной и независимой нации».

Идею совместной с генералом А.М. Калединым борьбы королевской Румынии против большевиков поддержало и французское правительство Ж. Клемансо. Оно официально одобрило предложение румынского посла в Париже использовать находившихся на территории России трансильванских военнопленных для борьбы с Советской властью. Естественно, что без согласия западных союзников правящая Румынией королевская клика никогда бы не решилась на оккупацию Бессарабии.

Однако не следует забывать, что положение правительства И.И.К. Брэтиану было довольно сложным в связи с фактическим выходом России из войны, в то время как Румыния по договору 1916 г. с Антантой обязана была сражаться против германского блока «до конца». «Но страх полного поражения и оккупации противником всей территории страны в случае дальнейшего разложения русской армии и ухода её с занимаемых позиций на фронте вызвал у румынских правящих кругов очередной прилив желания заключить сепаратный мир с немцами и их союзниками».

А тем временем под влиянием Декрета о мире русские солдаты, не дожидаясь окончания войны, на своих участках вели переговоры с противником о перемирии. 17/30 ноября генерал А. Авереску записал в дневнике: «Русские уже начали на многих участках фронта переговоры о перемирии, кое-где оно даже было заключено». В этом контексте И. Дука отмечал, что «генерал Щербачёв сообщил Брэтиану, что более не владеет ситуацией и поставлен перед дилеммой или оставить командование, или самому предложить перемирие». И здесь расчёты румынских правителей совпадали с мнением Щербачёва. Боясь дальнейшей радикализации русской армии, Дука писал: «В этих условиях продолжать отказываться от подписания перемирия означало бы иметь через несколько дней на территории нашей страны русскую анархию и наступление немцев, т.е., полный и окончательный разгром. Наоборот, подписание перемирия означало выиграть время, дать возможность Щербачёву сохранить командование… и рассчитывать со временем или на создание единого фронта с украинцами и А.М. Калединым, или на политические изменения внутри России».

При этом румынские правители ни на секунду не сомневались, что они «до конца» выполнили свой долг перед Антантой и даже «спасли» её от разгрома, поэтому, после поражения Германии, союзники просто «обязаны» выполнить все данные ими Румынии обещания. Подобный тезис совершенно откровенно озвучивался ясским правительством и в те дни, и впоследствии – в мемуарах румынских деятелей. Глубоко проанализировав сложившуюся ситуацию, И.Э. Левит пришёл к выводу, «что поспешность, с которой румынское правительство добивалось перемирия с австро-германским блоком, объяснялась и расчётом на то, что в создавшейся ситуации удастся присоединить Бессарабию к Румынии».

Данный вывод подтверждается и воспоминаниями Дуки: «Во время Бухарестских мирных переговоров было завершено и объединение Бессарабии. Говорю завершилось, так как, когда разваливалась Россия, объединение стало виртуально достижимо». И, как уже отмечалось, образование Сфатул Цэрий было, по его же словам, расценено в Яссах как «пролог возвращения Бессарабии к матери-родине». Он также писал, что Бессарабия была тем «минимумом», на который рассчитывали в тот момент румынские правящие круги.

На заседании правительства И. Брэтиану доложил присутствующим «о требовании Щербачёва и союзников вступить в борьбу с большевиками и добавил: союзные послы заявили, что это будет самой большой услугой, которую мы сможем в данный момент оказать делу союзников, стремящихся воссоздать румыно-украинский фронт. Брэтиану добавил затем, что готов принять это предложение, но с чётким условием, что оно станет последней услугой, которую Румыния в состоянии оказать союзникам. После этого он, Брэтиану, освободится от всяких обязательств перед союзниками, которые не должны отказать ему в праве подписать сепаратный мир» – сообщал И.Г. Дука.

В сложившихся обстоятельствах в проведении военной операции по захвату Восточной Молдовы реальную помощь Румынии оказали и Центральные державы. Прекратив боевые действия на Румынском фронте, немцы и австрийцы позволили румынам снять часть войск с передовой и направить их в Бессарабию. По «горячим следам» об этом писал ещё французский журналист Клод Ане: «Румыния договорилась с Центральными державами и получила их молчаливое согласие на захват Бессарабии».

26 ноября (9 декабря) 1917 г. командующий русским Румынским фронтом генерал Д.Г. Щербачёв и румынский генерал А. Лупеску подписали в г. Фокшаны от имени Румынии перемирие с командованием австро-германских войск. Это высвободило румынские войска и позволило 4-9 (17-22) декабря обезоружить часть российских большевизированных частей, зверски убив при этом советского военного комиссара фронта С.Г. Рошаля.

7/20 декабря по итогам совещания со своими министрами и военными, а также с французским, английским, американским и итальянским посланниками, И. Брэтиану сообщил, что союзники требуют от румынской армии активного включения в борьбу с большевиками (хотя к этому румыны приступили ещё 4/17 декабря). В свою очередь, премьер добивался, чтобы союзные державы санкционировали заключение Румынией сепаратного мира с Германией и её союзниками при сохранении в силе основных статей её договора 1916 г. с Антантой.

Решение правительства о начале военных действий против советских войск было принято и в ночь на 9 декабря утверждено королём. В 6 часов утра румынские войска, при поддержке казаков и гайдамаков, нанесли удар по небольшому большевистскому гарнизону в Соколе вблизи Ясс и ликвидировали его. М.Джувара, впоследствии ставший видным румынским дипломатом, писал об этих событиях: «В ответ на просьбу представителей Антанты, которые письменно заявили, что эта операция явится последним военным вкладом, который они вправе ждать от Румынии, румынская армия открыто включилась в военные действия против большевистских войск, занимавших тогда всю территорию Молдовы и Бессарабии».

Получив известия об аресте Военно-революционного комитета Румынского фронта и об убийстве С.Рошаля, о захвате румынами Леова и ряда бессарабских сёл на левобережье Прута и о расстреле членов Леовского ревкома, НКИД РСФСР 16/29 декабря 1917 г. обратился к румынскому правительству через его посла в Петрограде К. Диаманди с нотой протеста. Однако удовлетворительного ответа на неё не последовало и тогда Советское правительство 31 декабря предъявило по радио ультиматум Румынскому правительству прекратить подобные действия, наказать виновных и предупредило, что «неполучение ответа на это наше требование в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных».

Так как и после этого ничего не изменилось, по указанию В.И. Ленина, 31 декабря 1917 г. / 13 января 1918 г. весь состав дипломатической и военной миссии Румынии во главе с К. Диаманди был взят под стражу и заключён в Петропавловскую крепость. В Одессе были взяты под стражу румынский консул и персонал консульства. 1/14 января 1918 г. дуайен дипломатического корпуса в Петрограде посол США Фрэнсис в сопровождении группы дипломатов посетил Председателя Совнаркома Ленина, сделал ему заявление по поводу ареста румынского посланника и вручил меморандум за подписью дипломатов 20 стран.

Правительство Румынии, чувствуя поддержку Антанты и Центральных держав, 4/17 января приняло решение начать необъявленную войну с Россией, и уже через три дня его войска перешли реку Прут. Эту мысль подчёркивает и историк Ион Цуркану: «Позиция великих держав создала общий благоприятный фон для подготовки и осуществления Объединения». Правда, сами союзники пытались скрыть истинные цели этой акции. Так, французский посланник в Яссах Сент-Олер 5/18 января телеграфировал консулу в Кишинёве Сарре: «Все мои коллеги, все посланники других союзных держав и я сам уполномочены заявить Вам официально, что вступление румынских войск в Бессарабию является чисто военной мерой с целью обеспечения нормального функционирования тыла русско-румынского фронта в соответствии с правилами, существующими во всех воюющих государствах. По этой причине вступление румынских войск в Бессарабию не может оказать влияния ни на существующую политическую обстановку в Бессарабии, ни на будущую судьбу этой страны». Понятно, что эти слова должны были ввести в заблуждение молдавскую общественность и всё население края, выступавших тогда почти единогласно против вторжения на территорию Бессарабии румынских войск и за сохранение Молдовы в составе России. На деле это служило словесным прикрытием румынской интервенции против Советской России, а Бессарабию Антанта рассматривала в качестве «платы» румынской олигархии за борьбу с большевизмом.

10/23 января ЦИК Румчерода сделал официальное заявление французскому, английскому и румынскому консульствам в Одессе, в котором квалифицировал действия королевского правительства как «вероломное нарушение международного права» и просил дипломатов «предпринять шаги к тому, чтобы румынское правительство вывело немедленно свои войска из пределов Российской федеративной республики». На следующий день была обнародована нота протеста ЦИК Румчерода правительству Румынии с осуждением его акций в отношении русских войск. В ней повторялись требования «о выводе румынских войск из пределов Российской федеративной республики». Ответ консулов сводился к идее, что «ничего серьёзного не произошло», а имели место лишь мелкие, незначительные инциденты.

Идя на антисоветскую интервенцию, румыны оголяли фронт против австро-германских войск, однако командование последних во главе с фельдмаршалом А. Макензеном заверило их, что вверенные ему армии не предпримут наступления на фронте. При этом немцы, для скорейшего достижения своих целей, использовали политику «кнута и пряника»: с одной стороны, предлагали румынам Бессарабию в обмен на скорейшее подписание выгодного им сепаратного мира, включая уступку Добруджи, с другой – шантажировали их снятием дивизий с фронта и направлением их в Бессарабию в нарушение условий Фокшанского перемирия.

14/27 февраля 1918 г. в ходе переговоров Румынии с австро-германским блоком немцы «неофициально заверили» румын в тождестве их позиций в отношении Советской власти: «Русская анархия привела к созданию своего рода братства. Вы боретесь против большевизма в Бессарабии; мы вступили на Украину с той же целью». Во время тех же переговоров с немцами, пытаясь добиться более выгодных условий мира, новый румынский премьер А. Авереску заявил германскому министру иностранных дел Кюльману, что «вообще Бессарабия заражена большевизмом, и присоединять её к королевству опасно». На это Кюльман цинично ответил: «Вам достаточно расстрелять каждого десятого и восстановить порядок». Однако правящая клика Румынии, «умиротворяя» Бессарабию, и без немецких советов следовала именно по данному пути.

Согласно подписанному Румынией с Центральными державами в Буфте 5/18 марта 1918 г. прелиминарному мирному договору, численность румынской армии серьёзно ограничивалась, в то время как в Бессарабии румынскому правительству была предоставлена полная свобода действий и численность его войск и вооружения здесь не лимитировались.

Вот как оценивает данную ситуацию ван Мёрс: «Кроме отказа от Южной Добруджи и некоторых незначительных территорий на западной границе, Румынии навязывалась демобилизация армии. Но всё же мирный договор в Буфте включал (секретное) соглашение об аннексии Бессарабии. Немцы дали добро на аннексию Бессарабии, в обмен на право переброски собственных войск через Бессарабию для оккупации Украины». Ниже автор отмечает, что «румынское владычество над Бессарабией было обеспечено…, в первую очередь, немецкой оккупацией Украины» и тем фактом, что «Красная Армия находилась на расстоянии в 1000 км от Кишинёва, а новое румынское правительство получило одобрение Берлина на аннексию Бессарабии».

Академик А. Лазарев также приходит к выводу, что, «заключив прелиминарный договор с Центральными державами, Румыния получила возможность не только нарушить советско-румынское соглашение от 5-9 марта 1918 года об эвакуации румынских войск из Бессарабии в течение двух месяцев, но и закрепиться в оккупированном крае, а также участвовать вместе с австро-германскими, а затем с французскими войсками в военных действиях против Советской власти на территории левобережной Молдавии и юга Украины». Американский историк Ш. Дэвид Спектор приходит к идентичному выводу по данному вопросу, отмечая, что, по Бухарестскому миру, «судьба Бессарабии не упоминалась, однако было получено добро на захват провинции».

Западные страны стремились представить румынское вторжение как «вынужденное» и «гарантировали» его временный характер. Так, 21 февраля 1918 года, от имени дипломатических представителей держав Согласия, дуайен дипломатического корпуса при румынском правительстве барон Фашиотти отправил официальную ноту всем союзным консулам и представителям в Одессе, оригинал которой был передан советским властям. В ней отмечалось: «Что касается Бессарабии, то вы помните, что вмешательство румынских войск является военной оккупацией безо всякого политического характера, предпринятой в полном согласии с союзниками и бессарабскими властями с очевидной гуманитарной целью обеспечить продовольствие русских и румынских войск, а также и гражданского населения». Т.е., страны Антанты официально обещали эвакуировать румынские войска из Бессарабии, подразумевая её российской территорией.

12/25 января 1918 г., за день до вступления румынской армии в Кишинёв, её командующий генерал Презан заявил в воззвании к населению Бессарабии, что румынские войска вступили в край по приглашению Сфатул Цэрий в целях охраны оружейных и продовольственных складов и обеспечения заготовки и перевозки провианта для снабжения русских и румынских войск Румынского фронта. Он лицемерно опровергал слухи о том, будто Румыния хочет оккупировать Бессарабию.

Вслед за разрывом дипломатических отношений, в тот же день СНК РСФСР констатировал «состояние войны» между Румынией и Россией, подчеркнув, что «румынская олигархия открыла военные действия против Российской Республики». В постановлении Румчерода от 23 января / 5 февраля 1918 г. говорится: «Ввиду того, что румыны обманным образом попали в Россию, оккупировали Бессарабию, разграбив в ней сёла и города, ввиду того, что Совет Народных Комиссаров, исчерпав все возможные средства, прервал всякие сношения с Румынией, ЦИК Румчерода постановил считать себя на положении войны с Румынией». 11/24 февраля Румчерод потребовал у румынской стороны немедленной эвакуации её войск с территории между Прутом и Днестром, но получил отказ на это требование.

Правительство Ленина не признало румынскую оккупацию Бессарабии и вновь потребовало эвакуации румынских войск. Дело в том, что в январе-феврале 1918 г. были разгромлены Центральная Рада и атаман А.М. Каледин, в отчаянии застрелившийся. Это серьёзно улучшило положение Советской республики, войска которой вышли к Днестру.

Не следует также забывать об усилившемся дипломатическом давлении немцев на правительство И. Брэтиану, при том, что союзники, поддерживая антисоветские действия румынской олигархии, согласия на заключение сепаратного мира ещё не давали. Более того, 20 января (2 февраля) 1918 г. посланники стран Антанты вручили премьеру коллективное письмо, в котором отвергали идею сепаратного мира: «Наши правительства подтвердили… свою уверенность в том, что Румыния… будет продолжать борьбу с той же энергией, как и в прошлом, и не отделит своей судьбы от судьбы союзников» – подчёркивалось в этой ноте.

Понимая, что согласия своих союзников на сепаратный мир с австро-германским блоком им не получить, И. Брэтиану и Таке Ионеску решили «честь сохранить» и временно, до конца войны, уйти в отставку, передав бразды правления (а заодно и «честь» подписания унизительного сепаратного мира) германофилам во главе с А. Маргиломаном. 23 января (5 февраля) 1918 г. новое правительство сформировал генерал А. Авереску. В его задачу входило затянуть переговоры с немцами и создать у Антанты впечатление в «неизбежности» заключения Румынией сепаратного мира. Но и ему этого добиться не удалось.

5/18 февраля состоялась встреча А. Авереску с А. Макензеном, в ходе которой, среди прочего, немцы выдвинули румынам следующее «выгодное обеим сторонам» условие: «Вся румынская армия получает свободу рук для военных действий против большевиков, соответственно против петроградского правительства, до тех пор, пока последнее не подпишет мира с Центральными державами и Румынией». Румынам это было нужно для окончательного захвата Пруто-Днестровской Молдовы, а немцам – для дополнительного давления на Советское правительство. Фельдмаршал заверил премьера, что Румыния сможет сохранить «армию в состоянии мобилизации и использовать её в Бессарабии для борьбы с большевиками. Не исключено, – писал Авереску, – что нам будет оказана помощь путём взаимодействия в России».

В этот же день возобновилось немецкое наступление на Восточном фронте и, развиваясь всё шире, поставило Российскую республику в тяжелейшее положение. Воспользовавшись этим, румыны форсировали Днестр в районе Рыбницы, развернули наступление в направление Воронково, однако были наголо разгромлены. Выход революционных советских войск к Днестру, продолжение сопротивления бессарабцев оккупации края, немецкое давление и отказ союзников разрешить заключение сепаратного мира, – все эти факторы момента привели к тому, что первоначально игнорировавшее советские протесты румынское правительство обеспокоилось и повело себя в отношении РСФСР иначе.

По инициативе В.И. Ленина СНК образовал и направил в Одессу «Высшую автономную коллегию по русско-румынским делам», которой было поручено ведение всех дел, касающихся взаимоотношений России с Румынией. В результате переговоров между представителем Советского правительства Х. Раковским и главой румынского правительства А. Авереску при посредничестве представителей западных союзников, – французского эмиссара Аркье и канадского полковника Д. Бойля, – 5-9 марта 1918 г. было подписано советско-румынское соглашение, в котором указывалось: «Румыния обязуется покинуть Бессарабию в течение 2 месяцев…. В Бессарабии остаётся отряд в 10000 человек для охраны румынских складов и железных дорог. Сразу после подписания соглашения охрана порядка в Бессарабии переходит в руки местной городской и сельской милиции. Румынское командование отказывается от арестов и от исполнения каких-либо правовых или административных функций, относящихся к полномочиям избираемых местных властей».

23 февраля / 8 марта румынская сторона заявила, что «считает с сегодняшнего дня конфликт улаженным». Так же думали и советские представители. 26 февраля / 11 марта они телеграфировали об этом в Совнарком. 21 марта генеральный консул Румынии в Москве Н.Г. Герен повторно информировал Наркоминдел РСФСР о ликвидации «возникшего между румынским правительством и советской властью конфликта». Всё это свидетельствовало о признании и одобрении достигнутой договорённости, о том, что как у главы румынского правительства А. Авереску, так и у дипломатов Антанты его законность и необходимость его выполнения не вызывали никаких сомнений.

Однако из-за ухудшения военного положения Советской Республики, вызванного германским наступлением по всему фронту, румынские правящие круги проигнорировали выполнение взятых на себя обязательств. Однако, отмечает американец Ш.Д. Спектор, «Румыния и не собиралась выполнить свои обязательства (по «конвенции Раковский – Авереску» – С.Н.), тем более, что менее чем через месяц появилась возможность формального присоединения Бессарабии. Данная возможность была предоставлена оккупировавшими Украину немцами и отступлением большевиков». Согласился с ним даже румынский академик И.М. Опря, признавший, что начатое немцами наступление на Украине стало основной причиной невыполнения румынской стороной взятых на себя обязательств.

Но с точки зрения международного права подписание этого документа означало официальное признание румынским правительством незаконного характера оккупации Молдавской республики. Именно за признание этого, де-факто и де-юре, И. Дука подвёрг критике А. Авереску: «Можно себе представить, какой аргумент он дал большевикам против нас, ибо мы сами официально подтвердили в официальном акте, что оккупация Бессарабии явилась незаконной… Задаю себе вопрос и сегодня, как стало возможным, чтобы генерал Авереску подписал подобный документ? …Истинно и то, что эта несчастная ошибка является единственным актом, который Россия может предъявить нам в бессарабском вопросе, и я опасаюсь, что в один прекрасный день это создаст нам серьёзные проблемы».

Летом 1918 г. тогдашний румынский министр иностранных дел К. Арион с трибуны парламента резко критиковал А. Авереску за то, что тот «заключил мир с Раковским и с Россией на условии очищения Бессарабии». Пытаясь доказать необоснованность этого шага, он самоуверенно утверждал, что «Россия не возродится снова», а следовательно, подписывать с ней дипломатические документы не имело смысла. На это А. Авереску ответил: «Россия больна, без сомнения, она очень больна, но Россия не исчезла, и она выздоровеет. Нам, маленькой державе, не пристало пользоваться этим состоянием паралича, в котором находится сосед».

С нашей точки зрения, довольно объективны оценки описываемых нами событий, принадлежащие ряду западных историков. Так, американец Льюис Фишер ещё в 1930 г. писал, что, «захватив Бессарабию, которая являлась русской территорией, румынское правительство совершило военный акт. Большевики отомстили, разорвав 13 января 1918 г. отношения с Румынией и арестовав румынского посланника Диаманди в Петрограде». В другой своей книге тот же автор отмечает, что Россия «не признала румынского суверенитета в отношении Бессарабии, захваченной Румынией в январе 1918 г., когда большевистская Россия была слабой».

Болгарский профессор Г.П. Генов отмечал в 1940 г., что первая мировая война «завершилась неблагоприятно не только для побеждённых, но и для России. Румыны воспользовались этим обстоятельством и захватили всю Бессарабию, хотя, накануне вступления Румынии в войну, два соседних государства взаимно гарантировали свою территориальную целостность. Бессарабское население стремилось в 1917 г. к созданию независимого государства, однако Румыния проигнорировала это и путём насилия аннексировала Бессарабию, как только союзники одержали победу… Данная аннексия не имеет для СССР никакого юридического значения, и Россия может в любой момент потребовать возврата Бессарабии».

Француз Франсуа Фейто в том же духе утверждал, что «румыны захватили Бессарабию и Буковину, являвшимися русскими землями». Его соотечественник Морис Ваисс придерживается мнения, что в 1918 году Румыния оторвала Бессарабию от России. Позиция немца (румынского происхождения) А. Зуги также не отличается от вышеприведённых: «Военные акции в Бессарабии со стороны Румынии можно… рассматривать как противоречащие международному праву, поскольку румынские войска вторглись на территорию другого государства без объявления войны». Он делает вывод, что «разрыв дипломатических отношений с Румынией со стороны России правомерен с точки зрения международного права».

С этого момента, как подчёркивал академик А. Лазарев, «для Румынии началось самое тяжёлое: необходимо было придать аннексии края хотя бы видимость „законности” с точки зрения международного права».