Я уже описал книгу российского «заукраинца» С.Белякова «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя».Но не могу остановиться, все поражаюсь перлами этого идеологического манифеста «украинства». Само  утверждение об «украинской нации эпохи Гоголя» является перлом . А описание Николая Васильевича как «тайного украинца и русофоба» иначе, как поклепом, назвать не могу.

Из того, что Федор Тютчев считал сатиру Гоголя клеветнической по отношению к российской действительности и русскому народу, не следует, что Тютчев, называя Гоголя «хохлом», не считал его и малороссов русскими. Иначе бы Тютчев, будучи цензором МИД России («Марией Захаровой своей эпохи») не отстаивал бы русскую Вильну и не поддерживал бы научные исследования о русскости Белоруссии и Малороссии ( как  сейчас в МИДе РФ не хватает Тютчева, который помог издать 200 трудов из моей коллекции великих малороссийских ученых, опровергавших «украинство»).

Беляков делает выводы о «тайном украинстве и русофобии Гоголя» на основании его сатиры, из которой он заключает, что гоголевский Чичиков – это «образ москаля» и из того , что Гоголь не любил северный, великорусский климат. Я пишу эти строки, больной бронхитом, и понимаю Гоголя, я понимаю, что люблю Москву, русские Север и Сибирь любовью мировоззренческой, но климат русских Крыма, Новороссии и Кубани мне нравится больше. Но из этого же не следует, что там не русские живут. Но по Белякову – следует. У него и Кубань (это я описал в прошлой статье), и Слободская украйна, где русский царь давал земли и освобождал от налогов гонимых  в Речи Посполитой православных русских, Белгород с Воронежской и Брянской областями – не русские.

Сатира Гоголя, которую Тютчев отождествил с русофобией характерна для нецерковного периода творчества Гоголя и на эту тему великий русский белорус Достоевский  сказал, что «русский без Православия – дрянь».

Но сам же Беляков отметил, что по мере воцерковления Гоголю и великрусско – белорусская природа Калужского края , где находится духовная родина Гоголя- Оптина пустынь , начинает нравится.

Констатировав этот факт, Беляков снова начинает рассказывать про Гоголя злые сказки о том, что он никогда плохо не писал о малороссах, только о «москалях» и был притворным русским патриотом, словом, находился был членом украинской нации и находился под тенью Мазепы. Либо Беляков вообще не читал Гоголя, либо злобно клевещет на него. В любом случае, он называет черное белым и наоборот. Не верить в искренность «Тараса Бульбы», «Избранных мест из переписки с друзьми», «Размышлений о Божественной Литургии» может только неискренний человек.

Воцерковившийся Гоголь радикально рвет с критицизмом по отношению к русской действительности и сжигает все то, что так не нравилось Тютчеву и злорадно, по смердяковски нравится Белякову- сжигает второй том «Мертвых душ».

Гоголь не писал плохо о малороссах? А как же Андрий из «Мертвых душ»?

Это же образ «украинства» как отречения от русской идентичности, от того, что Беляков приписывает самому Гоголю. И Гоголь, вместе с Максимовичем, Кулишом и Костомаровым  самым радикальным, гораздо более непримиримым, чем многие великороссы, особенно либеральные, заигрывавшие с «украинством», ставит диагноз «украинству» как отречению от православной русской идентичности: «Я тебя породил, я тебя и убью».

Да, Гоголь не был таким, как многие сторонники общерусского единства, он был намного радикальнее и непримиримее к «украинству», чем они. Он относился к нему с точки зрения правослвного мировоззрения как к отступничеству от него, « порождению ехиднину».

В принципе, этого достаточно, чтобы сделать выводы о методах доказательства своих теорий Сергеем Беляковым, но все же, «пробежимся» по  некоторым другим его героям.

Беляков, не без симпатии описывает польского реваншиста Франциска Духинского и его кампанию , которая в за деньги российского бюджета в Российской империи на воссоединенных землях южной и западной Руси создавала «украинскую  нацию». В Уманском базилианском лицее и прямо в Киеве Духинский сочинял теорию о том, что «население Московского государства — не славянское, а смешанное, славяно-финно-угорское, и поэтому население России и Малороссии (Украины) никогда не было единым народом. Мало того, Москва узурпировала имя Руси (теория о неславянском происхождении великороссов, впервые сформулированная преподавателем Уманской базилианской школы Франциском Духинским в целях идеологического оправдания польских претензий на эти земли, затем перекочевала в труды Грушевского и компании). «Варварская Москва» оккупировала «культурную Русь-Украину», превратив ее в свою колонию. Поэтому отделение от России есть закономерный результат национально-освободительной борьбы и антироссийские настроения есть результат «многовекового подавления украинской культуры».

В первой четверти XIX века в Харьковском коллегиуме появилась особая «украинская» школа польских ученых и поэтов, давшая таких представителей, как К.Свидзинский, И.Гощинский, М.Грабовский, Э.Гуликовский, Б.Залесский и др., которые продолжали развивать начала, заложенные гр. Потоцким, и подготовили тот фундамент, на котором создавалось здание современного украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву» (Труды подготовительной по национальным делам комиссии. — Одесса, 1912). В историю вошла также крылатая фраза ксендза Калинки: «Все-таки лучше самостоятельная Русь, чем Русь Российская. Если Гриць не может быть моим, говорит известная мысль, пускай, по крайней мере, он не будет ни мой, ни твой» (A.Tamovski. Ksiands Walerian Kalinka. — Krakow, 1887).+

 Беляков не без удовольствия описывает успешную борьбу Духинского с открытием русских школ в Малороссии и Белоруссии, правительство в Санкт – Петербурге, забывшее русский язык, заседания Кабинета Министров проходили по французски ,  образование в Юго- Западном крае было отдано в польские руки, польские реваншисты создали более ста школ, контролировали Харьковский коллегиум и Уманский базилианский лицей,где ковали «украинство», получили пост главы МИД России и его глава граф Чарторыйский готовил из Санкт- Петербурга польское восстние,к польским аристократам относилось, как к своим , а к русским холопам – как к чужим, и в итоге первая русская школа в «Матери  городов русских» -Киеве, появилась только в 1811 м году, а Петербург проснулся только после первого польского восстания и востребовал «малороссийскую правду».

Беляков восторгается таким откровенным мошенником , как М.Грушевский. Его народ никогда не избирал «Президентом Украины», это сделала «Центральная Рада» — клуб единомышленников.Свои исторические труды Грушевский писал во Львове под руководством униатского митрополита Андрея Шептицкого  – идеолога геноцида галицких русских, на средства германского генштаба, финансировавшего его «Союз освобождения Украины»  и писал примитивным методом фальсификации – брал событие или героя из русской истории и называл их «украинскими».

Затем Грушевский, вероятно, сохраняя связь с Шептицким, перешел на службу к Ленину и Троцкому, и с особым цинизмом проводил ленинскую украинизацию. Он, как бы, спас от репрессий двух великих людей, автора труда «Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь» Константина Харламповича и автора труда  о  «Палинодии» Захарии Копыстенского  как образце малороссийской полемики в защиту русского единства проф. Виктора Завитневича , чтобы использовать их труды и , как обычно, менять термин «русский» на «украинский» и белорусский», чтобы подменять их смыслы- Грушевский  « выполнял задания Шептицкого и Троцкого» по созданию «украинской и белорусской наций».

Имена великих малороссийских историков, профессоров Харламповича и Завитневича, забыты, не сохранились даже их могилы , зато «культ» Грушевского поддерживается не только бандеровскими властями , правящими ныне в Киеае, но и уральским историком Беляковым. Неужели ему хочется стать «Грушевским для уральской нации»?

Естественно, Беляков  является поклонником Т.Шевченко, который «поднял от сна украинскую нацию». Кого и куда он поднял?

Шевченко ненавидел киевскую малороссийскую старину как старину русскую, опровергающую «украинство», Именно поэтому он называл в своих стихах «гробокобательством», устроенным «москалями», киевскую археологическую экпедицию митрополита Евгения (Болховитинова).

Опишем феномен Шевченко подробнее:

«Сочинение протоиерея Иоанна Чернавина «Тарас Шевченко и его религиозно-политические идеалы» было издано в эмиграции к 80-летию со дня смерти Тараса Шевченко в 1941 году на средства киевлянки С.В. Дорошенко. Брошюра вышла в свет в Нью-Йорке.

На основании многочисленных примеров из жизни и сочинений Т.Г. Шевченко автор убедительно показывает эволюцию религиозного настроения поэта от религиозности – к безбожию. Протоиерей И. Чернавин дает нравственную оценку деятельности Шевченко, характеризует его духовный облик. Автор приходит к заключению, что Шевченко был не только врагом Православной Церкви, но и противником славянского единства, против которого было также направлено так называемое «украинское движение». Облик Шевченко и смысл его творчества были искажены стараниями советских литературоведов. Правдивое слово о нем, сказанное в этой книге, адресуется как русским, так и украинским читателям, всем тем, кто интересуется историей и литературой.

«День рождения и день смерти поэта – (9.03.1814-10.03.1861 г.) – окружены каким-то мистическим почитанием. С 1861 г. эти дни чествовались на «Украине» и в Галичине, и в Америке, и в Сибири, и в столицах России, и в Париже – везде, где собиралось 3-4 «украинца». В чествовании всегда принимали участие и дети, и молодежь, и старики. В последние годы эти чествования сильно распространились в селах; из прежних тайных, справлявшихся по частным квартирам немногочисленными кружками, они становились все более публичными. На панихиду стекались тысячи молящихся, в театрах места не хватало для почитателей поэта».

Особенно памятен нам 1914 г. – столетие со дня рождения Шевченко – когда в Киеве и других южных городах вспоминалось его имя в форме демонстраций, забастовок в высших школах, уличных манифестаций, пения революционных песен и т.п. В «Новом Времени» сообщалось даже, что демонстранты, выкинув красное знамя с надписью: «Да здравствует самостійна Україна!» шли к австрийскому консульству и там орали: «Да здравствует Австрия! Долой Россию! Хай жіве вільна Україна!».

Мало того, не только в Малороссии происходили такие празднества в честь Тараса, но и в далекой Сибири. И там, по свидетельству журнала «Отдых христианина» за 1914 г., торжественные юбилейные вечера устраивались, начинаясь исполнением «Заповита», призывающего добрых «украинцев» разбивать свои «кайданы» о головы «москалей», публика, надо полагать, в подавляющей численности – великорусская, «москали», приглашалась выслушивать его стоя… и стояла… выслушивала… Не верится, чтобы это делалось с ее стороны предумышленно; вернее всего — по чувству стадности и по невежеству».

Так было в 1914 г. Так, без сомнения, или в еще большем масштабе, праздновалось и 80-летие смерти Шевченко в этом году. Разница лишь в том, что, вместо австрийского консульства, было избрано немецкое и вместо «Да здравствует Австрия» «здравствовала» Германия.

Во избежание такого «чувства стадности» «це діло треба добре розжуваты», дабы знать религиозно-политические идеалы «певца Украины». В своей брошюре «А. С. Пушкин, как православный христианин» я упомянул, между прочим, что почти все наши выдающиеся писатели, как, например, Лермонтов, Достоевский и другие, к числу коих надо отнести и Пушкина, – имели, к сожалению, два периода своей жизни. В первый период, в так называемые «бурные годы», они болели внутренними противоречиями и, действительно, тогда высказывали свои отрицательные взгляды на все жизненные порядки вообще и на «святая святых» своего народа – в частности, но с течением времени, когда ближе «встречалось священное с порочным», тогда они «создавали в уме своем мир иной и образов иных существованье». Тогда-то у них и происходит, превращение «Савла в Павла» или, как метко выражался Достоевский, «крупный поворот всем корпусом» и наступал второй, главный период их жизни, в котором обнаруживалась лучшая, возвышеннейшая часть их души. Так было почти со всеми нашими «великими умами».

Да, так было с «великими умами», чего нельзя сказать по отношению к Шевченко. У него, наоборот, первый период жизни был периодом «лучшей, возвышеннейшей части души».

Шевченко в возрасте 22 лет освобождается от крепостной зависимости, поселяется в столице, поступает в Академию художеств, издает сборник своих стихотворений (1840 г.) и историческую поэму «Гайдамаки». У него появляются знакомые и даже друзья, такие, как художник Сошенко, писатели – Гребенка, Квитка-Основьяненко, живописец Венецианов, В. А. Жуковский, К. П. Брюллов и др. Круг знатных приятелей расширялся и расширялся. Появились поклонники и почитатели даже в Малороссии. Местные помещики наперерыв зазывали поэта к себе в гости и принимали его с распростертыми объятиями. В это время Тарас Григорьевич поражает всех своим глубоким христианским чувством. Это настроение запечатлено во многих его стихотворениях, в его «Кобзаре» очень часто можно встретить религиозные размышления, развитие некоторых библейских мотивов и даже прямые молитвенные воззвания к Богу и Его Святым. Так, например, в «Неофитах» читаем:
«Единая от века,
Благословенная в женах,
Мать Сына Богочеловека!
Не дай, не дай в глухих
стенах
Тюрьмы влачить мне
дни и лета!
В неволе сгибнуть мне
не дай,
Скорбящих радость!
Осияй
Лучом Божественного
Света
Мой мрак бессветный!
Воззови
Великой правды словом
новым
И разум скорбный мой
тем словом
Прощенья, мира и
любви
И просвети, и оживи!..»

Само поэтическое творчество для него есть уже служение. Богу, священнодействие: «То – Божие Слово, — говорит Шевченко, — то сердце по воли с Богом размовля, то сердце щебече Господнюю Славу».

Особенно Шевченко в то время увлекается Библией, молитвой и иконописью. «С Библией он не расставался и еще в Академии компоновал изображения Ветхого Завета – Иезекииля на поле, устланном костями, и Иосифа, разгадывавшего сны своим союзникам – хлебодару и виночерпию»… «Единственная отрада моя в настоящее время — говорит он в одном из писем — это Евангелие. Я читаю его без изучения, ежедневно». В другом письме он также пишет: «Новый Завет я читаю с благоговением и трепетом».

«К некоторым своим произведениям, — говорит Е. Снигирев, — он приступал с молитвою». Под влиянием чтения Фомы Кемпийского «О подражании Христу» он лелеял в своем сердце изобразить картину Распятия… и в 1850 году отнес ее в католическую церковь.

Много икон масляными красками написал Шевченко. Особенно удачны в художественном отношении икона «Царица Александра», хранившаяся в Полтавском Кадетском корпусе, «Спаситель» – в Харьковском Историко-филологическом обществе и «Изведение ап. Петра из темницы» – в Черниговском музее.

О наличности тогда вообще у Шевченко религиозных влечений одинаково свидетельствуют как его поэтические творения, так и дневник и переписка с разными лицами. «Знакомясь с ними, мы видим, что религиозность Шевченко… носит окраску родной поэту Православной Церкви, ее обрядности и уклада. Шевченко молился ее молитвами, обыкновенно – за редкими исключениями – мыслил ее художественными образами; как рядовой член Православной Церкви в посту говел и приобщался Св. Тайн…, вообще не порывал с церковными формами религии своих отцов» (проф. Н.Ф.Сумцов).

Будучи такого религиозного настроения в первый период своей жизни, Шевченко был и жизнерадостен тогда, что он и выражает в своих «Гайдамаках»:
Жить тяжко на свете, а хочется жить!
Хочется видеть, как солнце сияет.
Хочется слышать, как море играет,
Как пташка щебечет, как чаща гудет,
И как чернобровая в чаще поет…
О, Боже мой милый, как весело жить!

Так хорошо начал Тарас свою жизнь, но увы! – не так ее кончил. Несмотря на религиозное семейное воспитание и крепкую привязанность к Православию в зрелом возрасте, Шевченко не устоял в нем и при «преполовении дней своих» начал «крутой поворот всем корпусом», но не в сторону Веры и Церкви, а от них… Вскоре он заражается скептицизмом в вопросах веры, становится под влиянием Штрауса рационалистом, и тогда «уважение к святыне утрачивается, благоговейный трепет перед Господом Богом угасает и поэт относится к Верховному Судии и Его Святым так: в минуту веселья подсмеивается над святыней, в минуту уныния – ропщет на Бога, в минуту сомненья – дает волю кощунственным мыслям» и, наконец, доходит до полнейшего атеизма, разрушая «основания нашей веры в Бога и подкапывая вековые устои нравственного порядка» . Теперь Шевченко убаюкивает себя:
А кров, та слезы, та хула
— Хула всему! Ни, ни!
Ничего нема святого на
земли!

С бесцеремонностью рационалиста Шевченко обращается уже и с текстом Евангелия и посылает укоры и упреки даже самому Миродержцу:
А Ты, Всевидящее Око,
Узрело ли с небес высоких
Как сотнями в оковах гнали
В Сибирь невольников Святых?
Как их терзали, распинали
И вешали? Иль ты не знало?
Как же смотрело ты на них
И не ослепло? Око, Око!
Ты видишь, знать, не столь глубоко?
Ты спишь в киоте…

Не придает теперь Шевченко никакого значения и молитве:
Бога просишь — так молитвы
Даром пропадают.

Сомневается Тарас и в загробной жизни.
Будяки, та крапива, а
билше ничего
Не вырасте над вашим
трупом.
И стане купою на купи
Смердящий гний — и все
те, все
Потроху витер рознесе…

В стихотворении же «Не завидуй богатому» сказано:
Не заведуй никому ты!
Видишь землю эту:
Рая нет на ней и счастья.
И на небе нету…

Та же мысль выражена и в стихотворении «Сон»: «Нет за гробом рая» … И поэтому «в минуту жизни трудную, когда теснится в сердце грусть», вместо того чтобы «твердить молитву чудную» , Шевченко кощунственно обращается к Богу:
Доле, де (где) ты? Доле,
ты?
Нема неякои… Коли
доброй жаль, Боже,
То дай злои, злои!…

И, наконец, выпаливает: «А пока что, я не знаю Бога» («Завещание»), «Я проклинаю Св. Бога» («Сон»), «Немае Господа на неби» («Сон»).

То же самое говорит Шевченко и в своих «Думках»: «Люди, заплющивши очи, лезут до церкви выпрашивать рай? У кого они выпрашивают? Есть ли Бог? Нет Бога. Какой же он всемогущий Бог, если не видит людских слез?» .В эту пору из-под пера Шевченко выходят такие «шедевры», как «Мария», «Кавказ», «Цари», «Гимн черничин», «Свите ясный» и др.

В поэме «Мария» автор допускает циничные выражения, оскорбляя достоинство Богоматери. В «Кавказе» написано: «…у вас Св. Библию читает Св. чернец и научает, что какой-то царь пас свиней и взял себе жену друга своего, а его убил и теперь на небе. Вот, видите, какие у нас на небе! У нас: дери, дери, потом – дай и ступай прямо в рай!..» . В стихотворении «Цари» полное глумление над пророками царями – Давидом и Саулом. Содержание «Гимн черничин» таково: «Ударь гром над этим домом (монастырем) над этим Божьим, где мы умираем, Тебя, Боже, оскорбляем; оскорбляя, поем: аллилуйиа! Если бы не ты, познали бы любовь, вырастили бы детей, научили б их и пели бы — аллилуйиа! Но Ты обманул нас, несчастных! Ты постриг нас в чернецы, а мы с молодицами танцуем и поем аллилуйиа!..».

В «Свите ясный» встречаются такие выражения: «Будем, брат, багряницы рвать на тряпки, из кадил закурим трубки, «явленными» печь истопим, кропилами будем, брат, новую избу выметать…» . Также и многие другие сочинения Тараса этого периода его жизни «проникнуты злобно-революционным духом против христовой веры» .

Потеряв веру, Шевченко теряет и мораль и безудержно катится вниз по наклонной плоскости. В «Русской Старине» 1880 г. рассказывается, что он «увозил тайком с постоялых дворов лубочные картины». Да и сам Шевченко не скрывает этой своей «слабости». «Однажды, — говорит он, — во время пребывания в Вильне я зажег свечу в уединенной комнате, развернул свои краденные сокровища и, выбрав из них казака Платова, принялся копировать»…

В эту пору Шевченко становится человеконенавистником, кровожадным и горьким пьяницей. Тарас «обожая горилку», но платить за нее не всегда любил. «Жид и каже: пане, заплатить за горилку! А Шевченко его за чуба, тай наклав ему добре» , а потом и оставил ему вместо «грошей» такое стихотворение:
Як бы водка не пьяна,
То б я ей непыв,
Як бы лейба не дурень,
То я б его не быв.

О кровожадности Тараса видим из его стихотворения «Бенкет у Лыянци»:
Мов (как) скаженный, мертвых риже,
Мертвых виша, палить:
Дате ляха, дайте жида!
Мало мини, мало!
Дайте ляха, дайте крови,
Наточить з поганых!
Крови море!.. Мало море!..

Относительно же страсти Шевченко к алкоголю вот что читаем у его приятеля Н. Костомарова: «Тарас опоражнивал бутылку рома в один прием и приговаривал: ты для меня не подавай целой бутылки, а отливай половину и прячь до другого раза, а то, сколько бы ты ни подал – я все выпью: поставишь ведро, я и ведро ухлопаю».

Благодаря такой перемене своего духовного облика Шевченко лишается многих и многих лучших своих, друзей. Теперь, по определению помещика Лукашевича, «таких олухов, как Шевченко, у него 300 душ». Правда, Тарас, понимая трагичность своего положения вследствие утраты религии, морали и потери своих приятелей, скорбит об этом:
Мынули лита молодыи,
Холодным витром од надии.
Уже повияло… зима…
Сыды одын в холодний хати.
Нема з ким тыхо розмовляты
Ани порадытыся… Нема!
А никогисенько нема.

Вместо же того, чтобы покаяться в своих грехах и обратиться к Богу, Тарас падал все ниже и ниже, и становился лютейшим врагом христианства вообще.

Будучи врагом Православной Церкви, Шевченко был врагом и русского народа. Как опасный политический преступник, Тарас 5 апреля 1847 г. был арестован и сослан в ссылку на 10 лет. Главная вина его – участие в Кирилло-Мефодиевском Братстве, целью и задачей которого являлась «Самостийная Украина», для чего требовалось отторжение ее от России. Для того же, чтобы легче и успешнее осуществить эту идею, необходимо было «пробуждение национального самосознании у малороссов, ибо они были порабощены москалями и обезличились… этот народ надо расшевелить, возбудить в нем ненависть к поработителям и желание достигнуть свободы хотя бы с оружием в руках» . Эти идеи, изложенные в особом манифесте, под названием «Закон Божий», имели громаднейшее влияние на политические воззрения Т. Шевченко. «И, именно, в том виде, в каком они изложены в «Законе Божием», многие страницы шевченковских произведений, — как правильно говорит проф. К.И. Арабажин, — находят здесь объяснение и в отдельных мыслях и по общему настроению» .

Что это, действительно так, видно хотя бы из «Завещания» — этого призыва к восстанию, к пролитию братской крови. «Вражеская злая кровь», упоминаемая в нем, несомненно, кровь «москаля», русского человека. Во многих своих «творах» Шевченко «возбуждает в жителях южнорусских губерний ненависть к населению северных губерний, призывает к борьбе с державным единством русского народа, к дроблению, к расчленению, к разделу Империи» . Та же мысль и в его «Катерине»:
Кохайтеся, чернобриви,
Та на з москалями,
Бо москали — чужи люди…
Пидут в свою московщину,
А дивчина гине…

В особенности достается Богдану Хмельницкому за присоединение Малороссии:
О, Богдане, неразумный сыну!
Подивись теперь на матир
На свою Вкраину,
Що колышучи, спивала
Про свою недолю,
Що, спиваючи, рыдала,
Выглядала волю…
Ой, Богдане, Богданочку!
Як бы була знала,
У колысци б придушила,
Пид серцем прислала!..
Степи мои запроданы
Сыны мои на чужини,
На чужой родыни…

Народу же малороссийскому открыто предлагается:
…Вставайте!
Кайданы порвите.
И вражою злою кровью
Волю окропите!

В своих сочинениях («Холодный Яр», «Во Иудее во дни оны») Шевченко называет Государя «лютым Нероном», «пьяным владыкой», а министров – «ненасытными разбойниками и голодными воронами».

За такое отношение к власти, за брань москалей, за проповедь сепаратизма, за поругание св. Православия Шевченко прославляется и называется «батьком украинского движения».

Южные губернии, Галицию, Закарпатье поднять до политической самостоятельности, разделить Русь на два враждебных государства, сделать так, что бы юг и север России мыслились, как совершенно иные страны, где живут различные народы, ничего общего не имеющие между собой, и что север – московиты – азиаты, а юг – украинцы, славяне – вот политические идеалы Тараса Шевченко и его детища – «украинского движения».

Но спрашивается – кому это нужно? Народу ли малорусскому, его ли интеллигентному классу? Ни тому, ни другому. «Население южных губерний, — как верно отмечает Е. Снигирев, — несмотря на все старания украиноманов, сидит прочно на земле, вражды к москалям не проявляет, ни о каком отделении не помышляет».

Что же касается интеллигенции, национально мыслящей, здоровой ее части, то о ней мы знаем, что когда в 1914г. готовилось чествование памяти Шевченко, то «киевляне отнеслись отрицательно к проектам возвеличения того, кто делал дело Каина и обратились к митр. Флавиану (Городецкому) с ходатайством воспретить духовенству участвовать в торжествах. Вскоре после того попечитель учебного округа Деревицкий в специальном циркуляре запретил школам принимать участие в прославлении памяти Шевченко. Наконец, министерство внутренних дел разослало губернаторам и градоначальникам циркуляр, в коем рекомендовало не допускать публичного чествования памяти Шевченко и каких-либо собраний, связанных с его именем, не разрешать присвоения его имени учебным заведениям и улицам, учреждения стипендий, фондов и т.д.».

Правильная точка зрения была у русской интеллигенции и представителей власти. Каждому не одурманенному до очевидности было ясно, что инициаторы шевченковских торжеств стремились славить не писателя, не поэта, а бунтаря, врага Церкви и Отечества.

Ведь не тайна, что Шевченко, как писатель, никудышный. «Его повести и рассказы на русском языке довольно слабы в художественном отношении». В таких русских произведениях, как «Княгиня», «Варнак», «Близнецы», «Музыкант», «Художник», «Несчастный», «Повесть о бедном Петрусе», «Капитанша» «Шевченко впадает в мелодраматичность, а нередко и в растянутость. Попадаются то недомолвки, то излишние повторения, то явные анахронизмы» (Н. Костомаров).

Не лучший он и поэт. «В поэзии Шевченко – узкий провинциализм» (критик В. Г. Белинский). «На международный критерий Шевченко может быть отнесен лишь к третьеразрядным поэтам» (кн. А. Волконский). Недаром друг его Сошенко «часто сердился на Шевченко за его вирши» . И не мудрено: «вирши – плохие стихи».

Да и сам о себе, как о поэте, Тарас был не высокого мнения. Он часто называл себя «виршеплетом». Если так, то кому же выгодно возиться с Шевченко и во имя чего? На этот вопрос дает обстоятельный и правдивый ответ, русский православный журнал «Отдых христианина» за 1914г.: «Как колоссальный политический организм, Россия оказывает в высшей степени чувствительное давление в сфере международных отношений. Северный исполин не раз ставил на весы международной политики свою полновесную гирю и нагибал их в сторону собственных интересов. Века поднимал он «тяжкий млат» на своих жадных соседей и сколько из них под натиском его ударов оказались дробящимся стеклом?.. Но эта же сила создала ему коварных, непримиримых, неумолимых врагов со стороны великодержавных соседей. Наиболее горячий прием украинское движение нашло в Австрии и Германии. Это и понятно. Германский народ видит смертельного врага в славянстве и принимает все меры, чтобы не только помешать славянам объединиться под верховенством России или в союзе с нею, но и политическую мощь самой России сокрушить.

Иначе огромное море славянских народностей потопило бы в своей пучине немцев. Поэтому Германия… обещаниями льгот и политической самостоятельности провоцирует и искусственно раздувает у нас разные местные сепаратизмы: финляндский, немецкий в Прибалтийском крае, польский, белорусский, литовский и, наконец, украинский. В австрийской Галиции украинские сепаратисты-мазепинцы нашли отличную базу для своей деятельности. Там дело русской измены пользуется покровительством; там свободно обсуждаются и вырабатываются планы разгрома «москалей»; там открыто была провозглашена еще в 1899 г. в львовском сейме мазепинская программа. В этой программе объявлялось, что у малорусского народа нет ничего общего с великорусским, что он, малорусский народ, связывает свои судьбы, с габсбургской династией, а унию с Римом считает своей национальной церковью» .

Вот кому нужно украинское движение! И вот почему «работа галицких мазепинцев, — по словам проф. Д.Н. Вергуна, — поливалась золотым дождем, сыпавшимся на них из диспозиционных фондов австрийского Министерства иностранных дел, а по некоторым данным даже из Берлина…».

Из брошюр и разоблачений О. Шпытка, Тивановича, Раковского и Крысяка видно, какие громадные суммы тратились из Вены и Берлина на мазепинскую агитацию не только в Австрии и России, но даже в Западной Европе. В 1902 г. в Вене на немецкие деньги основывается «Украинское Общество»; в 1906 г. учреждается украинское бюро пропаганды в Париже, а в 1910 г. и в Лондоне. В том же году появляется сочинение Б. Сандса «Украина». В нем Сандс считает украинский вопрос чрезвычайно важным для международного значения России. Он указывает на то, что из 35 миллионов русских в России живет их 30 миллионов в самых богатых южных губерниях.

«При этих условиях, если совершится отделение украинцев, Россия потеряет значение великой державы. Конечно, этой цели и стремятся достигнуть наши соседи. Умалить Российское государство, обессилить его, создать в нем разнообразные центробежные течения, возбудить бури политических стремлений, возмутить национальные стихии и произвести полный разгром «глиняного колосса», подкопать и обрушить одну из самых величавых государственных пирамид. Разложить Россию на множество маленьких самостоятельных княжеств и царств, а потом всю эту мелочь проглотить с костями, хорошо переварить в своем желудке и ассимилировать так, чтобы от величайшей Империи осталась только законченная глава из всемирной истории».

Вот кому на руку разрушительная работа мазепинцев, «батькой» которых является Тарас Шевченко! Недаром «имя ого стало штандартом изменником. Оно треплется на древке разбойничьего знамени. Бандиты, с погромом идущие на Отечество, Иуда, продающий своего Христа австрийским легионам и римскому престолу, Каин, оттачивающий нож на брата, — они укрываются за именем Шевченко, как за бруствером. Они вырезали на своих щитах его стихотворные призывы и проклятия. Они вот уже не одно десятилетие, с его идейной помощью, подкапывают корни огромного Российского дуба… Мы останавливаемся с изумлением пред фигурой человека, обагрившего свою мысль братскою кровью родного народа, опорочившего свою душу бессмысленным угождением вкусам неверующих и прелюбодеев. Шевченко — не наш. Он ангел, павший с неба. Он — марево пустыни, влекущее обманчивой картиной прекрасной земли. Он — отец изменников, вдохновитель предателей, соблазнитель колеблющихся умов. Он нам не нужен!».

Он не писатель, не поэт в лучшем смысле этого слова, а виршеплет, безбожник и шовинист. Вот почему и клир и миряне относились всегда к Шевченко и его миросозерцанию отрицательно.

5 января 1911 г. Харьковский архиепископ Арсений просил Св. Синод и министра внутренних дел запретить «Кобзарь» Шевченко, ибо «он подрывает основы Православия» . Ходатайство архиепископа было принято во внимание, и «Кобзарь» (1840 г.) запрещен и изъят из продажи. Запрещались и панихиды по Шевченко, и на ходатайство одной мазепинской группы отслужить панихиду архиепископ Одесский Назарий положил такую резолюцию: «…о хулителе Пречистой Божией Матери молиться нужно, но по совести, чтоб Бог простил ему гнусные его писания; панихиды же можно служить, но только никак не в церкви, а на дому» . Такую же оценку нашел Шевченко и в Галиции среди духовенства. Епископ г. Станиславова запретил семинаристам в 1911 г. в полувековой юбилей Шевченко присутствовать на вечере «ложного пророка». Относительно же «Кобзаря» тот же владыка писал: «Единственным утешением нашим было то, что до сих пор у нас не было противорелигиозных произведений. Теперь, однако, появились уже и такие в виде стихотворений Шевченко. Прошу пересмотреть особенно 2 том «Кобзаря», изданного в Праге в 1876 г., и убедиться, как много там богохульных ересей и нигилистической гнили».

Издание творений Шевченко в Галиции 1902 г вызвало там протесты духовенства. «В том издании, — пишут львовские представители, — помещены стихотворения: «Великомученице – Кумо», «Иван Гус» и др., которые своим содержанием сопротивляются религиозности и нравственности. Чтением поэзии Шевченко не религиозного и не нравственного содержания развращается школьная молодежь и наше простонародие…».

В 1905 г. одним видным священником из г. Львова было разослано своим коллегам письмо, в котором автор, называя произведения Шевченко «отвратительными», говорит: «…можно избрать какого-либо иного народолюбца, кто не причастен к таким недостойным поступкам, и в честь его устраивать народные торжества. Шевченко же ни в коем случае; прославлять не следует… Неужели наши священники не могут быть народолюбцами, не прославляя Шевченко? Именно, если они желают блага себе и народу, они обязаны не прославлять его, так как этим самым они уже оскорбляют славу Бога и Пресвятой Матери Божией и готовят себе и народу путь к неверию и погибели вечной и временной» (Е. Снигирев).

До какой степени отрицательно относилось к религиозным мотивам Шевченко галицкое духовенство вообще, видно из того, что «на съездах своих выносило постановления; устраивать особые богослужения, чтобы испросить прощение у так тяжело оскорбленного Христа и Его Пренепорочной Богоматери».

Так сурово, но правдиво смотрели русские люди на личность Тараса Шевченко, так же точно они оценивали и все его религиозно-политические идеалы; считая их преступными, «грехом к смерти» (I Ин. 5:16). То же слово, без сомнения, сказали они и в этом году, припомнив характерные слова (к А. О. Козачковскому) самого Шевченко: «Перебираю дни и лета: Кого я, где, когда любил? Кому добро я сотворил? И, никого и никому на свете…».

Если, по слову Божию, только «безумец может сказать: Нет Бога» (Пс.13:1), а «ненавидящий брата – человекоубийца» (1 Ин. 3:15); «пьяницы же Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:10), то Тарас Шевченко, как умерший в этих смертных грехах, заслуживает не прославления, а глубокого, глубокого сожаления…

Люди, подобные Шевченко, не только «не наследуют царства Божия» , но не наследуют они и почестей земных…

Протоиерей Иоанн Чернавин  (http://www.segodnia.ru/content/107021)»

Итак, Шевченко – это еще один обличенный великим Гоголем «Андрий».

Воспевание Беляковым Мазепы и гротескно, и негативно символично.

Беляков приводит монографию Костомарова «Мазепу» в которой констатируется тот факт, что Мазепа не был никаким «украинцем» по причине отстутствия оных, не боролся за «независимость Украины» по причине отсутствия тогда такой идеи, а боролся за то, что ему подарят в управление княжество на территории нынешней  Витебской области .

То есть Мазепа был обычным русским предателем, «Курбским» или «генералом Власовым» своего времени.

Но Беляков , цитируя Костомарова , вопреки ему , рисует образ Мазепы, как «украинского героя». Прямо как в «Украинствующих и мы» В.Шульгина , он писал, что  когда украинствующему приводишь тысячи фактов, он отвечает «тем хуже для фактов».

Мазепу предали анафеме именно малороссийские иерархи, руководившие тогда Русской Церковью. Именно они и придумали для него и его последователей «орден Иуды».

Кстати, если внимательно читать текст анафемы Мазепе, то в нем можно ясно почитать, что она наложена и на его последователей . А значит, и на Сергея Белякова.