Были ли готовы страны Центральной Азии к самостоятельности после распада СССР? Правильно ли воспринимать ЦА как единый социокультурный и политический феномен? На эти вопросы в ходе дискуссии «Центральная Азия: 25 лет без СССР», прошедшей в Москве в центре Сахарова при поддержке фонда Егора Гайдара, дали свои ответы профессор Алексей Малашенко и заведующий отделом Средней Азии и Казахстана института стран СНГ Андрей Грозин.

По мнению Алексея Малашенко, термин «Центральная Азия» весьма сомнительный. Он появился после развала СССР вместо привычного названия региона «Средняя Азия и Казахстан».

«Когда распался СССР и переименовали Среднюю Азию и Казахстан в регион Центральная Азия, вроде все осталось по-прежнему. Это был в общем единый массив. Но по мере того, как проходили годы без СССР, этот массив стал распадаться по целому ряду причин: религиозным, этническим, культурным, экономическим и по политическим в том числе.

Интеграции между его странами практически нет. Есть кое-какие взаимные связи, кое-какой взаимный интерес. Но спросите таджика, что его объединяет с узбеком, и он вам такую лекцию прочтет по поводу того, что их разъединяет, что будет очень «весело». И путей для региональной интеграции, если она не будет подталкиваться Россией или Китаем, я не вижу.

Внешние силы страны этого региона тоже воспринимают по отдельности и выстраивают отношения с каждой из них на двусторонней основе. А когда говорят в том же Вашингтоне про ЦА, то имеют в виду прежде всего кусок земли, который близок к Афганистану и Пакистану, плюс вспоминают о контактах с исламскими государствами и прочие подобные вещи.

Как дальше по мере взросления будут складываться отношения между этими странами, я не знаю. Но сегодня как единого целого, я полагаю, этого региона нет, и понятие «Центральная Азия» можно использовать только как рабочий термин. Другого нет, а это сомнительное».

Андрей Грозин согласен с профессором Малашенко:

«Центральная Азия давным-давно не является гомогенным регионом, как его по инерции продолжают воспринимать не только в России, но и на Западе. Я считаю, что разного между странами в этом регионе больше, чем где-либо еще. Политические системы, этнопсихологические стереотипы, экономические модели разводят страны очень сильно.

Восприятие региона как единого целого, который населяет схожий народ, это наследие 90-х годов, когда очень популярны и живы были парадигмы «Большой игры», когда этот регион по постсоветской инерции еще оставался более-менее единым. Но с каждым годом этого единства становится все меньше. И если раньше на уровне официальных речей больших начальников в этих странах периодически звучали тезисы об общей исторической общности, братстве и единстве, то сейчас такого почти не встретишь.

Стороны расходятся в разные углы. И очевидно, что лет через пять они будут еще дальше друг от друга по мере того, как в них будет совершенствоваться система государственного управления, как будет проходить процесс транзита власти, как будут меняться элиты, модернизироваться экономика или наоборот стагнировать. Этот факт вполне очевиден для экспертов по региону и не вызывает сомнений, хотя еще пять лет назад такие разговоры выглядели бы как революционные.

Неудача всех попыток регионального объединения на экономической почве, или политико-экономической, или на основе создания региональной системы безопасности объясняется незрелостью политических институтов 90-х годов. Достаточно вспомнить, что творилось везде на постсоветском пространстве в те годы — центробежные силы преобладали над центростремительными, и любые, даже рациональные доводы о том, что объединяться нужно, чтобы просто физически выжить, не воспринимались элитами. Эгоизм элит – основная причина того, что все попытки создания в ЦА региональных союзов не состоялись».

Отвечая на вопрос о готовности элит пуститься в самостоятельное плавание после развала СССР, Алексей Малашенко сказал:

«Представьте себе такую ситуацию: бьют тебя большой тарелкой по голове, сильно бьют и больно, но вдруг из нее на тебя посыпались одновременно золото и алмазы. Вот так и получилось. Кем были лидеры в союзных республиках? Первыми секретарями местной компартии, при которых состояли русские чиновники, которые могли в любой момент постучать по столу и призвать к ответу. Да, в рамках СССР вызревали эти региональные элиты, и фактически с разрешения Москвы они управляли республиками, будучи, по сути, на цепочке. Но вдруг они стали национальными лидерами! Это ж счастье! Но его осознали не сразу. Сначала испугались, никто не был готов к такому развитию событий. Однако в течение нескольких месяцев пришло осознание того, что можно поднять на флагшток собственный, а не красный флаг, создать собственный гимн, отправить послов в страны мира и самим принимать послов…

Произошла интересная вещь: с одной стороны, большой испуг, а с другой — огромная радость, счастье. Но как им распорядится? Опыта нет, денег нет, ничего нет, кроме земли, народа и ощущения собственного величия.

Эйфория от обрушившейся независимости прошла примерно к 1995-96 году, когда выяснилось, что работать надо, что у России денег нет, что нужно создавать государство, экономику – заниматься тем, что называется национально-государственное строительство. Вылезли многочисленные проблемы – клановые, этнические, не хватает воды, кое-где появилась исламская оппозиция и даже началась гражданская война. А элиты как таковой еще нет, кадров нет. Как строить государство? Демократия? А что это такое? Они даже книжки на эту тему не читали. Поэтому, я думаю, что элитам только кажется, что им удалось построить государство. А на самом деле? Ну, может быть только Казахстану».

По мнению Андрея Грозина, готовность элит к переменам в странах ЦА в принципе была разной.

«В Туркменистане количество людей, даже просто имеющих высшее образование, было невелико. Естественно, там не было людей, готовых к строительству государства. В Казахстане несколько лучше обстояли дела и у киргизов. Там были люди, которые могли возглавить МИД, имели опыт управления государством. На первых порах кадровые дырки латались в экстренном порядке, но за год-два удалось наладить механизмы, заработали программы подготовки кадров за рубежом – в Казахстане, например, это «Болашак». То есть постепенно кадровую проблему удалось решить. Сегодня вопрос о подготовке кадров вообще не стоит. Однако после развала происходил, безусловно, хаотический процесс, когда эта пресловутая золотая тарелка с независимостью уже есть, а что с ней делать на тот момент было не очень понятно».

Со временем у кого-то лучше, у кого-то хуже, но государственное строительство началось, и сегодня, как полагают эксперты, говорить о наличии постсоветского пространства не приходится — его больше не существует. Все страны «региона ЦА» пошли своей дорогой, все дальше оставляя за плечами совместное историческое прошлое.

Евгения Мажитова

Источник