Вчера был в госпитале в Донецке. Поговорил с ребятами. Сниматься ребята не любят, но потихоньку разговорились, записал интервью на диктофон, разумеется с их позволения. Я в который раз убеждаюсь в том, что сильней русского духа, русской веры и любви нет на земле ни духа, ни веры, и ни любви. И как прав был Гоголь, что нет силы способной превозмочь русскую силу. И говорил он это о запорожских казаках.

И как бы не принято говорить, что мы такие уникальные, не политкорректно. А вот хрен вам во всю вашу информационную харю. Те, с кем я здесь говорил, и в госпитале, и в Мариуполе у завода «Азовсталь», и в Марьинке на передовой – это все уникальные, великие люди и воины. И каста «Воин» в русском мире никогда, ни за что не умрёт. Она может затаиться, пока нам всем вдалбливали в голову, что зарабатывать деньги и есть наше «святое» предназначение, но как только появляется война, сразу же, откуда ни возьмись появляются Русские Воины, с самой большой буквы.

А Русские Воины, это не национальность, это, прежде всего, язык. Русские Воины – это чеченцы, украинцы, дагестанцы, армяне, евреи, немцы, буряты, русские, белорусы, казахи… мне не хватит никакого формата статьи перечислить все национальности русского мира.

Все бойцы на этой войне – Великие Русские Воины, какой бы национальности они не были. Вот фрагмент, всего лишь фрагмент разговора с танкистом Арсением, позывной «Арсен». Даже здесь, видите, насколько не играет никакого значения национальность. Русский парень Арсений, вполне и логично принимает армянский позывной «Арсен».

 

Арсений

Один комбат мне говорил: «У меня батальон разношёрстный, интернациональный. Здесь армяне и азербайджанцы – лучшие друзья, и евреи с немцами в одном окопе воюют с фашистами».

Итак, всего лишь один фрагмент из большого разговора с молодым русским танкистом:

— … Да, первый раз в башню. Второй раз… у меня машина с тралом. Устанавливались тралы на ночь. Не успели подключить электро-пневмо оборудование и опускать пришлось вручную.  Вылезли, скинули и поехали на укрепрайон и в ходе этого движения оказалось, что башня не работает, где-то проводка закоротила, ощущался запах горелой проводки, задымилось естественно… ну назад откатились. Поднялись на пункт управления, в пятиэтажке он базировался, доложили о том, что не работает, ну никак невозможно. Командир, позывной «Крым», говорит – ребята всё понимаю, но надо, блин, эту высотку брать. «Крым» командир серьёзный, всегда вместе с бойцами, от пуль не прятался. Ну надо, значит надо. С экипажем переглянулись и попёрли… Получается опорный пункт он в низине, в пятиэтажке… сейчас там от этой пятиэтажки ничего и не осталось. А у них, мало того, что на холме, а ещё и насыпь. Мы доехали до этой высоты, прямо под укропов заехали. Трал подорвался на мине, откинулся… Механик – раз, раз, машина едет, поехали дальше… и наехали… вряд ли это была «тээмка», фугас, скорее всего. Ощущение было, как будто машину аж приподняло. Потом посыпалось всё, что только можно было… Ну получилось с пулемёта отстреляться, показать ребятам что за нами ехали, куда стрелять. Повылазили и здесь, прям, стало очень страшно, потому что противник в непосредственной близости… а мы без оружия, без ничего, потому что оружие… у нас в экипаже принято так, что закреплять оружие на башне так, чтобы выскочил и сразу за него схватился… а у меня люк не открылся и оружие, скорее всего волной смыло… Ну я через командирский вылез, я наводчика за командира сажал, ну наблюдение, связь, а сам за наводчика садился. Повылазили, сначала он выпрыгнул… я на горизонталь внимание обращаю, и понимаю, что там пушка на механика легла, он даже люк не открыл, ну я вручную, вручную… всё это дело… на них отвернул… и сам тоже спешиваться. Вылез, отполз, ну примерно так сориентировался, в сторону наших… ну дождался пока «мех» вылезет…

— У тебя контузия была?

— Ну да, контузия. Закрытая черепно-мозговая.

— И что сразу в госпиталь?

— Ну да. Я сам-то не хотел госпитализироваться. Первая контузия послабее была, два дня отлежался и всё. А тут говорят, ты чего не видишь, тебя выключает, давай в машину. Ну пошёл в машину, естественно всё это под обстрелом… это было под одним селом у Ясиноватой. А разведчики наши пленного притащили. Я первый раз с пленным говорил.

— Ну и как? Слава Украине? Ярый?

— Сразу нет. «Я медик, я не при делах. Не стрелял, туда-сюда»… Кстати, нашим помощь первую оказал. Ну посмотрели, он сам целый, покурить ему дали, воды попить и в бригаду отправили. Ну по-человечески отнеслись. Согласились на время, что медик, ну а там соответствующие органы есть, разберутся.

— Ну а дальше что?

— Отвезли сначала в больницу в Ясиноватую, там приём был тёплый. Сразу и одели в чистое, и напоили, и накормили. Утром проснулся первые мысли – где я? Главное, что не в плену. Потому, что как они с нашими пленными поступают – это страшно. Ну как так? Ну человек в неволе, у него нет оружия в руках, он просто беспомощен… пусть даже нож, ну он всё равно без оружия. Ну отнесись к нему по-человечески, ну должен же быть какой-нибудь воинский этикет. Не говоря уже про международные какие-то правила обращения. Пленного их тоже в больницу забрали, никто его не бил, ничего… парнишка молодой, сколько ему там… двадцать два, кажется.

    *Для справки нашему «Арсену» тоже двадцать два.

Выздоравливай, Арсений, и дай Бог тебе удачи в бою и в жизни! А читателей, особенно читательниц своих, попрошу помолиться за парня и его экипаж, и свечи за здравие не жалейте. Верите, не верите, а оно работает. Эти ребята заслужили, чтобы о них думали и молились.

Ребята, кстати, тоже всем экипажем перед каждым выездом молятся. А вы ещё поможете. Вот так вместе, с верой и молитвой войну эту надо и заканчивать.