Доклад на конференции «Опыт и проблемы национального самоопределения русинов», Будапешт, 20 марта 2009 г.

Дорогие коллеги, в своём выступлении я хотел бы обратить Ваше внимание на то, чем русинское движение может быть значимо для всех восточных славян, а не только для подкарпатских русинов. Ведь современное состояние славянских государственностей на территории бывшего Советского Союза наводит на мысль, что восточное славянство вступает в период широкомасштабных перемен в системе этно-территориальной субъектности и национальной политики.

В этом процессе особенно выделяется русинское национальное движение как наиболее пассионарное в плане переосмысления и становления новых моделей восточно-славянской идентичности, а дискуссии между сторонниками тех или иных форм русинского самосознания имеют принципиальный характер для судеб всего восточного славянства. Вызов, брошенный русинством украинству, несмотря на довольно слабое к нему внимание, и исход этого спора во многом могут предопределить будущее всего восточного славянства, в том числе и русского народа в России. А потому особенно важно то, как становится и развивается это движение, как оно формулирует свои задачи и требования, свою идентичность.

Основных вопросов здесь два. Во-первых, это соотношение русинства и украинства. При всех «но» в целом для русинского движения характерна ориентация на экзо-этническое восприятие украинцев и противопоставление русинства украинству как равноправных и альтернативных идеологий. Во-вторых, это соотношение русинства и русскости. Вопрос наиболее спорный и проблемный. Несомненно, что истоки русинского национального движения — в т.н. русофильстве XIX – первой половины ХХ века. Это принципиальным образом отличает русинство от украинства, сформировавшегося как раз на противостоянии русофильству. Это во многом и предопределяет их конфликтность, как и место, которое занимает русинство в общей системе национальных идей у восточных славян.

Я бы предложил следующую типизацию восточно-славянских национальных проектов – их можно разделить на три типа по отношению к русской идентичности:

1) Общерусский проект национального единства всех восточных славян.

2) Внерусские национальные проекты, отрицающие русскую идентичность в прошлом и настоящем. Это в первую очередь украинство, но также и подобные ему кривский проект в Белоруссии, казакийство и россиянство в России и целый ряд других менее известных проектов.

3) Суб-русский, включительно-русский тип, если угодно. Таковыми могли бы стать великорусский, белорусский и малорусский проекты, если бы не их сознательная маргинализация. Таким же сейчас становится ещё очень неопределённый новороссийский проект на Юго-Востоке Украины. Этот тип отчасти сочетается с первым, так как сохраняет общерусское самосознание, выводя его, правда, за пределы конкретики строительства национальных государственностей. На деле он, будучи мэйнстримом национальной мысли у восточных славян в XIX веке, в ХХ веке и сейчас оказался сознательно оттеснён от информационного поля и ныне в политике почти не представлен. Сюда же стоит отнести и русинство.

В этом смысле революционным является вызов русинского национального проекта. Но и перед ним всё ещё стоит задача самоопределения с этим выбором между вторым и третьим типом. Причём, говоря о суб-русскости, я ни в коем случае не хочу обозначить русинский проект неполноценным определением «суб-этнос», который ему пытаются навязать многие деятели украинофильской ориентации. Нет, это проект самостоятельного народа, имеющего все права на национальное самоопределение. Но можно ли ради этой самостоятельности русинам отказываться от русскости? На самом деле это такой же вопрос, как нужно ли, например, полякам ради независимого существования отказываться от своей славянскости?.

На каких основаниях возможно сочетание русскости и русинскости? Здесь необходимо уделить особое внимание некоторым современным теориям этничности – они могут многое объяснить. Я не буду сейчас останавливаться на них подробно, но хочу подчеркнуть, что этничность сейчас трактуется в первую очередь как историчность, как форма сохранения исторической памяти, памяти о пережитом прошлом крупных социальных групп.

Исходя из такого подхода сочетание русскости с русинством просто предопределено всей историей закарпатского региона, если только не ставить своей целью отрицание этой истории. Русское самосознание русинов обусловлено их совместным с остальными восточными славянами участием в истории единого древнерусского государства и той памятью об этом, которую сохранили русины в своём этнониме «руски народ». Новое же русинское самоопределение (и введение понятия «русинськый народ») столь же естественно, так как основано на периоде обособленного существования Закарпатья в составе преимущественно венгерских государственных образований. Причём господствующий характер этого уровня вполне закономерен в связи с относительно большей актуальностью и длительностью этого периода истории русинов, а также в связи с победой украинства по другую сторону карпатского горного хребта.

Новое русинское самосознание становится в борьбе с украинским национальным проектом за своё право на самость. Уже само это, наравне со всей историей местного национального возрождения, предопределяет актуальность для русинов как их исторической особости, так и их связности с общерусским периодом истории, с общерусским пластом самосознания.

Конечно, Киев столь рьяно сопротивляется русинскому проекту по той простой причине, что де-факто речь идёт о всей унитарной системе государственного устройства Украины. Однако дело не только в признании или непризнании существования русинов и их права на автономную жизнь. Русинское движение может осуществить широкую общественную презентацию принципиально иного типа восточнославянского самосознания, который может подорвать идеологическую монополию и всю систему самообоснования украинской модели идентичности. Становление этой модели имеет принципиальное значение.

Здесь важно обратить внимание на то, что со стороны России прозвучал пусть тихий, но всё же ясный сигнал, открывающий возможность актуализации такой модели. Во время подведения итогов Всероссийской переписи населения в официальную российскую «этническую процессуальность» было совершено очень важное нововведение: была признана возможность множественной идентичности по линии вертикальной групповой иерархии. Доведение до сознания граждан возможности двойной и тройной этно-самоидентификации может принципиально изменить сам «дискурс национальности» в России и в связанном с нею информационном пространстве «ближнего зарубежья», став основой для формирования новой этно-политической карты постсоветского пространства.

Выведение этнических делений внутри Русского мира на «под-русский» уровень, способное примирить этно-региональные идентификации восточных славян с их русскими корнями и их русской историей, позволило бы сберечь (а во многом и возродить) общерусское самосознание и выбить почву из-под идентификационных конфликтов, обильно возникающих особенно в последнее время.

Русинство уникально тем, что в наши дни представляет собой чуть ли не единственное сознательное национальное движение у восточных славян, которое одновременно и акцентирует местные исторические и этнографические особенности, и при этом признаёт свою изначальную русскость. Успех этого движения имеет огромное значение для всего восточного славянства, ведь предлагаемая им формула национального самосознания может быть образцовой для всей Русской земли, возрождая загубленные политикой ХХ века прежние линии становления национального самосознания. При этом представляется особенно важным, чтобы деятели русинского движения осознавали свою уникальность и свою важность в этом ключе, осознавали своё противостояние с украинством не только как борьбу за признание русинской национальности, но и как борьбу за иной тип национального проекта, борьбу и за русинскость, и за русскость.

Отказ от своей истории, отказ от старого самосознания, от отцовского имени, а тем более и поругание его (библейский грех Хама) — это подрыв не только своего прошлого, но и будущего. В противостоянии этому и состоит глубинный смысл русинского возрождения. Именно удержание праотцовского имени, своей древней идентичности, одновременно с вполне современным её развитием, актуализирующим местное самосознание и особенность подкарпатского исторического опыта, придаёт русинскому движению большую значимость для всех наших стран. Именно такая модель может дать нам те механизмы, которые позволят уже в скором будущем избежать новых серьёзных конфликтов и строительства новых «китайских стен» через Русскую землю.