В Институте стран СНГ состоялся круглый стол на тему «Юбилей присоединения Картло-Кахетинского царства к Российской империи и историко-политические споры вокруг него»

16 сентября 2021 года в Институте стран СНГ в очно-заочном формате состоялся круглый стол на тему «Юбилей присоединения Картло-Кахетинского царства к Российской империи и историко-политические споры вокруг него». В работе круглого стола приняли участие как российские, так и грузинские эксперты:

— руководитель группы по противодействию искажению истории Института стран СНГ, кандидат педагогических наук Игорь Шишкин (Россия);

— заведующий отделом Кавказа Института стран СНГ, кандидат исторических наук Владимир Новиков (Москва) (Россия);

— старший научный сотрудник Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО (У) МИД РФ, кандидат исторических наук Вадим Муханов (Россия);

— старший научный сотрудник Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО (У) МИД РФ, кандидат исторических наук Михаил Волхонский;

— директор Института Евразии, кандидат политических наук Гулбаат Рцхиладзе (Грузия);

— исполнительный директор Центра системных политических исследований Арчил Сихарулидзе (Грузия).

В центре дискуссии стали различные точки зрения вокруг вопроса о присоединения Картло-Кахетинского царства к России. Ниже мы публикуем доклад одного из участников круглого стола – Гулбаата Рцхиладзе. В ближайшее время мы намерены ознакомить Вас с докладами и других участников.

Гулбаат Рцхиладзе, кандидат политических наук

(онлайн-выступление на круглом столе Института стран СНГ, 16.09.2021)

 Присоединение Грузии к Российской Империи – политологическое и политическое измерение

Прежде чем в контексте современной политологии, а также политической актуальности коснуться темы присоединения грузинских царств и княжеств к Российской империи, начатое в 1801-ом году, считаю необходимым, высказать некоторые соображения о функции истории, как таковой.

История, как политическое оружие

История есть:

а) объективная наука, призванная служить на благо всех субъектов Международной политики (то есть всего человечества), при этом не забывая, что история как наука не просто учёт фактов из прошлого, их хронологическое представление, нахождение и классификация архивных документов и даже не установление событий, имевших место – в таком случае история была бы частью криминалистики. Но реально история – часть политических наук, пусть и политология как дисциплина возникла несравнимо позже, чем историческая наука и тем более, термин «история». Историк обязан с помощью научных методов сделать анализ тех или иных событий прошлого и обобщить их, дав им объяснение, добиваясь научных выводов для настоящего и будущего;

б) отношение народа к внешнему миру и самому себе, восприятие окружающего его мира, «коллективные знания» и «коллективная память». В этом случае история вмещает в себе народную мифологию. Но мифология не должна пониматься как небылица, как исключительно ложные представления о чем-то. Для возникновения, а затем и продолжения существования того или иного народа помимо прочего нужны мифы, что опять-таки связано с историей – точнее, с восприятием народа самого себя и внешнего мира через свое прошлое, то есть историю. Этим мы обозначили историю как народную мифологию или даже мифотворчество, а не как научную дисциплину.

Но именно здесь возникает проблема: история, как мифотворчество порой используется в качестве политического оружия. История, как политическое оружие призвано морально и юридически легитимировать те или иные притязания того или иного субъекта международной политики. Особо подчеркиваю слово «легитимировать». Посредством истории часто пытаются обосновать определенные территориальные или иные претензии к другой стороне, оправдать собственные притязания и поведение. А это особенно характерно для постсоветского пространства, из облаков порой показательного советского интернационализма окунувшегося в националистическую бездну.

Доминирующие оценки событий 1801 года на сегодня

 Разные аспекты грузино-российских отношений, в том числе и тема присоединения Грузии к России, хотим мы того или нет, политизированы; история двухсторонних отношений используется как политическое оружие. Доминирует стереотипное мышление не только среди политических кругов и «народных масс», но и среди академического сообщества – историков, которые зачастую упускают из виду научный аспект истории и необходимость политологического анализа. 

Куда более глубокие аналитические подходы и элементарная объективность к кавказской и, в частности к грузинской проблематике по сравнению с современными оценками наблюдаются у некоторых известных российских военных и военных историков второй половины 19-ого – начала 20-ого веков (Николай Фёдорович Дубровин, Василий Александрович Потто, Ростислав Андреевич Фадеев и др.). Советская же историография, по моим наблюдениям, в целом содержала правильные выводы, сделанные на основе изучения достоверных исторических фактов, пусть эти выводы и были идеологизированные внешне, но не по сути. Хотя в грузинской советской историографии настораживают некоторые противоречивые выводы даже от истинных корифеев, которые стали подпидкой для националистических, оголтелых оценок в антироссийском ключе в постсоветской Грузии как на уровне превратившейся в ничто историографии, так и прежде всего на уровне политических деклараций.

Так, с грузинской стороны доминируют оценки, что Российская империя аннексировала Грузию обманом и силой, растоптала ее суверенитет и государственность. Даже в Декларации о независимости Грузии от 1991 года, в ее преамбуле, первым делом говорится о насильственном упразднении грузинской государственности Российской империей. Этому есть что возразить и чуть позднее я выскажу свою оценку (например, операционализировав дефиниции «суверенитет» и «государственность»), хотя оценка одного грузинского аналитика мало что значит политически. С российской стороны, в свою очередь, тоже хватает стереотипных подходов. Со школьного возраста российских детей учат, что Российская империя спасла грузинский народ, присоединив их страну на добровольной основе. Но учащимся так и не разъясняют, что присоединяя Грузию и тем самым действительно спасая ее народ от нападений со стороны ее многовековых сильных противников, российские правители прежде всего преследовали стратегические интересы Империи. Вестернизированные, увлекающиеся масонством элиты тогдашней России вовсе не были представителями гуманитарной организации, призванной спасать кого-либо, а великого государства с серьезными геостратегическими намерениями.

Необходимость нового методологического подхода

Думается, что объективная, деполитизированная оценка, квалификация факта присоединения Восточногрузинского царства к России в 1801 году имеет огромное практическое значение на будущее.

Но для этого историкам-политологам необходимо выработать определенные методологические критерии, по своей сути очень простые. Любая оценка должна опираться на бесспорных исторических фактах, это само собой разумеется. Матрица политологических теорий может (и должна) учитывать как историко-диалектический, историко-аналитический и эмпирико-аналитический подходы, так и конструктивистскую точку зрения. Это особо касается вопроса дефиниции «интересов России» и «интересов Грузии» в конкретный исторический момент, во время принятия правителями того времени тех или иных решений. Хотя нужно признаться, что порой хватает «простой» логики, когда делаются единственно правильные выводы, сопоставляя факты, выстроенные в логическую цепочку.

Этим мы отходим от вопроса политизированного, скажем, инструментализированного отношения к истории и создаём основу для будущего неконфликтного прочтения истории. Итоговые формулировки, выводы должны быть продуктом глубокого анализа, но вместе с тем простыми и понятными для всех. 

Присоединение Восточной Грузии к Российской империи, к 220-летию которого Институт стран СНГ и приурочил это мероприятие, нужно рассматривать в диапазоне примерно в 15-20 лет до и после событий 1801 года. Наиболее важным периодом для понимания явления присоединения Картли-Кахетинского царства к России представляется период с момента нашествия Ага-Магомед-хана в 1795 году до событий 1810-1811 годов, когда была присоединена и Имеретия, с упразднением правления Багратионов так же, как и в Восточной Грузии (плюс упразднение патриаршества ГПЦ). Этот период наиболее ярко показывает причины успеха российской администрации в Грузии, а также сопутствующие процессу сложности; но что не менее важно – можно проследить мотивы в действиях тех или иных акторов процесса.

Основной мотив ориентации грузинских царств на Россию и причина быстрой инкорпорации Грузии в 1801-1811 гг.

Не буду подробно касаться мотивов российского императорского двора касаемо присоединения грузинских царств и княжеств. Отмечу лишь, что обсуждения грузинского вопроса в сенате в 1801 году доказывают значение Грузии для Империи – даже противники присоединения – Воронцов и Кочубей не говорили, что Грузия не значима для интересов России; наоборот, они считали нужным сохранить военное присутствие в Картли-Кахетии и помощь грузинским союзникам, но без непосредственного присоединения грузинских земель к России. 

Грузинские царства и княжества, будучи объектом агрессии Османской Турции и Персии, в течение веков пытались балансировать и играть на противоречиях между двумя мусульманскими империями. Получалось это неважно в том числе и по причине постоянных междуусобиц и недоверия между этими царствами и княжествами, возникшими после распада единого Грузинского королевства в 15-ом веке. Серьезные контакты с Московским царством у части грузинских царей, как известно, возникли с 16-ого века. Москва, а затем Российская империя стала ориентиром и фактором в политике восточногрузинских царей – сперва кахетинских, затем карталинских. Ираклий Второй в Картли-Кахетии, параллельно с ним – Соломон Первый в Имеретии, затем сын и наследник Ираклия Георгий Двенадцатый, были продолжателями этой политической линии во второй половине 18-ого века и, более того, перевели эту ориентированную на Россию политику на качественно иной уровень. Россия этим царям была нужна не как просто третья сила в системе балансов, а  как единственный покровитель, который помог бы преодолеть разруху, отсталость, междуусобицы в Грузии, обусловленные вассальной зависимостью от Османской и Персидской империй.

Привлекательность России  для грузин была обусловлена фактором единоверия. Это отмечали и отмечают все, не заметить этот фактор невозможно. Но интерпретируют его по-разному. В националистическом дискурсе внутри Грузии фактор единоверия представлен как исключительно политическое оружие в руках Российской империи. Это отчасти так и есть, но лишь отчасти. Для грузин того периода христианская вера не была абстракцией, а принципиальнейшим вопросом. Россия для таких царей, как Ираклий 2-ой, Соломон 1-ый и Гиорги 12-ый,  означала спасение христианства  в Грузии и это было главным мотивом для них безо всякой инструментализации религиозного фактора со стороны Санкт-Петербурга. Именно поэтому Россия не была для выше указанных грузинских правителей лишь одной из сторон в системе балансов, хотя на определенном этапе Россия эту роль играла автоматически.

Грузины не предполагали упразднение царства и установления российской администрации напрямую. Как известно, со стороны грузинских правителей императорскому двору предлагалась модель российского протектората над Грузией, для Ираклия было важно и объединение страны, которая была бы сильной союзницей Империи, проводником российских интересов на Кавказе. Другие цари и князья, охотно налаживающие связи с Петербургом, были движимы своими мотивами, не такими масштабными, но тем не менее, ориентироваться на Россию им было гораздо легче опять по причине наличия единоверия грузин и русских. Аналитически необходимо учесть, что несмотря на огромнейшее влияние со стороны османов и персов на Грузию, на отнюдь не неуспешную исламизацию кавказского региона, включая части Грузии, большинство грузинских правителей, как и населения в целом, сохранило христианство. Если бы вероисповедание было вторичным вопросом для них, грузинские правители могли в течение веков окончательно исламизироваться, это развязвло бы им руки для более успешной политики в отношениях с султаном и шахом. Вспомним хотя бы то, что Ираклий Второй сильно влиял на процессы в Персии, окутанной хаосом после смерти шаха Надыра. Один английский путешественник того времени – Ханвей по этому поводу писал: У Ираклия такое влияние в Персии, что он несомненно мог бы сам стать шахом, если бы он был мусульманином. Но Ираклий вместе со своим отцом Теймуразом Вторым демонстративно взошел на трон в 1745 году, как христианский царь и будучи глубоковерующим человеком, никогда не ставил свое вероисповедание под вопрос – в отличие от распространенной практики, когда правители, исходя из корыстных интересов, по несколько раз меняли свою религиозную принадлежность.

Именно по причине фактора единоверия грузины в принципе смирились с прекращением  правления Багратионов, что в современном националистическом дискурсе Грузии преподносится как упразднение «государственности» и «суверенитета».  Повторюсь, что прекращения существования династии Багратионов и их переселение вглубь России никогда не предусматривалось самими Багратионами или еще кем-либо в Грузии, этого не было ни в Трактате 1783 года, ни в письме-прошении Гиоргия 12-ого от 17 ноября 1800 года, ни в других документах. Но упразднение царствования Багратионов и инкорпорация сперва Картли-Кахетии, а затем и западногрузинских субъектов в состав Империи, несмотря на сопутствующие сложности, сопротивление со стороны имеретинского царя Соломона Второго и царевичей Ираклия, процесс прошел относительно быстро и  успешно – всего за одно десятилетие. Полностью упразднить автономию грузин в составе пусть и крайне слабых вассальных царств и княжеств не удалось ни туркам, ни персам в течение столетий, а России удалось за небольшой промежуток времени. Основную причину можно искать опять же в единоверии русских и грузин. Так, грузинская знать и народ приносили клятву в верности Императору, а клятва – религиозный акт. Религиозное значение верности Императору усиливалось тем, что клятва, присягя, на верность «Всемилостивейшему православному Императору» происходила в храмах, перед святыми иконами. Такого успеха мусульманские империи в Грузии, естественно, достичь не могли априори.

Для выводов акцентировать бесспорные факты

Грузия в момент присоединения к России не была ни единым королевством, ни государством-нацией, а королевствами и княжествами. Поэтому националистам не стоит раздувать истерию по поводу якобы растоптанного суверенитета – тем более что, грузинские государственные образования были в вассальной зависимости от соседних мусульманских империй. Те народные восстания, которые имели место в Мтиулети 1804-ом году или Кахетии в 1812 году, никак не тянут на национально-освободительные восстания. Причиной были социальные мотивы, обусловленные проблемами, возникшими в процессе установления новых российских порядков, беззакония и коррупции, творившими российскими чиновниками на местах. Интересы тогдашнего грузинского общества не были едиными, поэтому в погашении этих самых восстаний наряду с российскими войсками участвовали и сами грузины.

Но мое выступление не хочу завершать положениями, которые могут хоть для кого-либо показаться спорными. Применительно к оценке событий 1801 года с позиций сегодняшнего дня можно применить обычную логическую конструкцию, давая оценку на основе сравнения показателей в тех или иных сферах. На вопрос – было ли прогрессивным явлением для Грузии ее присоединение к России можно ответить на вопросы:

—  Как изменилась демографическая картина после присоединения?

— Как изменилось социально-экономическое положение населения, всех слоёв общества?

—   Как изменился уровень образования,, медицины, науки, культуры?…

Эти вопросы куда важнее для современного человека, нежели отвлеченные рассуждения о суверенитете, государственности, царском роде и так далее.

Спасибо за внимание!