Приднестровская проблема разменяла третий десяток своего возраста. Политики Кишинева широко муссируют мысль о том, что у приднестровского конфликта нет внутриполитической составляющей. Следовательно, он выгоден определенной внешней силе, ею создан, ею поддерживается и от нее зависит, будет ли он решен в интересах двух столиц — Кишинева и Бухареста. Это, по сути, унионистская трактовка острейшего (1989–1992 гг.) межнационального конфликта в МССР/РМ. Она призвана убедить политиков западных столиц в необходимости активной поддержки Кишинева в его противостоянии Кремлю. Цель: выдавить Россию из Пруто-Днестровского пространства и левобережья Днестра, открыть путь к поглощению Молдовы Румынией, а это отвечает геополитическим интересам Запада.

Отсутствие серьезных исторических и аналитических разработок этой проблемы в первой половине 1990-х гг. привело к тому, что точку зрения унионистов о характере кризиса между правым и левым берегами Днестра молчаливо приняли тогда и в Москве. Лишь после известной подписи Б.Ельцина под Стамбульскими соглашениями ОБСЕ в 1999 г. Кремль, отдав инициативу в переговорном процессе, начал думать о геополитических последствиях для России такой политики и выстраивать внешнеполитический курс на защиту интересов Российского государства в Юго-Восточной Европе, в том числе в Молдове. Хотя и после Стамбульского саммита Москва делала серьезные опрометчивые шаги по отношению к Молдове. Чего стоит, например, Совместная декларация министров иностранных дел РФ и Румынии при подписании Базового договора между Россией и Румынией 3 июля 2003 г.! Концептуальной стратегической политики Москвы по отношению к Республике Молдова нет и сегодня, что отмечают все, кто пишет на приднестровскую тему.

Население двух берегов Днестра: этнополитические, этнопсихологические и этнокультурные отличия

Кажущаяся легкой для решения, приднестровская проблема на самом деле настолько сложна и трудноразрешима, что если и искать ей аналоги и параллели для сравнения, то это, скорее, не Северный Кавказ, а Балканы. При этом сложности эти возникли объективно не в 1988–1989 гг. в связи с принятием Кишиневом дискриминационного языкового законодательства по отношению к населению левого берега Днестра, а заодно, юга и севера правобережья. Тогда они в очередной раз наглядно проявились, а были обусловлены двухвековым автономным друг от друга существованием Пруто-Днестровского междуречья, входившего до 1812 г. частично в состав Османской империи (Буджак), частично – в Молдавское княжество, и Левобережья Днестра, отнесенного Петербургом после Ясского мирного договора (9 января 1792 г.) к Новороссийскому краю.

Рассмотрим, в чем конкретно проявилась специфика развития этих двух регионов в составе Российской империи, которая, как оказалось, никуда не исчезла и, в конце концов, привела к антагонистическим противоречиям между ними в конце XX столетия?

Эта специфика была обусловлена различиями в этнополитической, этнодемографической и этнокультурной истории Пруто-Днестровья и Левобережья как до их вхождения в состав Российской империи, так и после, включая и советский период. Тот факт, что Левобережье никогда не входило в состав Молдавского княжества является первопричиной всего того набора отличий в его развитии, которые сформировали его «другим», непохожим на правобережье Днестра. Так, при всей соотносимости этнического состава населения трех основных его групп (молдаване, украинцы и русские) в XVIII – XIX вв. на двух берегах Днестра, тем не менее, демографические, этнокультурные, этнопсихологические и этнолингвистические процессы развития территорий правобережья и левобережья существенно отличались друг от друга.

На левом берегу Днестра доля славяноязычного населения (русские, малороссияне, то есть украинцы, болгары, сербы) по отношению к общей его численности преобладала над молдаванами, переселявшимися сюда из Молдавского княжества. Кроме того, здесь проживали также евреи, немцы, армяне, греки. Молдаване составляли на левом берегу Днестра менее одной трети населения. Такое соотношение не приводило к их ассимиляции славянами, но культурная и языковая интерференция, особенно со стороны русского языка и русской культуры, обусловили эволюционную трансформацию этнопсихологии и в целом менталитета молдаван левобережья Днестра и создавали предпосылки для формирования здесь из всего этнического разнообразия особой общности, сохраняющей языковое многообразие, но цементируемая общими интересами, межэтнической толерантностью и общим для всех языком межнационального общения, в роли которого выступал русский язык.

На правом берегу, в составе населения той части Пруто-Днестровского междуречья, которая до 1812 г. принадлежала Молдавскому княжеству, преобладали молдаване. Русины, русские и малороссы составляли меньшинство. Здесь влияние русской культуры и русского языка в 1812–1918 гг. было менее заметным, особенно в сельской местности. Этнопсихологический стереотип и традиционная культура молдаван здесь оставались практически неизменными.

Что касается Буджака, то после ухода из него ногайских татар в 1807–1808 гг. и передачи его побежденной в войне 1806–1812 гг. Османской империей победительнице России, он, пустынный, активно заселялся выходцами из-за Дуная, немецкими колонистами, казаками, староверами, беглыми крестьянами из малороссийских и центральных губерний России и царанами из Дунайских княжеств. Центральные власти империи были заинтересованы в том, чтобы поселившееся здесь разноязычное население установило общение между собой на основе русского языка. Такая политика властей не привела и здесь до 1918 г. к ассимиляции нерусского населения. Но она создавала предпосылки к взаимной интерференции в экономической, социально-бытовой и культурной жизни, в этническом смешении жителей Буджака и языковой толерантности между ними. Внутренние процессы развития Буджака были идентичны процессам, протекавшим на левом берегу Днестра, хотя они и имели свои особенности. Здесь изначально не было преобладания русского и малорусского населения перед другими этническими группами.

Таким образом, можно констатировать, что до 1917–1918 гг. в составе России левобережье Днестра, Буджак и остальная часть Пруто-Днестровского междуречья в этническом, этнокультурном, этнопсихологическом, социолингвистическом и даже в экономическом отношении развивались автономно, независимо друг от друга и разнонаправлено, как это не покажется странным. Так, например, внешнюю торговлю население Буджака осуществляло, как правило, через Измаил и Рени, центр и север Бессарабии – через Новоселицу, а Приднестровье – через Одессу, Херсон, Николаев. Что свидетельствует о том, что торговлю они вели с различными сопредельными России странами и ориентировались на различные регионы страны.

На эту многовекторную разнонаправленность развития двух берегов Днестра в составе России оказывало влияние не только их историческое прошлое, но и особенности географического расположения, а также геополитический фактор. После 1812 г. Херсонская губерния, куда входило левобережье Днестра, стала внутренней губернией России, она потеряла свой пограничный статус. Взор местного населения, в том числе и молдаван, уже постоянно был обращен на Восток.

Что касается Бессарабии, то именно она стала западной границей России. Однако этническая и традиционная этнокультурная идентичность молдаван двух берегов Прута, оказавшихся в пределах двух государств, не прекращавшееся общение между ними, их миграция на один и на другой берег Прута, торгово-экономические и другие связи между ними удерживали меньшее по численности молдавское население Бессарабии в культурную и языковую орбиту своих запрутских соплеменников. Те оставались молдаванами по своей духовности и этнопсихологии до конца XIX столетия вопреки созданию румынского государства в 1862 году.

Перед политиками Бухареста стояла задача трансформировать этнопсихологию и духовные ценности своих молдаван в иное качество, румынское, с одной стороны, и воспрепятствовать сохранению молдавской этнической и культурной идентичности у бессарабских молдаван, с другой. В противном случае Румынии угрожал распад. Из сказанного вытекает, что молдаване Бессарабии оказались в иных геополитических и этнокультурных условиях, нежели их соплеменники с правого берега Днестра, хотя те и другие находились в составе Российского государства. Этим объясняется тот факт, что румынская литература получала интеллектуальную подпитку от молдаван из Бессарабии и Буковины (например, А. Руссо, М. Еминеску). Российский революционер-народник молдаванин из Сорокского уезда К. Стере стал в первой четверти XX в. одним из главных идеологов унионизма в Бессарабии. С начала XX в. политика Бухареста по внедрению румынской этнической и этнокультурной идентичности в молдавскую среду центральной и северной зоны Бессарабии получила свое системное развитие. И осуществлялась она еще до 1917–1918 гг.

Молдаване же левого берега Днестра не могли быть объектом агрессивной этнической и этнокультурной экспансии со стороны румын Бухареста не столько из-за их территориальной отдаленности от Прута, сколько уже по причине их принципиальных отличий от румынской идентичности в менталитете, в этнопсихологии. По этой причине, в том числе, провалились попытки военно-политического втягивания левобережных молдаван в унионистские игры Кишинева и Бухареста в 1917–1920 гг. Уже тогда молдаване Приднестровья были недосягаемы для воздействия на них идей румынизма. Это очень важно для понимания негативной этнокультурной и геополитической реакции их потомков на угрозы румыноунионистского проникновения на правом берегу Днестра посредством навязываемого им в 1989 г. одного государственного, как оказалось, румынского языка на основе латинской графики.

Оккупация Румынией Бессарабии в 1918–1940 годах самым существенным образом отдалила – идеологически, геополитически, этнопсихологически и духовно – молдаван левого берега Днестра от их соплеменников на правом его берегу. Насилие идеологии румынизма над молдавской этнической и культурной идентичностью на протяжении 22-х лет, хотя и было отвергнуто бессарабскими молдаванами, оно все же имело своим долговременным последствием формирование в их среде унионистской интеллигентской прослойки. Она уже в межвоенный период трудилась над размыванием молдавской идентичности. Именно тогда не только были занесены бациллы румынизма в молдавский этнический организм на правом берегу Днестра, но и заложена основа разрушения здесь интеллектуального потенциала молдавской этнонации.

Молдаване левобережья Днестра после гражданской войны 1917–1920 гг. вошли в Автономную Молдавскую ССР, образованную в составе Украинской ССР. При всей неоднозначности оценок социально-экономического, политического и культурного развития СССР в межвоенный период, в том числе и в АМССР, молдавская этническая и этнокультурная идентичность получили тогда развитие и укрепление. Это выражалось и в функционировании национальной школы, и в создании национальных учреждений культуры, и в подготовке для автономии национальных кадров и их расстановке в административных и иных учреждений АМССР. Голод 1932 – 1933 гг., репрессии 1937 г., сильно ударившие по партийной, административно-хозяйственной и культурной интеллигенции молдавской автономии, эксперименты по введении латинской графики для молдавского языка не смогли затронуть корни молдавской идентичности и создать предпосылки для ее переориентации на румынскую идентичность. Политика Москвы тех лет имела другое предназначение.

Молдавские этнические истоки, полиэтническая культурная среда, религиозная деятельность Русской православной церкви формировали с конца XVIII века у молдаван левобережья новую этнопсихологию, не восприимчивую к сконструированной во второй половине XIX века этнопсихологии румынской моноэтнической нации. Молдаване наряду с другими этническими группами населения левого берега Днестра уже тогда переживали процесс трансформации их этнопсихологического стереотипа в интеграционный. Он не был лишен национальных граней, но на него накладывались воспринятые психические черты характера, культурные, бытовые и хозяйственные традиции других этнических групп населения левого берега Днестра.

Следует подчеркнуть, что и этнопсихология молдаван правого берега Днестра с 1812 г. развивалась в этом же направлении, особенно в Буджаке и на севере Бессарабии. Однако этот процесс в XIX – начале XX века проходил более медленным темпом, что объясняется спецификой демографического расселения молдаван в Бессарабии, факторами геополитического характера (нахождение Южной Бессарабии в составе Молдавского княжества/Румынии в 1856 – 1878 гг.) и румынского национал-унионистского влияния. Он, этот процесс, был вообще прерван в 1918 году румынской оккупацией Пруто-Днестровского междуречья.

Участие Румынии во Второй мировой войне на стороне гитлеровской Германии, оккупация ею Бессарабии иТранснистрии в 1941–1944 гг. имела своим долговременным последствием для населения правого и левого берегов Днестра стойкое враждебное отношение к румынскому фашизму и его проявлениям здесь тогда, а также к территориальному, этническому и этнокультурному экстремизму и экспансии румыноунионизма в конце XX столетия.

Послевоенные 45 лет Советской власти в Молдавской ССР были наполнены планами социально-экономического и культурного ее развития. Правобережье республики превратилось из аграрной в индустриально-аграрную часть республики. Оно по своему промышленному потенциалу приближалось к левобережным районам Советской Молдавии. Но этого периода явно не хватило, чтобы привести к общему знаменателю этнопсихологию граждан республики, включая и молдаван, правого и левого берегов Днестра. Бацилла румыноунионизма не была уничтожена полувековым нахождением правого берега Днестра в составе СССР. Наоборот, хрущевская оттепель, осуждение крайних форм преследования проявлений свободомыслия в советском обществе были использованы румынскими агентами влияния, оставшиеся в Кишиневе после 1918–1944 гг. для возобновления языкового и культурного дискурса, выходящего на проблему молдавской и румынской идентичности.

Для старшего и среднего поколения молдаван левого берега Днестра правобережные соплеменники и сограждане оставались «бессарабцами», хотя это не афишировалось публично до 1989 г. А в период обострения межнациональных отношений и принятия неадекватного политическим реалиям одного государственного молдавского/румынского языка на основе латинской графики, молдаван правобережья называли там, за Днестром, даже румынами. Новое языковое законодательство одним махом уничтожило молдавскую специфику письменности государственного языка. Латинская графика в румынском варианте открыла все шлюзы проникновения румынской унионистской идеологии в Молдавии. И от этого левобережью можно было защититься только полным разрывом отношений с правым берегом Днестра. Что собственно, Тирасполь и сделал, воспользовавшись денонсацией Кишиневом факта образование Молдавской ССР 2 августа 1940 г.

Конечно, правобережные молдаване, подавляющее их большинство, не были тогда и не являются и сейчас румынами. Это особенно наглядно проявилось после 29 июля 2010 г., когда два политика унионистского толка получили высшие государственные посты в Кишиневе. Однако слабая этническая мобилизация молдаван правобережья, имевший место разрыв связей между идеологами молдовенизма и носителями молдавской идентичности, предательский отказ молдавской политической и культурной элиты от этнической и этнокультурной идентичности мажоритарного населения, отсутствие организованного сопротивления молдаван правого берега Днестра румыноунионизму – все это в условиях разнузданного экстремизма здесь румынского меньшинства, возглавляемого румынской по духу творческой и научной интеллигенцией Кишинева при мощной идеологической, финансовой и информационной поддержки со стороны Бухареста, давало повод левобережным молдаванам так несправедливо определять этничность всех молдаван правобережья. Но все же, такое их критическое, хотя и ошибочное мнение о соплеменниках с правого берега Днестра содержало политическую (допустили называть свой язык идентичным румынскому, одели его в латинскую графику, ввели в системе преподавания предметы «История румын» и «Румынский язык») и геополитическую (фактический выход Кишинева из состава СССР в 1990 г., проведение им враждебной политики по отношению к Москве, открытый политический дрейф в сторону Румынии и Запада) оценку и выражало крайне негативную реакцию молдаван и всего населения левобережья на политическую мягкотелость молдаван правого берега Днестра, на их неспособность организованно отстаивать свою идентичность.

На наш взгляд, такие в целом несправедливые этнополитические оценки содержат и этнопсихологическую нагрузку. Они по существу разделили молдаван правого и левого берегов Днестра на «своих» и «чужих». Следует подчеркнуть, что и идеологи румыноунионизма в Кишиневе еще задолго до 1988–1989 гг. разделяли, и по сей день разделяют, по этнопсихологическим признакам молдаван правого берега Днестра от молдаван левобережья. Последних они относили и относят в категорию так называемых ими молдаван-манкуртов, которых, как они считали, невозможно было заразить бациллой унионизма и румынизма. В последнее время в разряд манкуртов они заносят и всех молдаван правого берега Днестра, которые не подались румыноунионистскому давлению. Особенно в этом направлении старается известный журналист-унионист Константин Тэнасе, который утверждает, что все, кто причисляет себя к молдаванам, знают, что они – румыны. И тем они и опасны для румыноунионистской идеологии, что, зная о своем румынском происхождении, продолжают идентифицировать себя молдаванами. Эта чудовищная, по сути иезуитская, для молдавской идентичности конструкция румыноунионистской идеологии, целенаправленно реализуемая и подслащиваемая молдаванам правобережья Днестра не сбыточными, по крайней мере еще 20–25 лет, евроинтеграционными надеждами, оказывается все же действенной в этнополитических и социально-экономических реалиях непрочно стоящей на ноги молдавской этнической и политической идентичности в их границах на январь 1990 года. Надо довести молдаван, как и все население правого берега Днестра, до такого нищенского уровня жизни, когда инстинкт самосохранения и физического выживания убивает в человеке, этнической группе, этносе все инстинкты коллективного самосознания и коллективной самозащиты, выделяющие их от всего остального животного мира.

С 31 августа 1989 г., дня установления Кишиневом для граждан республики нового языкового режима, фактический распад МССР по всем направлениям – территориальному, экономическому, культурному и политическому – стал объективной de-vakto реальностью. Он был обусловлен глубоким межнациональным кризисом в республике, Приднестровской войной и походом друковских волонтеров на юг, румыноунионистской идеологией и практикой Кишинева и резкой геополитической переориентацией основной части прежнего кишиневского партийного политикума на Румынию и на Запад.

Этнический и этнокультурный распад государствообразующей молдавской нации на специфические группы с различной друг от друга этнопсихологической, этнополитической и геополитической ориентацией фактически разрушило подпорки молдавской унитарной государственности, если они и были еще в 1989–1990 годах. Именно тогда основа ограниченной рамками СССР молдавской политической идентичности 1940–1991 гг. была демонтирована до основания. Был уничтожен ее основной государствообразующий стрежень, а именно: хрупкое единство молдавской этнонации правого и левого берега Днестра, а также взорвана межэтническая толерантность граждан страны различной национальности. Военный конфликт 1992 г. подтвердил эту политическую реальность, в которую Молдавия в ее границах на январь 1990 г. пребывает до сих пор. Внутриполитические процессы на правом берегу Днестра после 29 июля 2009 г. не приводят к мирному разрешению приднестровского конфликта на основе взаимных уступок и взаимного согласия сторон.

ВЛИЯНИЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО ФАКТОРА НА ВНУТРЕННЮЮ ПОЛИТИКУ КИШИНЕВА И ТИРАСПОЛЯ.

Идущие с 1992 г. переговоры по приднестровскому урегулированию проходили в условиях политического, культурного, экономического развития правого и левого берегов Днестра в противоположных направлениях, что было обусловлено различной их геополитической ориентацией: левого берега на Москву и Киев, правого – на Бухарест, Вашингтон и Брюссель. Неудачи переговорного процесса связаны с конфликтом геополитических интересов международных игроков в Молдове, что особенно наглядно проявилось в ноябре 2003 г. при попытке подписания «Меморандума Козака». Переговорщики руководствовались противоположными геополитическими установками о способах реинтеграции двух берегов Днестра, что само по себе не могло привести к положительному результату.

Но главный просчет состоял в том, что и Востоком, и Западом игнорировались история и внутренние процессы развития правого и левого берегов Днестра вообще, с 1990–1992 годов, в особенности. Иными словами, международные игроки игнорировали исторические реалии, этнокультурные и этнопсихологические особенности развития населения двух берегов Днестра, сложившихся за 200-летний период. Они не берут в расчет также политические и межэтнические процессы здесь в 1989–1992 гг., включая и военный конфликт 1992 г., а настаивают на решение приднестровской проблемы, исходя из тех реалий, которые обусловлены распадом СССР. Таким образом, они не учитывают также и те принципиальные изменения, которые произошли за 20 лет на обоих берегах Днестра.

А эти изменения после Приднестровского конфликта 1992 г. развернули этнокультурные и этнополитические процессы, а также этнопсихологические установки и геополитическую ориентацию этнических молдаван и всего населения правого и левого берегов Днестра в противоположные стороны.

В правобережной Молдове с 1989 г. произошла замена названия молдавского языка на румынский и происходит процесс по трансформации молдавской этнической идентичности в румынскую. Первое и частично второе поколение граждан правого берега Днестра прошло обработку в духе румыноунионистской идеологии через общеобразовательную школу (учебные предметы «румынский язык» и «история румын»), в ВУЗах Кишинева, Бельц, Кагула и Румынии. Это привело к тому, что на 2004 г., когда проводилась перепись населения в правобережной Молдове, почти 560 тыс. человек признали румынский язык родным, при том, что лишь 76 тыс. из них считают себя румынами.

За исключением некоторой части молдовенистов старшего и пожилого возраста, вся творческая и научная интеллигенция из числа этнических молдаван, считает себя румынами и внедряет унионистскую идеологию в сознании молдавской этнонации, откуда они родом. Все правобережное информационное пространство, вещающее и говорящее на румынском языке, обеспечено румынскими кадрами, как из Кишинева, так и из Бухареста, скупается румынскими олигархами, финансируется ими и официальным Бухарестом. Вся научная и издательская деятельность гуманитарного профиля в государственных учреждениях на правом берегу Днестра решает стратегическую задачу по обоснованию исторической принадлежности Румынии Пруто-Днестровского междуречья, включая и всю территорию Буджака, и идеологической подготовке его возвращения Бухаресту. Политическая система правобережья Днестра заполнена кадрами, инфицированными румыноунионистской идеологией. Она не допускает либо отторгает профессиональные кадры не только из числа национальных меньшинств, но и из числа молдавской этнонации, не разделяющих румыноунионисткую идеологию. Геополитический вектор внешней политики Кишинева сориентирован на Запад, имеет антироссийскую и русофобскую направленность. Имеющие место колебания или декларации в сторону Москвы и Киева носят тактический характер и продиктованы то ли экономическими соображениями, то ли стремлением переиграть Кремль и Крещатик.

Следует подчеркнуть, что 8-летнее правление ПКРМ не изменило и не прекратило румыноунионистские процессы в правобережной Молдове. Сопротивление этому процессу исходило от национальных меньшинств, самых стойких государственников Молдовы, и этнических молдовенистов-радикалов, непримиримых противников румынской идеологической интервенции в Пруто-Днестровское междуречье. Однако оно не встретило поддержки у этнических молдовенистов-примиренцев, находившихся тогда у власти, в том числе и у президента В. Воронина.

На левом берегу Днестра все внутриполитические и культурные процессы имели обратный знаковый код. Если на правом берегу шло размывание молдавской идентичности, то здесь она укреплялась. Если нынешние власти Кишинева не признают существование молдаван как нации, то Тирасполь доказывает ее историческое присутствие и отстаивает факт этнического, этнокультурного и этнополитического ее развития в современных условиях, правда в границах левобережья.

Если Кишинев разделил население правого берега Днестра на коренных и пришлых, на мажоритарное большинство и национальные меньшинства, то Тирасполь сохранил его политическое и культурное единство. Если миноритарии правобережья разбрелись по национальным квартирам, то на левом берегу этого избежали и аргументируют реальное присутствие там региональной идентичности. Если на правом берегу Кишиневу так и не удалось преодолеть межнациональный кризис, то на левом берегу его просто не было. Если Кишинев на протяжении 20 лет упорно и настойчиво двигался в направлении Бухареста, то Тирасполь с той же настойчивостью и последовательностью плыл на своей лодке в противоположную сторону. Если для Кишиневского истеблишмента геополитические ориентиры в сторону Запада стали приоритетными, то Тирасполь демонстрирует свою приверженность Востоку. В конце концов, Кишинев лишил молдаван правого берега Днестра языковой идентичности, фактически лишил молдавскую молодежь этнокультурных традиций своих предков, достаточно успешно решает проблему размывания молдавской этнической и политической идентичности. На левом берегу Днестра эти процессы либо полностью отсутствуют, либо маргинализованы.

С принятием Кишиневом новой языковой политики 31 августа 1989 г. его отношение к Приднестровью было обусловлено либо идеологией румыноунионизма находящихся во власти политиков, либо идеологией этнических молдовенистов-примиренцев, рассматривающих Приднестровье в качестве шлагбаума – не более того – на пути поглощения Румынией Пруто-Днестровья. Но и одни и другие властители допускали реинтеграцию двух берегов Днестра только по модели унитарного устройства Республики Молдова. А она, как известно, является условием объединения уже двух берегов Прута. К сожалению, этнические молдовенисты, как умеренного, так и радикального толка, не понимали и не понимают, что этим они льют воду на мельницу унионистов Кишинева и Бухареста.

Из всего сказанного можно заключить, что с 1989 г. политические, гуманитарные и геополитические процессы в Кишиневе развивались в том направлении, которое не могло сохранить республику в прежней ее административно-территориальной целостности в границах на 1 января 1990 года. Именно эти процессы обусловило военный конфликт 1992 г. Следовательно, они продолжают набирать обороты и переводят вопрос объединения правобережной Молдовы с Румынией в практическое русло и поэтому не могут работать, и не работают, на мирное, политическими средствами, урегулирование приднестровской проблемы.

Левобережье Днестра, которое до июля-августа 1989 г. более или менее мирно наблюдало за кипением межэтнических страстей и языковых баталий на правом берегу, с опозданием почти на год включилось в эту борьбу. Тирасполь сразу взял самую высокую ноту противостояния, решительно отказав Кишиневу в праве решать самостоятельно, без учета мнения населения левого берега Днестра филологическую проблему на основе одного госязыка с латинской графикой. Кишинев проигнорировал позицию Тирасполя, а также Комрата и Интердвижения «Унитате-Единство», и получил тот межэтнический и территориальный букет распада, который держит в своих руках и сегодня.

Здесь необходимо отметить, что значительная часть населения и правого и левого берегов Днестра, в том числе и этнических молдаван, изначально, с момента инкорпорации на территории Молдовы проблем исторического и межэтнического характера, выступало против ее дезинтеграции по этническому, территориальному, культурному, церковному признакам. Но поскольку румыноунионистская практика Кишинева приобретала все более реальные признаки и проявления, то тогда же впервые и возник вопрос, каким образом сохранить политическую идентичность молдавского государства. В этой связи представляет интерес моя первая статья, посвященная этой проблеме. Она писалась в виде «Записки» еще в 1991 г. по предложению окружения помощников тогдашнего президента Республики Молдова Мирчи Снегура и была адресована ему. Ее судьбу я не знаю. Попытки опубликовать материал в Кишиневе ни к чему не привели. Увидела она свет лишь вначале 1993 г. в Тираспольском еженедельнике «Днестровский меридиан», № 4 за 22 – 28 января. Приднестровская война 1992 г. изменила внутриполитическую и геополитическую ситуацию в Молдове и вокруг нее, поэтому содержание статьи отражает положение в республике, сложившееся к концу 1990 г.

Статья называется «Есть ли будущее у Молдовы»? В ней уже тогда я рассматривал две возможные модели государственного устройства Республики Молдова: унитарную и федеративную.

Унитарную модель, которая провозглашалась Кишиневом до распада СССР и была закреплена в Конституции 1994 г., мною предлагалось наполнить таким содержанием, которое исключало ее поглощение Румынией. Предложения учитывали многонациональный характер населения, политическое тяготение небольшой его части к Румынии, большинства – к России и Украине, открытое проявление геополитических интересов со стороны соседей.

К внутриполитическим условиям возможного унитарного устройства Республики Молдова, я тогда относил (цитирую): «Закрепление в Конституции Республики Молдова основополагающих принципов ее государственности: независимости; нейтралитета в отношениях с сопредельными государствами (Румынией, Россией, Украиной, Болгарией, Турцией); равной удаленности в отношениях с ними по политическим межгосударственным вопросам и равной близости по проблемам экономики, культуры, контактов между людьми; признания Молдовы полиэтническим государством, руководствующимся общепризнанным приоритетом прав личности над правами нации и равенством между людьми разных национальностей; формирования общегосударственных властных структур, политических и общественных организаций на демократической и многонациональной основе; приверженности мирным средствам решения межнациональных конфликтов;

— согласие (через референдум) всего народа в Приднестровье, на юге, севере и остальной части Молдовы жить и трудиться в государстве, основанном на вышеуказанных принципах;

— отказ всех партий и общественных движений от программных установок на ликвидацию государственной независимости Республики Молдова;

— признание необходимости функционирования на уровне центральных органов власти русского и молдавского языков как языков межнационального общения, а в местах компактного проживания украинцев, гагаузов, болгар – и их родных языков;

Обязательство руководства республики (президента, парламента и правительства) рассматривать существование независимого и нейтрального государства Молдова как постоянный международный политический фактор, а не как временную и вынужденную меру;

— создание двухпалатного парламента».

Внешнеполитические условия существования унитарной Молдовы включали:

«Гарантию со стороны сопредельных государств территориальной целостности и независимости Молдовы, уважение ее нейтралитета;

— взаимный отказ Молдовы и сопредельных государств (Румынии, Украины и России) от территориальных притязаний друг к другу;

— гарантию всему населению Молдовы со стороны сопредельных государств и международного сообщества соблюдения его гражданских и национальных прав;

— проведение Молдовой и сопредельными государствами политики прозрачности своих границ для населения, культурного обмена и т. д.;

— содействие соседними странами экономическому развитию Молдовы на двусторонней, многосторонней и региональной основе».

Вместе с тем еще тогда автор констатировал, что «к сожалению, реальная действительность такова, что нет оснований рассчитывать, хотя бы в отдаленной перспективе, что Молдова пойдет по этому пути развития».

Уже тогда, когда писалась статья, автор отдавал предпочтение федеративной модели обустройства Республики Молдова. Я аргументировано доказывал, что именно она позволит Молдове «сохранить свое единство и территориальную целостность», «успокоит население и одновременно заставит его оберегать свое государство от политических авантюристов, сепаратистов и унионистов всех мастей». Молдавский этнический фактор двух берегов Днестра будет способствовать как удержанию левобережьем дрейфа правобережья в сторону Прута, так и препятствию правым берегом левому изменить нейтральный политический вектор интегрированной Молдовы в пользу Москвы или Киева. Это обусловит взаимное уравновешивание геополитических предпочтений населения двух берегов Днестра и переориентацию его взора с внешнеполитических ожиданий на внутриполитические проблемы молдавской государственности. А это, в свою очередь «в наибольшей степени позволит сопредельным государствам быть уверенными в том, что их геополитические интересы…сохранятся и не будут подвергаться экспансионистской опасности с какой-либо стороны. Следовательно, федеративное устройство Молдовы как независимого, целостного, нейтрального государства может получить поддержку и гарантию со стороны сопредельных государств, в том числе и со стороны Румынии. Последняя, отказавшись от территориальных притязаний на востоке, получит возможность с оптимизмом смотреть на трансильванскую проблему».

При всех очевидных преимуществах этой модели, расклад политических сил в Кишиневе был тогда таков, что «рассчитывать на движение в сторону федерализации… не приходится», констатировалось в статье.

Военные события на Днестре в 1992 году дискредитировали возможность реинтеграции Молдовы на основе унитарной модели, хотя Кишинев продолжает упорно ее отстаивать. Уже тогда ситуация вокруг Молдовы изменилась коренным образом. Во-первых, она приобрела международный характер. А это означало, что проблема объединения не может быть решена в пользу одной (Вашингтон, Брюссель) или другой (Москва) геополитической силы даже в том случае, если Кишинев и Тирасполь между собой договорятся (судьба Меморандума Козака).

Во-вторых, после военного конфликта 1992 г. позиции сторон переговоров стали диаметрально противоположными, и ни о каком компромиссе между ними не могло быть и речи. Да и никаких компромиссных вариантов решения проблем не выдвигались ими. Кишинев не отходил от унитарной модели (автономные статусы Тирасполя и Комрата являются лишь ее прикрытием, поскольку не могут воспрепятствовать объединению Молдовы с Румынией), а Тирасполь настаивал на модель конфедерации. Но интересно отметить, что политики левого берега Днестра в принципе не исключали компромисс на основе федеративного устройства. И такие варианты выдвигались и Западом и Москвой, но они самым решительным образом были отвергнуты правыми политиками Кишинева, за спиной которых стоял Бухарест.

В-третьих, процесс румынизации правобережья Молдовы получил такое ускорение, что реинтеграция на условиях Кишинева приводит к «втаскиванию» и левобережья Днестра в состав Румынии. А допустить такое, означает не только и не столько геополитическое поражение России, сколько пересмотр итогов второй мировой войны на восточном направлении, оправдание участия Румынии в войне на стороне гитлеровской Германии и реабилитация фашистского преступника И. Антонеску.

Если попытаться оценить роль и значение внутриполитического и геополитического факторов в исторической судьбе нынешней молдавской этнической и полиэтнической идентичности и молдавской государственности, то мы приходим к следующим выводам:

— до 1989 г. в Молдавской ССР худо-бедно работал плавильный котел, который способен был в отдаленной перспективе в 25–50 лет нивелировать этнопсихологические и этнокультурные различия между молдаванами правого и левого берегов Днестра, в основе которого лежал бы принцип их духовной реинтеграции на базе молдавской этнической и культурной идентичности. Но политические события 1989 г. взорвали этот плавильный котел для молдавской этнонации на три части: молдаване левого берега Днестра, молдаване правого берега Днестра и молдаване, отказавшиеся от своей этнической и языковой идентичности в пользу румыноунионистской;

— встроенный в советскую систему плавильный котел в МССР не решал задачу по формированию молдавской политической нации, его цель была формирование советской общности, в которой этнические и языковые особенности частей, ее составляющих, должны были со временем исчезнуть. В результате, когда в МССР пришла трагедия 1989 г. и был разрушен прежний плавильный котел, то все его «этнические ингредиенты» отделились друг от друга. Таким образом, вместо того, чтобы содержимое советского плавильного котла плавно переместить в молдавский плавильный котел, для чего требовалось лишь признание и русского языка государственным, лидеры Народного фронта Молдовы и перешедшая на их сторону молдавская коммунистическая камарилья взялись за решение задачи по объединению Молдовы с Румынией;

— внешнеполитический фактор, задействованный в Республике Молдова после 1992 г, но особенно после 1999 г. имел геополитическую цель: вытеснить РФ из Пруто-Днестровского междуречья и Левобережья Днестра. Это была установка на противоборство двух геополитических сил, из которых западный игрок вел атаку на многовековые позиции России в этом регионе Юго-Восточной Европы. Оборонявшаяся Москва только в XXI веке пришла в себя от тяжелых и ощутимых поражений конца XX столетия и пытается отстоять, хотя бы частично, свои интересы в Республике Молдова в ее границах на январь 1990 г.;

— в противостоянии Запада с Востоком унионисткий Кишинев и Бухарест опираются исключительно на Вашингтон и Брюссель, одновременно оказывая на них давление с целью решения проблемы Приднестровья в своих интересах, а именно: объединение двух берегов Днестра по модели унитарного государства, только оно обеспечивающее поглощение Молдовы Румынией;

— в геополитической войне Вашингтона и Брюсселя с Москвой за Республику Молдова в ее границах на январь 1990 г. Украина, непосредственно заинтересованная в объединении и сохранении политического суверенитета двух берегов Днестра, не имеет самостоятельной геополитической стратегии, способной воспрепятствовать аншлюсу Молдовы Румынией, отвечающий интересам западных столиц. Не выверенная и не сориентированная на интересы Украины позиция Киева по урегулированию приднестровского конфликта до сих пор играла на руку Запада, Бухареста и Кишинева. Лишь в конце 2010 г. Киев приступил к выработке собственного геополитического поведения. Чтобы оно было действенным и эффективным столица Украины должна отказаться от оборонительной тактики и стратегии по отношению к Бухаресту и Кишиневу. Что предполагает научное, в том числе и историческое, обоснование нерушимости своих границ в Подунавьи и Северной Буковине, на которые безосновательно покушается Бухарест. В приднестровском урегулировании Киев должен играть не меньшую, если не большую, роль, чем Москва. Это обусловлено непосредственно его политико-государственными интересами. Руководство Украины, ее службы, отвечающие за национальную безопасность страны, пока не доросли до такого понимания своей геополитической роли в этом регионе Юго-Восточной Европы.

Переговоры по приднестровскому урегулированию, которые велись до сих пор как в формате 2+3, так и в формате 2+5 закончились, можно считать, неудачей. Причина в том, что они велись не во имя решения проблемы, а с целью добиться геополитических преимуществ одной из сторон посредников (ОБСЕ) или наблюдателей (ЕС, США) над другой.

НОВЫЙ ЭТАП И НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПЕРЕГОВОРОВСТОРОН.

Недавние совместные инициативы Д. Медведев – А. Меркель, Д. Медведев – А. Меркель – Н. Саркози предпринимаются, видимо, с целью нахождения компромисса между международными игроками. И уже на его базе должна быть предпринята ими попытка сдвинуть с мертвой точки Кишинев и Тирасполь, непосредственных участников переговорного процесса.

В чем может состоять сама концепция компромисса между Москвой, Вашингтоном и Брюсселем. Если исходить из того, что они откажутся от получения односторонних преимуществ при решении приднестровской проблемы, то компромисс между ними просматривается, на наш взгляд, в признании интересов друг друга на территории реинтегрированной Молдовы, с одной стороны, и в учете интересов населения обоих берегов Днестра, с другой.

В чем состоят интересы Вашингтона и Брюсселя? В том, чтобы в Пруто-Днестровском междуречьи не было военно-стратегического присутствия РФ.

Интересы Москвы заключаются в том, чтобы в этом регионе не было войск и военных баз НАТО. Чтобы Молдова не вошла в эту военно-политическую организацию Запада.

Весь вопрос в том, как международным игрокам-оппонентам пойти на такой компромисс, чтобы не оказаться в дураках? При каких конкретно обстоятельствах стороны могут достичь желанной цели?

Мировая практика давно ответила на эти вопросы: нейтральный статус суверенного государства, признанный мировыми игроками и гарантированный ими.

Ничто не мешает Вашингтону, Москве и Брюсселю пойти на такой шаг по отношению к Республике Молдова.

Но только этим шагом приднестровская проблема уже не решается. Необходимо принимать во внимание целый комплекс указанных выше исторических, демографических, культурных, экономических, этнопсихологических особенностей развития двух берегов Днестра, отягощенных военным конфликтом 1992 г., и предлагать такую модель государственного устройства Республики Молдова, в рамках которой можно было бы соединить разорванное.

Такой моделью может стать в нынешних внутриполитических и внешнеполитических условиях только специфическая федеративная модель государственного устройства двух берегов Днестра с встроенными в нее элементами унитарного и конфедеративного характера.

Федеративная модель должна быть двухэтапной: на первом этапе, назовем его реинтеграционным, она охватывает Тирасполь, Кишинев и, возможно, Комрат. На втором этапе она трансформирует в земельную федерацию административно территориальное устройство, подвластное Кишиневу.

Унитарные элементы федеративной модели отношений охватывает политическую систему, экономическую, социальную и финансовую сферы, внешнюю политику, правовое поле и силовые ведомства реинтегрированного государства. Некоторые из них могут содержать федеративные элементы (внешняя торговля, налоговая система, финансовые потоки, бюджетная политика, региональные политические связи и другие).

Кофедеративная составляющая федеративной модели устройства охватывает нынешние культурные и языковые реалии левобережья и правобережья Днестра. Эта сфера их специфики, обусловленная историческим фактором и этнопсихологическими стереотипами населения, а также межэтническим кризисом 20-летней давности и его военными последствиями 1992 г. не могут иметь ни унитарного, ни федеративного наполнения. Реалии таковы, что ни Тирасполь допустит к себе румыноунионистскую идеологию, ни политический Кишинев способен вернуться к молдавской этнокультурной идентичности. В данном случае речь идет не о молдавской этнонации и молдавском полиэтническом гражданском обществе, а о кишиневской румынской культурной и политической элите. Любые попытки Кишинева изменить эту ситуацию в свою пользу немедленно вызовут ответную реакцию.

Необходимо отметить, что решение приднестровского вопроса на основе федерализации Молдовы предлагался и Западом (2000 г. в Пуще Озерной под Киевом), причем в более радикальном варианте, чем тот, что тогда предложила Москва и позже использовала в известном меморандуме Козака. Но унионистский Кишинев при энергичной поддержке Бухареста торпедировал движение Запада в этом направлении. То есть, Запад занял позицию одной стороны конфликта, сторону Кишинева и стал его заложником. Федеративный план, насколько мне известно, предлагался Западом и после провала меморандума Козака (из-за включения в него военно-политического аспекта проблемы), но и он встретил такое яростное неприятие румыноунионистами, что его не решились даже обнародовать.

Что дает Западу федерализация двух берегов Днестра? Во-первых, решается проблема с военно-политическим присутствием России в этом регионе Юго-Восточной Европы. Во-вторых, Республика Молдова в границах 1990 г. выходит из прежнего тупикового геополитического круга, очерченного 100-летним противостоянием между Бухарестом и Москвой, и становится субъектом международного права, что отвечает интересам Западных столиц. В-третьих, снимается военно-стратегическое и политическое напряжение на Юго-Восточных границах ЕС и НАТО. В-четвертых, создаются условия для активного, транспорентного и не испытывающего ревностного восприятия участия Запада в социально-экономическом развитии Республики Молдова. В-пятых, сама Республика Молдова получает возможность интегрироваться в западноевропейское финансово-экономическое, политическое и культурное пространство на правах суверенного, демократического, нейтрального государства. В-шестых, сохранение Республики Молдова в качестве субъекта международных отношений позволяет Западу избежать обострения межгосударственных отношений на Балканах между Румынией и Венгрией, Румынией и Украиной, Румынией и Болгарией, Румынией и Турцией.

Что дает эта же федерализация Москве? Во-первых, стопорится продвижение военной структуры НАТО к границам РФ. Во-вторых, сохраняется присутствие российского геополитического фактора, за исключением военно-политического, на всей территории Республики Молдова. В-третьих, создаются предпосылки для сохранения здесь ее языкового, культурного, религиозного, финансово-экономического и демографического присутствия на постоянной основе. В-четвертых, сохраняется возможность использования трудовой миграции из Молдовы для решения приближающихся острейших проблем Российской Федерации, связанных с демографической ситуацией в стране. В-пятых, снижается напряженность в отношениях с Западом, что должно улучшить безопасность Юго-Западных границ России. В-шестых, Москва восстанавливает политическое влияние в Кишиневе и контролирует геополитическое поведение местной элиты. В-седьмых, поделившись с Западом геополитическими интересами в Республике Молдова, Москва блокирует ее поглощение Румынией и не допускает территориальной ревизии Бухарестом итогов Второй мировой войны. В-восьмых, защищает территориальную целостность Украины от необоснованных посягательств со стороны Румынии. В-девятых, способствует сохранению мира между государствами Балканского региона.

Москва, Вашингтон и Брюссель могли бы договориться, чтобы суверенная, нейтральная и демократическая Молдова могла одновременно состоять в ЕС и СНГ с тем, чтобы воспользоваться их финансово-экономическими возможностями для своего социально-экономического развития. Либо они оставляют ее за пределами этих региональных политико-экономических образований, но оказывают ей финансово-экономическую помощь, без которой Молдова не сможет реинтегрироваться и стать на ноги. И это тоже взаимные уступки, способствующие долговременному и устойчивому решению приднестровской проблемы.

Компромиссные условия внутриполитического характера. Как известно, позиции Кишинева и Тирасполя по приднестровскому урегулированию диаметрально противоположны. Но если унитаризм имеет неприкрытую антироссийскую направленность и преследует конкретную стратегическую цель объединения Молдовы в ее границах на январь 1990 г. с Румынией и изменения геополитического вектора страны с восточного на евроатлантический, то и позиция Тирасполя, отстаивающего принцип образования двух самостоятельных государств на берегах Днестра, а в лучшем случае их конфедерацию принесет России такие же плачевные ее геополитическим интересам здесь результаты, которых стремятся добиться унионисты Кишинева и Бухареста. Если Тирасполь позиционирует себя как пророссийский регион, de-iure входящий в состав Молдовы, готовый даже изменить свой статус и государственную принадлежность, он не должен был бы настаивать на такое решение приднестровского вопроса, которое в лучшем случае приводит к полномасштабной утрате Москвой позиций в правобережной Молдове, становящейся частью Румынии. В худшем же она утратит влияние и на Приднестровье. При таких перспективах развития геополитического процесса вокруг двух берегов Днестра, сторонники сохранения здесь молдавской этнической идентичности и молдавской государственности, что возможно только в случае активного геополитического присутствия России и получения международных гарантий ее суверенитету и нейтралитету, должны были бы объединить свои усилия с целью нахождению компромисса между Кишиневом и Тирасполем.

В чем может состоять такой взаимовыгодный компромисс? Прежде всего, в том, что оба берега Днестра объединяются на условиях взаимного удержания друг друга в составе общего государства, создаваемого в границах МССР на 1 января 1990 года. Это условие создания нового государства обусловливает такую модель его внутреннего устройства, которая лишает его общую столицу и радикальные политические силы юридического права принимать действия и решения, направленные на одностороннее изменение политического статуса молдавского государства. Следовательно, такой моделью изначально не может быть ни унитарная, ни конфедеративная модели. Компромиссом может быть согласие Кишинева и Тирасполя на специфическую федерализацию Молдовы.

В рамках принятия такого взаимовыгодного решения, в чем будут заключаться взаимные компромиссные уступки сторон?

Тирасполь соглашается на общую валюту, общее экономическое и таможенное пространство, общие принципы формирования федерального бюджета, общую правовую систему функционирования федерации, общую внешнеполитическую и внешнеэкономическую доктрину федеративного государства и общий подход в формировании его политической системы.

Кишинев:

— соглашается на конфедеративное функционирование духовной сферы (культура, просвещение, наука, искусство, СМИ, издательская деятельность) двух или трех федеративных субъектов;

— признает двуязычье в работе федеральных органов власти (Парламент, Президентура, правительство, Прокуратура, силовые структуры и др.);

— нейтрализует унионизм как общественно-политическое движение, целью которого является уничтожение молдавской политической, этнической и языковой идентичности;

— признает право Тирасполя на переутверждение тех федеральных законов, которые затрагивают его интересы, прежде всего, в культурной и языковой сфере (эта формула работает даже на Аланах);

— признает за левобережным субъектом федерации право на внешнеэкономическую деятельность;

— Тирасполь участвует лишь в финансировании расходов на функционирование общефедеральных органов власти, все остальные финансовые ресурсы остаются в его распоряжении. Система субвенций на уровне субъектов федераций не применяется;

— формирование федеральных органов власти всех его уровней и составляющих элементов осуществляется на основе присутствия в них профессиональных кадров из субъектов федераций. Видимо, необходимо будет вводить пост вице-президента, который будет представлять один из субъектов федерации, правого или левого берега Днестра.

Столицей Федеративной республики Молдова может стать город Бендеры. Требуется разработка и принятия новой ее Конституции, в которой будут прописана федеративная модель государственного устройства страны.

Инициирование трансформации Молдовы по федеративному принципу, должно быть предложено Западом, обозначено им именно таковым и он может понудить Кишинев (а Москва и Киев – Тирасполь).