Либерально-западнический вектор развития страны, заданный в 90-е годы и доминирующий до сих пор, — главная причина низкой эффективности «исторической политики» России.

Подмена смысла Второй мировой войны — события определившего судьбы мира — задача не из легких (о причинах «исторической» кампании и месте в ней Пакта Молотова-Риббентропа см. «Пакт Молотова-Риббентропа: возвращение в большую политику»). Запад решает ее хотя и упорно, но предельно осторожно, пошагово. Показательна форма, в которой Америка признала ответственность СССР за развязывание войны — заявление посольства США в Эстонии. Документ официальный, а уровень предельно низкий. Дезавуировать его легко без малейшего урона для репутации США. Но принципиально важный шаг сделан, если реакции нет, тогда позицию застолбили и следующий шаг.

По такой «пошаговой» схеме все последние годы и шел процесс пересмотра смысла Второй мировой войны, направленный на внедрении в общественное сознание тезиса о тождестве нацизма и «сталинизма», равной ответственности Третьего Рейха и СССР за развязывание мировой бойни, с целью перевода России из числа государств-победителей и основателей современного миропорядка в разряд потерпевшего поражение агрессора.

В связи с этим первостепенное значение имеет не обличение Запада — он борется за свои интересы, и даже не анализ причин, по которым он пересматривает смысл Второй мировой войны. Гораздо важнее понять, почему все попытки России, причем с участием высших должностных лиц страны, помешать очередному превращению Пакта Молотова-Риббентропа в таран российской государственности до сих пор не давали должного результата и не мешали Западу шаг за шагом внедрять новый смысл войны.

Главной причиной низкой эффективности исторической политики России следует признать либерально-западнический вектор развития страны, заданный в 90-е годы. Этому утверждению ни в коей мере не противоречит ни реабилитация на официальном уровне патриотизма, ни появление во власти государственников, ни обвинения современной России в авторитаризме и попрании демократических завоеваний 90-х годов. Не противоречат ему даже перманентно возникающие кризисы во взаимоотношениях то с США, то с Европейским Союзом, то с отдельными его членами.

В 30-е годы в СССР тоже реабилитировали патриотизм, к власти пришли политики-государственники, а уцелевшие ленинские гвардейцы без устали обвиняли сталинский режим в предательстве завоеваний революции. Но, несмотря на порой немыслимые с точки зрения чистоты учения действия, коммунистическая природа власти никуда не делась. Власть оставалась родом из Октября. Базовые коммунистические ценности, даже попираемые и извращаемые (с точки зрения «пламенных революционеров»), задавали систему координат, выйти из которой, и сохранить власть было нельзя. Только совершив контрреволюцию.

Точно также и в современной России. Несмотря на все изменения нулевых, страна продолжает развиваться по пути определенному революцией конца 80-х — начала 90-х годов, целью которой провозглашалось вхождение в западную цивилизацию, коренное преобразование жизни на основе либеральных ценностей (названных «общечеловеческими»). Никакой контрреволюции пока не произошло.

Сфера идеологии и основные средства массовой информации продолжают находиться под полным контролем либералов. Соответственно, даже самые искренние патриоты во власти, вынуждены противодействовать новой концепции войны, оставаясь в рамках либерально-западнической системы координат.

Однако если вы стремитесь стать частью Запада, то ваша позиция не может в корне отличаться от позиции Запада, как цивилизационного целого. Хотя вполне допустимо противоречие с позицией того или иного члена западного сообщества.

Опыт последних лет однозначно свидетельствует о том, что в деле пересмотра смысла войны России противостоит консолидированная позиция Запада, а не комплексы и фобии Новой Европы (как многим хотелось верить в начале исторических баталий).

Вместе с тем, признание новой концепции войны чревато катастрофическими последствиями для России, включая и тех представителей власти, которые не противопоставляют свои интересы интересам страны, не воспринимают ее как «империю зла» и/или «зону свободной охоты». Именно этим неразрешимым в рамках либерально-западнической модели противоречием и объясняются упорно предпринимаемые попытки с российской стороны соединить несоединимое: и с Западом не войти в клинч на историческом ринге и пересмотра истории не допустить. Отсюда взятая на вооружение российской властью и официальной пропагандой тактика защиты: постараться убедить Запад «закрыть тему», при этом демонстрируя полное единство с ним в признании преступности и аморальности Пакта Молотова-Риббентропа.

Главные доводы:

• обращение к истории начала войны противоречит интересам самого же Запада — у вас своих скелетов в шкафу предостаточно (Пакт был «не единственным спусковым крючком» войны);

• СССР внес решающий вклад в Победу, принес на ее алтарь неисчислимые жертвы и, следовательно, поднимать вопрос о его виновности, ставить на одну доску с гитлеровской Германией просто кощунственно («Сталинский грех «пакта Молотова-Риббентропа был искуплен кровью россиян на полях сражений, сломавших хребет казавшегося непобедимым вермахта» (1));

• Тем более что один раз уже покаялись;

• Поэтому давайте оставим историю историкам, во имя взаимовыгодного сотрудничества в настоящем и будущем.

Владимир Путин в статье «Страницы истории — повод для претензий или основа для примирения?», опубликованной в преддверии 70-летия начала Второй мировой войны на страницах польской «Gazeta Wyborcza» написал: «Без всяких сомнений, можно с полным основанием осудить пакт Молотова-Риббентропа, заключенный в августе 1939 года. Но ведь годом раньше Франция и Англия подписали в Мюнхене известный договор с Гитлером» (2).

Сергей Лавров уже в «Российской газете» в статье «Трагедия Второй мировой: кто виноват?» расставил точки над «i» в российской позиции: «Не думаю, что всем понравится публично ворошить прошлое, где немало страниц, о которых многие хотели бы забыть» (3).

Более того, он привел достаточно полный перечень обвинений, которые могут быть предъявлены Западу в случае продолжения «исторической политики»: «Как быть со Странной войной, которая указывает на весьма неприглядные замыслы западных союзников по отношению к Советскому Союзу в связи с нападением гитлеровской Германии на Польшу? Как быть с коллаборационизмом, присутствовавшим повсюду? В ряде стран примерно равное число граждан участвовали в Сопротивлении и служили в войсках СС, в том числе на Восточном фронте. Некоторые до сих пор отстаивают право борьбы за независимость в эсэсовской форме. Кто направлял агрессию гитлеровской Германии на Восток? Кто срывал все попытки обеспечить мир в Европе посредством гарантирования границ восточных соседей Германии, включая идею заключения Восточного пакта? Этот перечень можно продолжить» (4).

Министр иностранных дел России довел до сведения поборников пересмотра смысла Второй мировой войны и то, что для нашей страны — это «красная линия».

Сигналы более чем ясные и прагматично убедительные, но восприняты они не были. Причины этого очевидны и их не видели только потому, что не хотели видеть. Даже патриотически настроенным представителям российского правящего класса, практически сплошь ориентированного на вхождение в западную цивилизацию, так хотелось надеяться, что пересмотр смысла Второй мировой войны является следствием происков отдельных политиков-ястребов, стран «новой Европы» или пережитком холодной войны, а не отражением стратегических интересов Запада, как цивилизационного целого. Поэтому первоначальную российскую реакцию на «историческую политику» Запада наиболее точно выражают слова короля из «Обыкновенного чуда»: «Чувствую смутно, случилось что-то неладное, а взглянуть в лицо действительности — нечем». В противном случае было бы изначально ясно, что избранная тактика защиты, которую иначе как «политикой умиротворения» не назовешь, в принципе не может дать положительного результата. Выигрыш в историческом противостоянии сулит Западу огромные стратегические дивиденды, а проигрыш чреват всего лишь не критичным ущербом для репутации. В отличие от России, положение Запада в современном мире определяется, в первую очередь, победой в холодной войне, а не во Второй мировой.

К тому же, Запад был уверен, что Россия не перейдет от слов к делу, не станет бороться в полную силу и, следовательно, риск минимален. Оснований для такой уверенности у него было предостаточно.

Владимир Мамонтов, главный редактор «Известий», в статье под говорящим названием «Не те освободители» открыто вступил в полемику с поборниками нового смысла войны: «Поляки вот тоже очень расстраиваются. Не те освободили. Ах, где были бы миллионы наших критиков, если бы мы не подписали пакта Молотова-Риббентропа (и воистину, из нашего прекрасного далека глядя, подленького секретного протокола)? Гитлер ухайдокал бы всех, всех до одного пап и всех мам большинства нынешних критиков, вылетели бы они через трубу известных концентрационных фабрик свободы. Только дым был бы гуще. Он ведь не делал, так сказать, секретных протоколов из своих планов» (5). По странному стечению обстоятельств автор вскоре сменил должность главного редактора «Известий», на «почетную» должность президента редакции. «После того», не значит «вследствие того», но подобные наступательные, уверенные в собственной правоте публикации почему-то надолго исчезли из центральных российских СМИ.

Когда польский Сейм официально обвинил СССР в развязывании войны, Государственная Дума решила «не поддаваться на провокацию» и не предпринимать ответных шагов, способных омрачить российско-польские отношения.

Российский же МИД в очередной раз заученно повторил: «По-прежнему глубоко убеждены, что вопрос о генезисе Второй мировой войны по прошествии семидесяти лет должен быть, наконец, оставлен историкам» (6).

Так «красную линию» не защищают. Достаточно вспомнить, как отреагировала Турция на попытку Франции признать геноцид армян. У России козырей для игры с Западом уж никак не меньше, чем у Турции.

Кроме того, нельзя не учитывать и того, что утверждение о «не единственном спусковом крючке» работает на интересы Запада, если, конечно, не переводится в практическую плоскость. Утверждая это, Россия фактически сама признает свою вину за развязывание мировой бойни. От того, что и другие государства виновны в преступлении, вина нашей страны ни в коей мере не отменяется и даже не уменьшается.

Довод о решающем вкладе СССР в Победу является абсолютно неопровержимым, но и он не мог дать ожидаемого результата. Дело даже не в том, что странно рассчитывать в политике на благодарность за уже совершенное добро. В рамках нового смысла войны подобная постановка вопроса просто неуместна. «Для Западной Европы конец Второй мировой войны означал освобождение. Для Центральной и Восточной Европы конец войны означал советскую оккупацию» (7). Такое американский президент (Буш-младший) позволял себе говорить даже в начале кампании по пересмотру смысла войны, отправляясь в Москву на празднование 60-летия Победы.

Тем более нет оснований надеяться на «благодарность» на ее современном этапе, когда Россию уже пытаются сделать ответственной и за холокост. «Этот пакт, а иначе говоря, сталинско-гитлеровский сговор, который произошел 70 лет назад, открыл путь советской оккупации и холокосту» (8), — объявил председатель еврейской общины Литвы, причем на официальном мероприятии в присутствии президента Литовской республики. Уровень, конечно же, опять предельно низкий, но очередной шаг в нужном направлении сделан.

Заявления российской стороны о том, что «один раз покаялись, и хватит», «пора оставить историю историкам» при всей их очевидности дают и вовсе обратный эффект.

Первое выставляет Россию в роли преступника, вынужденно признавшего свою вину перед цивилизованным миром, но не раскаявшегося в совершенном преступлении, а, следовательно, способного вновь повторить содеянное. Очевидно, что по-настоящему раскаявшийся преступник будет каяться столько, сколько считает нужным не он, а его жертва. До полного искупления или прощения.

Второе — «оставить историю историкам» — на общественном уровне воспринимается как очередное признание Россией своей вины, намерение увести опасную ей тему в тишь научных кабинетов и на страницы малотиражных исторических книг и журналов. На уровне же властных элит Запада служит еще одним доказательством неспособности или нежелания России реально бороться на историческом поле, воспринимается как «приглашение» к следующим шагам.

Не спасают ситуацию и очень часто звучащие с российской стороны ссылки на то, что в условиях надвигающейся войны провал англо-франко-советских переговоров не оставил Советскому Союзу другого выхода кроме заключения, договора с Третьим Рейхом: не было другого способа обеспечить собственную безопасность — вот и пришлось пойти на постыдный Пакт. Вынужденный характер преступления не отменяет и не оправдывает самого преступления. Современная Румыния постоянно твердит о вынужденном характере своего союза с Гитлером, но разве это снимает с нее вину за агрессию.

Провалом закончились и все попытки России при «умиротворении» Запада воззвать к былой солидарности участников антигитлеровской коалиции, противопоставить «фальсификаторам» совместную позицию победителей фашизма.

Российское официальное видение характера борьбы на историческом поле, надежды разрешить проблему задействовав «дух Ялты и Потсдама», очень точно выразили историки А.С.Сенявский и Е.С.Сенявская: «Конструктивная память о Второй мировой войне должна быть направлена не на обострение проблем и противоречий, а на утверждение ценности мира и согласия. Однако базироваться они могут только на исторической правде, на тех ценностях, которыми руководствовались страны Антигитлеровской коалиции в борьбе с фашизмом, нацистской агрессией, расизмом и геноцидом (выделено мною — И.Ш)» (9).

В какой мере соответствует действительности представление о том, что антигитлеровскую коалицию объединяли общие духовные ценности или (на худой конец) общее неприятие антиценностей — фашизма, расизма, ксенофобии — показывают попытки России побудить Запад обратить внимание на откровенную реабилитацию нацизма в Прибалтике и других бывших союзных республиках.

Казалось бы, что может быть проще. Запад в целом, и его общественное мнение в особенности, крайне чувствительны к проявлениям расизма и ксенофобии, к ущемлению прав национальных меньшинств. Во многих странах ЕС предусмотрена уголовная ответственность за малейшие симпатии к национал-социализму и Третьему Рейху. Поэтому не осудить страны, в которых эсэсовцам ставят памятники и чествуют их, как национальных героев, Запад просто не может. Теоретически.

Реальность совсем иная. По инициативе России Генеральная Ассамблея ООН 17 ноября 2011 приняла резолюцию «Недопустимость определенных видов практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости». В резолюции со ссылкой на Приговор Нюрнбергского трибунала, итоговые документы Всемирной конференции по борьбе против расизма (ЮАР, 2011 г.) и другие международные акты выражается обеспокоенность подъемом в «некоторых странах» экстремистских движений и политических партий, пропагандирующих расизм, этноцентризм и ксенофобию, занимающихся распространением идеологии фашизма и расового превосходства.

Особо в документе осуждается практика героизации и прославления нацистского движения и ветеранов СС, путем причисления «тех, кто боролся против антигитлеровской коалиции и сотрудничал с нацистским движением», к участникам национально-освободительного движения (выделено мною — И.Ш.).

Соединенные Штаты Америки, Англия и Франция (всего лишь «отдельные участники антигитлеровской коалиции» — по выражению российского МИДа) проголосовали против резолюции. Все страны Евросоюза, оплота толерантности и политкорректности, прямо или косвенно (воздержавшись) выступили против осуждения расизма и ксенофобии, реабилитации и прославления нацизма. Европейская общественность, правозащитные организации и свободолюбивые СМИ даже не сочли нужным обратить на этот факт внимание.

Следует отметить, что эту резолюцию Россия вносит в Генеральную Ассамблею ООН уже несколько лет подряд и из года в год картина голосования не меняется.

Результат закономерный и легко предсказуемый. Ни о какой измене идеалам или забвении ценностей здесь речь не идет. Изначально было очевидно, что данная резолюция направлена против прибалтийских режимов и антироссийских сил в других постсоветских государствах, активно работающих на интересы Запада. Не менее очевидно было и то, что она осложнит реализацию Западом его «исторической политики», внедрение нового смысла Второй мировой войны, т.е. осложнит ему борьбу за геополитический передел мира.

Запад никогда не путал свои стратегические интересы с их идеологическим и пропагандистским обеспечением. Он поступил так, как должен был поступить в этих условиях, исходя из собственных интересов. Из чего вовсе не следует, что где-нибудь в Париже или Берлине сейчас позволят поставить памятник эсэсовцам (при всем обилии желающих такое сделать).

Очевидную неслучайность этого голосования, невозможность объяснить его лишь чьими-то ошибками, недопониманием или происками вынужден был признать и МИД России: «Вынуждены констатировать, что итоги голосования отражают появившиеся в Европе реваншистские тенденции в отношении забвения уроков Второй мировой войны, переписывания ее результатов и пересмотра решений Нюрнбергского трибунала» (10).

События последних лет однозначно показали, что взятая на вооружение российской стороной тактика умиротворения ожидаемых результатов не дала и не могла дать. Процесс пересмотра смысла войны неуклонно набирает обороты. Начинается этап официального оформления новой концепции войны на уровне документов государственных и международных институтов. Даже в России уже каждый третий согласен с утверждением о равной ответственности СССР и Германии за развязывание Второй мировой (11), что уж тут говорить об общественном мнении Запада.

В этих условиях выбор вариантов действий для российской власти не велик:

• либо полная капитуляция и признание правоты Запада (со всеми неизбежными последствиями), во имя верности ценностям либерализма и курсу на вхождение в западную цивилизацию;

• либо отказ от тактики умиротворения и выработка собственной «исторической политики», адекватной брошенному стране вызову, начало активной, наступательной борьбы на историческом поле во имя национально-государственных интересов России.

Возможен, конечно, и третий вариант: продолжать надеяться, что все само собой рассосется. Его сторонников более чем достаточно. Но надо отдавать отчет, что это является завуалированным выбором первого варианта.

Проявлением первого подхода стала разработанная президентским Советом по правам человека программа «десталинизации», основанная на признании СССР тоталитарной «империей зла», ответственной за начало войны (12).

Существует и второй подход и есть основания надеяться, что он начинает брать верх.

Программа «десталинизации» президенту представлена почти год назад, но так до сих пор и не утверждена.

Еще совсем недавно в 2009 г. начальник Генерального штаба России счел для себя необходимым публично откреститься от статьи военного историка Сергея Ковалева, который предал гласности неблаговидную роль Польши в предвоенный период. Статью под либеральные рукоплескания тогда поспешили удалить из исторического раздела сайта министерства обороны (13).

Сейчас табу с этой темы снято даже на центральных телеканалах. Результат не замедлил сказаться: от образа Польши — невинной жертвы двух тоталитарных империй, не осталось и следа. Не случайно дирижеры «исторической политики» на Западе вынуждены теперь сместить акценты, с так называемой, «советской агрессии», на Катынь.

Показательным является и то, что российские СМИ в последнее время начинают поднимать темы, о возможности обращения к которым еще два года назад предупреждал Запад Сергей Лавров: массовый коллаборационизм в странах Запада и Прибалтики, роль союзников и пособников Третьего Рейха в войне, преступления венгерских и румынских оккупантов против советских мирных граждан.

В случае продолжения линии на последовательное отстаивание национально-государственных интересов на историческом поле неизбежно встанет и вопрос о переосмыслении значения Пакта Молотова-Риббентропа. Пакт играет ключевую роль в системе доказательств того, что мировая война явилась результатом сговора двух тоталитарных империй против мира свободы и демократии. Уйти от проблемы оценки Пакта, замолчать или обойти ее невозможно.

Преобладающее до сих пор отношение к Пакту, как к преступному и аморальному договору, сформировалось под влиянием массированной либеральной пропаганды, вброса многочисленных фальшивок, типа «Генерального соглашения НКВД и Гестапо» (14), «Выступления Сталина на секретном заседании Политбюро 19 августа 1939 года» (15), и общественного шока перед открывшейся «правдой».

К счастью за последние годы Пакт был объектом не только «исторической политики», но и исторической науки. По проблемам предвоенной истории в целом, Пакта Молотова-Риббентропа и связанных с ним событий проведено огромное количество научных исследований, конференций и дискуссий, в которых участвовали ведущие российские и зарубежные ученые, в научный оборот введены значительные пласты недоступных ранее документов. Благодаря работам историков у российского общества в настоящее время появились возможности для выработки отношения к Пакту, опираясь на накопленные наукой знания, а не пропагандистские штампы, фальшивки и лозунги.

Конечно, оценки Пакта и у историков далеко не единодушные. В.П.Смирнов в историографическом исследовании «Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков» выделяет «два основных направления, которые условно можно назвать «традиционным» и «критическим». «Традиционалисты» в основном следуют за исторической справкой «Фальсификаторы истории», оправдывая советскую внешнюю политику накануне и во время Второй мировой войны. «Критики» осуждают многие аспекты этой политики, считая, что они были порождены тоталитарным сталинским режимом; противоречили демократическим принципам и международному праву, затрудняли борьбу против фашизма» (16).

Ничего удивительного в существовании у историков порой диаметрально противоположных оценок Пакта Молотова-Риббентропа нет. Пакт является элементом «исторической политики», которая, в свою очередь, — разновидность политики, а не исторической науки. Ни история, ни какая другая наука не в состоянии взять на себя функцию объективной оценки текущего политического процесса и выработки «научно верных» политических решений.

Кроме того, на оценки историков влияние оказывает не только их политическая позиция, но и изменение «политического климата». Политика, есть политика. На это явление обращает внимание один из ведущих отечественных военных историков, президент Ассоциации историков Второй мировой войны О.А.Ржешевский: «Российские историки-ревизионисты, заимствуя распространенную на западе негативную трактовку договора, нередко «переписывают» свои собственные оценки. Профессор В.И.Дашичев в своем труде «Банкротство стратегии германского фашизма», изданном в 1973 г., приводит цитату, согласно которой советско-германский договор о ненападении «расстроил расчеты империалистов и позволил выиграть время для обороны страны» (Т.1, С.8). В «переработанном и дополненном» издании 2005 г. договору дается иная оценка: «Как Мюнхен не обезопасил Англию и Францию от гитлеровской агрессии, так и советско-германский пакт о ненападении имел для Советского Союза пагубные последствия. Это обернулось для него тяжелейшим поражением 1941 г.» (17).

Однако все это ни в коей мере не противоречит тому, что в настоящее время благодаря трудам историков у российского общества появилась возможность выработать отношение к Пакту на основе добытых наукой знаний. Речь идет не об оценках историков, а о результатах исследований действий и интересов всех сил, причастных к событию, его международного контекста и порожденных им последствий. Именно добытые исторической наукой знания открывают возможность для анализа Пакта Молотова-Риббентропа уже с точки зрения его соответствия нормам международного права, морали и государственных интересов России, на основе чего и должна вырабатываться политическая оценка, как самого договора, так и обусловленных им событий. Без чего невозможно построение эффективной «исторической политики» России. Однако все это заслуживает отдельного рассмотрения.

* * *

(1) Торкунов А.В. Предвоенные уроки нашему времени // 65 лет Великой Победы. В 6 т., т.1. М., 2010. С.38.

(2) http://www.inosmi.ru/russia/20090831/252071.html

(3) Сергей Лавров: Трагедия Второй мировой: кто виноват? // http://www.rg.ru/2009/09/01/voyna.html

(4) Там же.

(5) http://www.izvestia.ru/news/353041

(6) Комментарий Департамента информации и печати МИД России в связи с принятием Сеймом Польши резолюции относительно событий 17 сентября 1939 г. 1362-24-09-2009.

(7) http://rusk.ru/newsdata.php?idar=160442

(8) http://www.1tv.lv/litovskoje_vremia/pbk_obshestvo/2433-vernut-sobstvennost-litvakam-poobeshhala-i.html

(9) Сенявский А.С., Сенявская Е.С. Вторая мировая и историческая память: образ прошлого в контексте современной геополитики // 65 лет Великой Победы: в 6 т., т.1. М., 2010. С.68.

(10) http://www.mid.ru/brp_4.nsf/0/D7D6DDC5B3F85E174425794C003F0A48

(11) www.levada.ru/press/2010040102.html

(12) Совет по правам человека при Президенте РФ признал ответственность СССР за геноцид и Вторую мировую войну // http://www.regnum.ru/news/1386515.html

(13) Глава Генштаба также «открестился» от статьи, обвиняющей Польшу в начале Второй мировой войны // http://www.newsru.com/russia/05jun2009/makarov.html

(14) Дюков А.Р. «Пакт Молотова-Риббентропа» в вопросах и ответах / Фонд «Историческая память». М., 2009. С.21-24.

(15) Случ С.З. Речь Сталина, которой не было // Отечественная история. 2004. №1.

(16) Смирнов В.П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков // Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. М., 2009, С.11.

(17) Ржешевский О.А. Международное положение и основные векторы советской внешней политики накануне Великой Отечественной войны // 65 лет Великой Победы: в 6 т., т. 2. М., 2010. С.56.