Выступление на медиафоруме «Будущее Союзного государства и потенциальные модели его развития» (Москва, 14 декабря 2012 г.).

В данном случае не формальности ради стоит выделить слова и понятия, которые для нас являются ключевыми и опорными. Прежде всего, это воссоединение/реинтеграция, Союзное государство/союз… Ими пользоваться мы должны безо всяких оглядок на то, что думают и говорят по этому поводу «внешние» – к примеру, госпожа Клинтон и иже с ней. А нам самим, конечно, во всех анализах и прогнозах следует как можно адекватнее оценивать реальные итоги этого государственного строительства. Ведь пока еще такое государство – больше виртуальность, чем реальность. И если подбирать сравнения, то сложившиеся на сегодня со-узы уместно сравнить с тем, что у новых поколений называется «гражданским браком».

Понятно, основные проблемы создания настоящего союза предопределяются суровой реальностью глобального переустройства мира. И потому никак невозможно игнорировать вопросы геополитические, оборонные, государственно-правовые, социально-экономические, финансовые, торговые и т.д. В разных планах, к тому же, дает о себе знать вроде бы неоспоримый закон: «Бытие определяет сознание». Однако правомерно ли все сводить только к «базису», не уделяя должного внимания тому, что прежде называли «надстройкой»? Особенно, если учитывать, что как раз ее важнейшие составляющие не столь резко изменчивы, не в такой степени зависимы от «потребы» геополитики и «злобы» текущих моментов.

Имеется в виду, прежде всего, общее духовно-культурно-историческое наследие, благодаря которому не только формировалось и до сих пор не разрушилось самосознание наших народов, но и впредь могла бы сохраняться прочная основа для восстановления общности, укрепления единства. Разумеется, при условии, что мы будем действенно заботиться о полученном наследии, о сохранности основы. В противном случае не миновать той мрачной перспективы, которую обозначил уважаемый коллега Л.Е.Криштапович, – выпадения из истории, а также из многовековой общности.

Надеясь, что объективная критика может принести пользу делу, смею утверждать, что большинством наших (и Беларуси, и России) политиков, политологов, политтехнологов, идеологов это принималось в контексте общих деклараций, однако недооценивалось либо оценивалось неадекватно.

Так или иначе, если беспристрастно анализировать, воздействуют ли должным образом объединительные процессы на ориентиры общественного сознания, то выводы получаются отнюдь не радующими: увы, есть все основания говорить о том, что даже усугубляется сдвиг, произошедший вследствие развала СССР; в частности, весьма значительная часть граждан Беларуси, особенно молодежь, интеграцию общеевропейскую считает не менее привлекательной, а при этом более выгодной, чем интеграция российско-белорусская… Более того, в РБ не ослабевают установки на дерусификацию как важнейшее средство дезинтеграции по отношению к РФ. Причем, если в «перестроечный» период они открыто и резко формулировались преимущественно деятелями БНФ, т.е. незначительной частью общества, и поэтому оставались в сфере актуально-политической риторики, то позднее нашли отклик в среде национальной творческой интеллигенции, которая, соответственно, влияние разделительных идей распространила шире и усилила. И теперь массовое сознание воспринимает их уже не как чужеродные, чуждые «интересам белорусского народа» – хотя бы оттого, что чаще всего распространяются они вкупе с патриотичными призывами «отстаивать самобытность», «продолжать возрождение»… Конечно, в качестве установок принимаются они тоже по-разному. Вместе с тем, симптоматично следующее: у нас, не особо задумываясь, любят повторять, что «золотой век Беларуси – Великое княжество Литовское», что «Беларусь – центр Европы», что белорусы Московию издревле обогащали достижениями культуры Европы и что для них всегда были и будут приоритетными европейские ценности. Таков неизбежный итог подчинения псевдо-идеалам «общего европейского дома», «мультикультурности», «плюрализма» и «толерантности» в противовес «российскому деспотизму».

Мне могут возразить, и не без оснований, что «простой народ-то считает иначе». Но я, как и многие здесь выступавшие, не склонен преувеличивать удельный вес «народного мнения» в итогах политического переустройства. Всем нам известны итоги нескольких референдумов, а также результаты Беловежского и подобных соглашений. Иное дело, что народ в целом действительно больше ориентируется на волю Божью, а не на декларации политиканов.

Уже поэтому отношения Беларуси с Россией и впредь еще могут основываться на том, что наши народы вышли из единой купели (Крещения) и собираются у одной чаши (Причащения). Что же касается посулов, с любой стороны, жировать у общей кормушки, то они все же менее значимы, как бы то ни было.

Белорусы, как и русские, не должны забывать о таких категориях, как единое духовно-культурное пространство, культурно-исторический тип, духовный генотип.

Иногда можно услышать: «Мы – один народ». Это утверждение, безусловно, имеет свой смысл. Но смысл уже исторический, наподобие того, что дошел до нас в изложении летописцев: «Един народ славянский». Нужно согласиться, что звучат обе фразы гордо, а значит – пугающе для недругов. Да колесо истории невозможно открутить как на тысячелетие, когда в единоверии и единомыслии утверждался суперэтнос славян, так и на полтора столетия, когда были шансы для дальнейшего утверждения русской общности. И все, что впоследствии произошло, теперь уже из истории не вычеркивается. А успело произойти многое. Даже если не принимать в расчет многие политические размежевания, то существуют ведь признанные самостоятельными языки и, соответственно, литературы, культуры. С этим мы в любом случае вынуждены считаться. Причем язык вряд ли можно считать определяющим фактором в процессах (дез)интеграции. Подтверждением тому служат, например, Австрия и Германия, Франция и ряд стран Африки. К тому же в Беларуси языковой вопрос не является горячим, скорее – горячечным.

Немаловажен и диапазон реакций на идею триединства русского народа в упоминавшемся уже «массовом сознании» нынешних белорусов. Если использовать расхожую метафору «дерева», то получается примерно вот что: общие корни одними оспариваются – «в основе нашего этногенеза балтский субстрат… мы, собственно, балто-кривичи», другими ставятся под сомнение – «кто его знает…ведь у нас не было симбиоза с финно-уграми, да и татаро-монголы нас не покоряли»; и единый ствол с могучими ветвями не принимается, как правило, во внимание – «он, даже если был, то многократно ломался, а сейчас мы видим не что иное, как отвалившиеся ветви». Это, опять же, свойственно прежде всего молодым белорусам, которые уже практически не осознают себя прочно связанными с русской общностью. А как иначе, если они подвергались длительному и упорному внушению, что светлая перспектива не в том, чтобы оставаться белорусами, а в том, чтобы становиться белоевропейцами, белоамериканцами, белофиннами, белополяками… Они, как обитатели центра Европы, достойны самого что ни есть европейского уровня жизни, и потому, конечно же, для них определяющими являются ориентиры исключительно западные, указываемые высокоразвитыми странами, цивилизованными народами, которые давно предлагают выгодное партнерство. Стоит, пожалуй, задержаться на смысле последнего словосочетания: место народов-братьев, которых не только ради патетики называли единокровными и единоверными, просто так может быть занято «партнерами». Спору нет, такие настроения сложились под влиянием основательно потрудившейся «прогрессивной» интеллигенции. Но не только. Ведь понятие «партнерство» при обсуждении белорусско-российских отношений весьма частотно и в обиходе наших политиков.

А результаты дерусификации можно проиллюстрировать бесконечным множеством самых разных фактов. Взять хотя бы, к примеру, то, что получило закрепленность не только в отдельных бесцензурных публикациях, но и в учебных пособиях для школ разных уровней:

— для обозначения возврата русского языка (вместо польского) как языка школы, культуры и делопроизводства в конце ХVIII и во второй половине ХIХ вв., общеупотребительным термином становится “русификация“, нередко – с эпитетом „принудительная“;

— многие историки вслед за публицистами подчеркивают значение «немосковских эпох» – особенно Великого княжества Литовского (1366-1569) и Речи Посполитой двух народов (1569-1795); так что, выходит, вместе с Россией предки нынешних белорусов были всего 120 лет (Россия (1795 — 1915), тогда как с Польшей – 236, да и удельные княжества, а затем ВКЛ тоже существовали без Московии;

— свои результаты дали-таки публичные дискуссии, является ли для белорусов Отечественной война 1812 года, в ходе которых настоятельно предлагалось установить памятники не только белорусам, воевавшим на стороне французов, но и самому Наполеону; причем такого же плана дискуссии навязывались неоднократно и по отношению к войне 1941-1945 гг.;

— статус «национальной веры белорусов» поспешно присвоен униатству, а Православие при этом обычно маркируется как «имперская Церковь», «рука Москвы» и т.д. – его, мол, «русский царь-завоеватель на своих телегах привез»;

— Католической церковью давно канонизирован Иосафат Кунцевич, униатский архиерей, которого православный народ прозвал «душехватом», но бурные протесты вызвала даже информация, что Синод Белорусского Экзархата РПЦ будет рассматривать вопрос о канонизации митрополита Иосифа (Семашко), воссоединившего униатов с Русской Православной Церковью.

А не менее существенно то, что такого рода вербальное воздействие на сознание белорусов закрепляется и материально:

— не успела Беларусь объявить независимость, как был учрежден, в качестве ее высшей награды, орден Калиновского – одного из предводителей польского (антироссийского) восстания;

— имя Калиновского носят проспекты, улицы и переулки ряда белорусских городов, а названных именем Муравьева, который подавил упомянутое восстание, не было и нет; то же самое можно сказать по поводу Костюшко – с одной стороны, а Суворова – с другой; впрочем, улицы Е.Ф.Карского, первого белоруса, ставшего действительным членом Российской Императорской академии наук, основоположника научной белорусистики, нет в Минске, где он учился в духовном училище и семинарии; нет и памятника ему;

— зато установлены, восстановлены или спроектированы памятники называвшимся Костюшко и Калиновскому, их легионерам и косионерам, а также Гедимину и Гедиминовичам, Ягайло и Ягеллонам, Радзивиллам;

— восстанавливаются замки едва ли не всех известных представителей польской шляхты; о них пишутся многочисленные исследования и художественные произведения, ставятся спектакли и снимаются фильмы; при этом, например, о роде Радзивиллов автор телефильма, снятого в связи с восстановлением их замка, утверждает ничтоже сумняшеся: «Они закладывали основы нашей государственности и идеологии»;

— вообще, превозносить шляхту и доказывать свою принадлежность к ней стало у нас массовым занятием едва ли не всех умеющих писать, да и не умеющих тоже; и, кстати, именно этого плана книги приносят признание, популярность – их даже подносят в дар Патриарху Московскому и всея Руси.

Безусловно, за все это несем ответственность мы – гуманитарно-научная и творческая интеллигенция Беларуси. Но в очередной раз осмеливаюсь, по-братски, высказаться относительно взглядов «с высоты» Останкинской башни и колокольни Ивана Великого. Они не всегда верны из-за проекции. А нам наша реальность, на уровне глаз, видна отчетливее. В том числе и опасность, которая непременно даст о себе знать, ежели мы вместе, именно по-братски, не будем делать того, что должны ради истинного братства, в интересах соотечества.

Трудно строить дом. Еще труднее восстанавливать дом разваленный. Легко строить только воздушные замки. Но в них не поселишь семью. Наши же замыслы сосредоточены как раз на этом. Так что остается одно: строить. С Божьей помощью.

И.А.Чарота, д.ф.н.,проф., зав. кафедрой славянских литератур БГУ