75-летию Святейшего Патриарха Московского, Великой, Малой и Белой России Кирилла посвящается

Диакон Игорь Голиков, Кирилл Фролов

К подлинным свидетельствам русской церковной истории.

«Cпор между Никоном и Аввакумом это и есть спор о том, быть России великой империей, или быть маленькой фольклорной страной. Никон хотел,… чтобы Россия стала лидером всего христианского мира, а не исповедовала какое-то особое христианство, которым можно гордиться наряду с другими непохожими ни на кого феноменами: балалайками, матрешками, самоварами, лаптями…» (Профессор Финансового Университета при Правительстве России, депутат ГД ФС РФ Олег Матвейчев).

Не прекращаются дискуссии о личности и роли Патриарха Никона в истории Русской Церкви. В своё время митрополит Антоний (Храповицкий) назвал его «величайшим человеком русской истории». Однако дискуссии последнего времени, печально известный сериал и даже отдельные проповеди с церковного амвона вновь демонизируют фигуру великого русского Патриарха, возлагая именно на него вину за раскол XVII века, при этом обеляя его оппонентов.
Осуждение Патриарха Никона, помимо последствий для Русской Церкви, стало геополитической катастрофой и для России. Помимо каких-либо корыстных мотивов, мы видим у греков и стремление осудить само желание Никона сделать русскую землю центром Вселенского Православия.
 Протоиерей Лев Лебедев пишет:
«По замыслу Никона, подлинное единение человечества во Христе на земле и на небе, то «соединение всех», о котором молится Церковь, может быть осуществлено только на основе православия и притом по изволению промысла Божия в его русском выражении. Началом и центром такого единения становится Новый Иерусалим. Тем самым он оказывается сердцем вселенской экклезии, ее столицей. В таком случае Новый Иерусалим, согласно законам иконографии и кафоличности, должен был обладать всеми свойствами и благодатью такого единства, как своего «первообраза», быть в определенной мере его реализацией.

Руководство данным центром представлялось Никону в некоторых отношениях чем-то даже более важным, чем патриаршество в одной только Русской церкви….
В тяжелейших условиях опалы, находясь практически на положении заключенного, Никон в короткий срок превратил свой Новый Иерусалим в развитый центр духовной жизни, культуры и творчества. В монастыре находилась богатейшая библиотека патриарха, присланная ему из Москвы, в обители намеревались устроить типографию, была создана школа для монастырских работников, где они обучались грамоте и художественным ремеслам. Некоторые из учеников этой школы после осуждения Никона были взяты в царские мастерские в число учеников знаменитого Симона Ушакова. Белорусские мастера под руководством Петра Заборского наладили здесь производство прекрасных поливных изразцов. Старец Сергий Турчанинов отлил в монастыре несколько замечательных колоколов с изображениями святых и надписями, разъясняющими смысл церковной символики. В обители кипел труд строителей каменотесов, резчиков по дереву, иконописцев, переводчиков, поэтов… Множество мастеров были взяты из Нового Иерусалима в царские мастерские Москвы после ссылки Никона.

Число братии (монахов и бельцов) достигло здесь при Никоне 500 человек. Патриарх очень часто служил, и нередко вся служба шла на греческом языке (еще один намек на вселенское значение обители). Здесь он рукополагал священников, диаконов в свои монастыри, приписные обители и приходы в монастырских вотчинах, постригал в монашество, возводил в степень игуменов и архимандритов.»

(Прот.Лев Лебедев, «Москва Патриаршая»)

Что же стало важнейшим в мотивации восточных Патриархов осудить Никона? Это был не просто суд над Патриархом, это был суд над всей Русской Церковью. И сегодняшний демарш Фанара – это отголоски лигаридовщины XVII века.  Именно Лигарид на Большом Московском соборе попытался воспрепятствовать возвращением тогда еще православным  Константинопольским Патриархатом  Русской Церкви Киевской и Малой России Митрополии. Об этом также читаем у о.Льва Лебедева:
«А константинопольский престол оскорблен Никоном, по словам Лигарида, тем, что Никон захватил Киевскую митрополию, называя себя патриархом «и Малыя России», тогда как она находится в юрисдикции Константинополя (тоже, в сущности, ложное обвинение). Все это было, конечно, рассчитано на то, чтобы, задев честь вселенских патриархов, возбудить их особое возмущение Никоном. Однако, если отбросить лживый клеветнический характер этих главных обвинений Лигарида, их лукавую направленность, нельзя не заметить, что они, хотя в перевернутом, искаженном виде, как в кривом зеркале, отражают некую действительность, которая и впрямь является главной причиной осуждения Никона. Создавая в могучей России свой Новый Иерусалим, Никон как его «патриарх» в самом деле приобретал невиданную кафолическую значимость и силу, в чем-то даже превосходившую значение четырех восточных патриархов в том состоянии, в каком они тогда находились.»
 (ук.соч.)
Тем не менее, уже после смерти Патриарха Никона его труды по возвращению учреждённой впавшим в Флорентийскую унию Константинополем в XV веке Киевской митрополии на землях, оккупированных  Великим княжеством Литовским в лоно Русской Церкви в 1686 году увенчались успехом. И сегодня опубликован сборник исторических документов, подтверждающих законность и каноничость возвращения Киевской и Малой России Митрополии Русской Церкви.

Более того, тайный униат Лигарид лгал, утверждая, что патриарх Никон присвоил себе титул «…и Малой России». Титул «Патриарх Московский, Великой, Малой и Белой России» был дарован Никону и всем Московским Первосвятителям Царьградским Патриархом Паисием.

Изучая историю период Патриаршества Никона, как правило,  ссылаются на труды Н.М.Карамзина, С.М.Соловьёва, Н.Ф.Каптерева, В.О.Ключевского, Антона Карташева.
Проблема всех этих трудов одна – все они восходят к одному ключевому  источнику. Это «История суда над Патриархом Никоном» Паисия Лигарида, идеолога и главной действующей силы в организации этого суда.. Либо так или иначе опираются на свидетельства противников Никона. Предвзятость  этих источников очевидна.
При этом напрочь игнорируются труды других историков, таких, как В.Пальмер, профессор В.В. Зызыкин, протоиерей Лев Лебедев.
В наше время нахраписто демонизировать  Патриарха Никона,  делая вид, будто в природе не существует трудов, где с фактами на руках опровергаются подобные инсинуации, в частности — такого фундаментального труда, как 1200-страничное исследование профессора М.В. Зызыкина «Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи», или труд протоиерея Льва Лебедева «Москва Патриаршая» — это означает демонстрировать  вопиющую интеллектуальную нечестность.
А уж продолжать опираться на «Историю суда над Патриархом Никоном» исторгнутого из сана католического авантюриста и мужеложца Паисия Лигарида, как на главный источник сведений – это просто позорище!

«Сведения о Лигариде получены известным историком иезуитом о. Пирлингом через кардинала Рамполлу, из Congregatio de propaganda fidei, в которой означенный кардинал был секретарем, и от которой в качестве миссионера на Востоке зависел в свое время Паисий Лигарид. Уроженец Хиоса, 13 лет Лигарид принят в 1625 г. в коллегию Св. Афанасия в Риме, основанную папой Григорием XIII для униатов-греков, в которой он и кончил на иждивении папы и философское и богословское отделение. 27 сент. 1636 г. он, в виду блестящих успехов, был подвергнут в церкви Св. Афанасия, в присутствии всех кардиналов и знати и учащейся молодежи, публичному испытанию, и поразил всех своими знаниями и умением совершенно свободно изъясняться по латыни и по-гречески. Получив тут же степень доктора богословия и философии, он был оставлен в Риме для преподавания греческого языка. Ректор Академии дал о нем такую аттестацию протектору Коллегии кардиналу Барберини: «Он кроткого нрава, добродетелен, послушен, набожен, горячо любит Латинскую Церковь, отлично владеет греческим языком». В 1639 году он был поставлен в священники униатским Митрополитом Рафаилом Корсаком.

В 1641 году Лигарид уехал, в качестве миссионера, на Восток от Пропаганды fidei с жалованьем в 50 скуди. Он оставил по себе память в Риме, как талантливый, преданный науке, отменный в благочестии советник. Префект конгрегации Божией Матери при Коллегии, известный писатель Лев Алляций писал о нем: «Ум проницательный, характер твердый, начитанный особенно по церковной части, искусный и изящный оратор на греческом языке, старом и новом, не чуждый классической поэзии, готовый пролить свою кровь за католическую веру». Французский посол в Константинополе Jean de la haye писал лестно об его церковной деятельности в Риме, и Пропаганда повысила ему жалованье до 60 скуди. Это жалованье он получал долгое время, и только в 1662 году он писал Пропаганде и нунцию в Варшаве Пиньятелли (будущему папе Иннокентию XII) жалобы на невысылку пособия; и еще в 1668 году 25 сентября сообщал о ходе переговоров по соединению Церквей, причем писал, что из двух Патриархов, склонных к унии, один отступился, другой уехал, а царь занят другими делами. За успешную деятельность в Константинополе Пропаганда расширила его сферу деятельности на Молдавию и Валахию, где, он был преподавателем в Яссах, издал Кормчую на румынском языке и играл роль в политической жизни страны…
В 1658 г. Софийский Католический Епископ, которому были подведомственны Молдаво-Валахские католики, дает ему удостоверение, что он состоит богословом, исповедником и проповедником при каком-то князе, что Лигарид помнит, кто его вскормил, что он служит Церкви. Сам же Лигарид в это время писал Пропаганде, что он от католичества не отрекался (хотя с 1652 г. состоял Православным Митрополитом) и ссылался на фракцисканца о. Маяко, который не мог однако подтвердить показаний Лигарида, ибо присутствовал при посвящении его Православным Архиереем….О. Пирлинг сообщает, что в докладе своем о Московии 26–11 1697 года кардинал Альбани говорит, что Паисий Лигарид всегда относился с уважением к Римской Церкви, и высказывал сожаление, что ему в свое время не было оказано достаточной поддержки в установлении постоянных сношений с Москвой. Таковы сведения, добытыя о Лигариде о. Пирлингом. Факт необыкновенного двуличия Лигарида виден уже из того, что в письме на имя Пропаганды 1662 г. он давал объяснения, что его посвящение происходило по католическому восточному обряду, что он топтал ногами не изображение папы и кардинала, а двуглавого орла в знак неустрашимости перед царями в защиту прав Церкви, писал в Рим о помощи с обещанием остаться неизменным приверженцем Рима. Но в то же время, в том же 1662 г., он в письмах к Никону писал в цезарепапистском духе о принципе единой власти в Церкви и в государстве и составил знаменитые ответы на вопросы Стрешнева в том же духе и объявлял себя в Москве строго православным….
Из времени его пребывания в Молдаво-Валахии Пальмер отмечает, что, преподавая в православной школе, Лигарид умел казаться православным, не порывая с католиками, и от этого времени осталось его письмо к его товарищу известному Льву Алляцию, в котором Лигарид разсказывает историю одного чуда, которого не мог совершить православный священник, но которое будто бы, как говорит Лигарид, совершил известный униатский Епископ Иосафат Кунцевич. Это письмо показывает действительные симпатии Лигарида.» (М.В.Зызыкин, проф., Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи).

Итак, Лигарид пропагандирует Иосафата Кунцевича, самого яркого «героя» антиправославного, антирусского террора  униатского архиепископа. Этот «душехват» (как называла его униатская пропаганда), кроме обычных в Речи Посполитой убийств и пыток противников унии, запрещал хоронить православных на христианских кладбищах, приказывал разрывать могилы православных, выкапывать трупы и т.д.

«О пребывании Лигарида в Молдавии говорит еще Павел Алеппский, сын Патриарха Макария Антиохийского, встретивший там Лигарида на обратном пути из Москвы в 1656 г., что он там участвовал в интриге по свержению Василия Бея в пользу Стефана Бея, но бежал оттуда после низложения Стефана, не чувствуя себя в безопасности, как скомпрометированный в интриге.» (М.В.Зызыкин, ук. соч)

А вот свидетельство Патриарха Иерусалимского Досифея:
«Паисий Лигарид с острова Хиоса. Латинянин. Он написал толкование на Божественную литургию, но в смысле благоприятном Римской Церкви. Он написал также исторический труд об Иерусалимских Патриархах in folio в 73 тетрадях. Мы сами много использовали оттуда материалов для настоящей истории. Он написал о Патриархах до Ираклия но не сказал ничего здравого о них. Третья часть труда состоит из историй и разсказов об аскетах и Патриархах; две трети направлены против Восточной Церкви и специально против Святого Фотия в защиту папской власти. Патриарх Мелетий Константинопольский (1668–1671) и Нектарий Иерусалимский (1661–1669), прочитав эту историю и увидев в ней самое низкое ругательство против Православия, предали ее анафеме и отлучили от Церкви самого Лигарида, как еретика» (Пальмер III, 6, цит. по М.В. Зызыкин, ук. соч, с.237-238).

Патриарх Никон писал о том, что ему было известно от архимандрита Феофана и от Агафангела дьякона, спутника Лигарида, поссорившегося с последним: «Мне говорят, писал Никон, что он не православный сын Восточной Церкви, а член Римского костела; что он был у папы до 30 лет дьяконом и жил долго среди мутьян (валахов) и сеял Римскую ересь; он позволял вдовым священникам жениться снова и говорил, что молодые монахи и монашки могут вступать в брак; он ел мясо. Митрополит Молдавский писал о нем Вселенским Патриархам, и они его анафематствовали и приказали ему снять монашеское платье, но он ушел из Валахии в Польшу, где он был долго у короля и служил в костелах».(там же)

Подтверждением католических симпатий Лигарида является и сочинение его, написанное в Москве по просьбе Шведского посланника Лилиенталя около 1666 года: «Tractatus de Fide graecorum et russorum circa sacrosantum Eucharistiae Mysterium». Подтверждением католических симпатий Лигарида является и сочинение его, написанное в Москве по просьбе Шведского посланника Лилиенталя около 1666 года: «Tractatus de Fide graecorum et russorum circa sacrosantum Eucharistiae Mysterium».

В книге Rodota, изданной в Риме в 1763 году: «Dell» origine, progresso e stato presente del Rito Graeco in Italia», разсказывается о злостраданиях Лигарида в Константинополе от греческого духовенства за то что  «он учено защищал истины католичества, с редкой проникновенностью и остротой стыдил и приводил к молчанию своих оппонентов, так как они неспособны были противостать ни силе его рвения, ни силе аргументов, которыми он утверждал верховенство папской власти над властью других Патриархов». И ему в особую заслугу ставилось, то, что он имел в Москве достаточное влияние, «искоренить эти два чудовищные злоупотребления, то есть перекрещивание латинян и ежегодное повторение отлучения Папы».

И ещё одно свидетельство жертвы Лигарида, Патриарха Никона:
«Царь слушает Лигарида, как пророка Божия, человека, о котором утверждают знающие его, что он католик и Римской веры, что он посвящен в дьяконы и священники по папскому приказу в Риме, что он был в Польше у короля и служил мессы по Римскому обряду. И священники и дьяконы, жившие с ним в Москве, говорят о нем, что он ничего не совершает надлежащего Епископу, ест мясо, пьет без отношения к времени; ест и пьет пред богослужением, а после литургисает, и что он совершает содомию» (Pal. IV, 586).

Одним из пунктов обвинений против Патриарха Никона и стала «клевета» на Паисия Лигарида, то есть – предоставленные Патриархом свидетельства были объявлены «клеветническими».
Еще 29 июля 1669 г. царь Алексей Михайлович получил от Иерусалимского Патриарха Нектария сообщение о Лигариде, в котором тот писал: «Даем подлинную ведомость, что он Лигарид отнюдь не Митрополит, ни Архиерей, ни учитель, ни Владыка, ни пастырь, потому что он столько лет отстал и по правилам св. отец есть он подлинно отставлен и всякого архиерейского чина лишен, только именуется Паисий».

«Нектарий Патриарх указал и на то, что «Лигарид называется с православными православным, а латыни свидетельствуют и называют его своим, и Папа Римский емлет от него на всякий год по 200 ефимков» (Каптерев. Хлопоты Московского правительства о возстановлении Паисия Александрийского и Макария Антиохийского на их кафедры и о разрешение от запрещения Паисия Лигарида. Б. В. 1911, 3).

« Если царь раньше не верил утверждениям Патриарха Никона о Лигариде, то теперь нельзя было не верить, ибо сообщал его непосредственный начальник; кроме того, католиком его признавал не только Иерусалимский Патриарх, но и Константинопольский: царь, очень расположенный к Лигариду, благодарный ему за проведение дела против Никона, видел в осуждении Лигарида осуждение всего Никоновского дела и потому просил всячески о возстановлении его в сане особой грамотой, но, так как на Иерусалимской кафедре оказался уже с 23 января 1669 г. Патриарх Досифей, то он и дал ответ царю:
 «Мы прочитали (в твоих грамотах) о Газском Митрополите, писал последний, чтобы мы его простили, и что будто не имеет вины на себе, а он Лигарид имеет многия вины и согрешения, которыя, написав, посланы были к тебе великому государю свидетельства ради, только стыд послать нас не допустил, отчего и возвратили. Только единое говорим, что кир Нектарий Патриарх не таковой, чтобы писать или говорить ложно, но такой в правиле, что ныне иной такой Архиерей разумный и богобоязненный не будет». Патриарх, уступая крайней мольбе царя, возстанавливает Лигарида и одновременно просит его в частном письме «уцеломудриться хотя отныне впредь». Это было в январе 1670 года, но через два месяца Патриарх Досифей снова запретил Лигарида и уже ни на какие просьбы и подарки больше не сдавался, будучи убежден, что Лигарид тайный католик и содомит. Лигарид так и умер под запрещением. (М.В.Зызыкин, ук. соч.)

Мы сталкиваемся здесь с чудовищной и трагической ситуацией. Государь и бояре знают и понимают, кем на самом деле является человек, к услугам которого они прибегли, но это никого не останавливает, политический интерес ставится выше правды Божией, и Царь Алексий Михайлович, вместо исправления чудовищной ошибки, решает обелить себя и ради этого даже добиться восстановления в сане справедливо изверженного Лигарида.
Последствия опрометчивого шага Алексия Михайловича исправлять стал уже его сын, Государь Феодор Алексеевич.

И вот, Паисий Лигарид его «История суда над Патриархом Никоном» становится практически единственным источником для таких выдающихся историков, как Карамзин, Соловьёв, Ключевский, Каптерев, Карташев, имена которых воспринимаются как некая гарантия авторитетности. «Разве культурный человек в России станет спорить с Карамзиным?»
Таким человеком стал профессор Михаил Валерианович Зызыкин (1880-1960) – русский православный историк, правовед и публицист. С 1911 г. являлся приват-доцентом Императорского Московского университета. С 1921 г. в эмиграции. До 1929 г. преподавал в Софийском университете. Был избран членом Международной Академии христианских социологов (Великобритания). С 1929 г. — профессор православного богословского факультета по кафедре православной социологии и каноническому праву Варшавского университета. Был активным участником церковной жизни и монархического движения в эмиграции. Ему принадлежит монументальный труд о патриархе Никоне: «Патриарх Никон: Его государственные и канонические идеи».
Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей митрополит Антоний (Храповицкий) дал такую оценку этой работе:
«Литература о патриархе Никоне у нас была довольно обширная. Мне не раз приходилось ссылаться на нее и указывать, что большая часть ее была недоброжелательна к великому Никону, но вот в самое последнее время появилось замечательное трехтомное исследование профессора М. В. Зызыкина «Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи» (Варшава, 1935). По оригинальности, убедительности и свежести материалов это лучшее произведение о патриархе Никоне, после которого, надеюсь, уже никто не посмеет порицать патриарха Никона.»
Именно благодаря Зызыкину нам становится известным гигантский массив свидетельсв и исторических документов, оставленных без внимания выдающимися историками прошлых веков, что заставляет автора этих строк вновь и вновь приводить обширные свидетельства со страниц его трудов.
 Это важно, поскольку зачастую этот масштабный массив свидетельсв не принимается во внимание и сегодня нынешними «лигаридовцами», пытающимися  играть на теме осуждения Патриарха Никона в современных политических видах (в логике «говорим “патриарх Никон”, подразумеваем – “патриарх Кирилл”»?), желая видеть Русскую Церковь слабой и маргинальной, и интригуя против Патриарха, зачастую во имя премилого фольклорного извода Православия с чудесными бабушками «в старомодном ветхом шушуне» и в маленькой избушке, пытаясь сузить Церковь до этих рамок гетто.

Более всего странной выглядит попытка некоторых апологетов лигаридовщины (выдаваемой за старообрядчество) ссылаться на решения Большого Московского Собора 1666-67 года относительно Патриарха Никона, как на законные, и утверждать, ссылаясь на каноны, что сам он вследствии этих решений не может быть восстановлен в сане, поскольку «извержение из сана уже свершилось». При этом, что неожиданно, из консервативного лагеря раздаются голоса о необходимости «замириться» с Константинопольским патриархатом сегодня, закрыв глаза на признание им хиротоний украинских раскольников. (Может быть, предложат ещё устроить «единоверие» с бандеровцами и униатами и петь под церковными сводами песню «Батько наш – Бандера», как делают это украинские раскольники? Автор ничего не имеет против старообрядцев-единоверцев, но однозначно против любой формы легализации греко-протестантизма на Украине)
Эти апологеты не понимают, что суд Собора 1666-67 годов – это судилище над всей Русской Церковью, а не только над Никоном.

«Восточные патриархи произвели в Москве суд над патриархом Никоном, суд над старообрядцами и всей русскою церковною стариною, сделали свои авторитетные постановления относительно разных сторон русской церковной жизни в видах ее успокоения, водворения в ней более лучших и совершеннейших порядков и, получив за свои труды довольную милостыню, направились в обратный путь. Дело, соборно совершенное ими в Москве, казалось во всех отношениях вполне прочным, не вызывающим каких-либо сомнений и недоумений, так как все сомнительное патриархами было разъяснено, колебавшееся прочно установлено. Наше правительство, как светское, так и духовное, могло теперь успокоиться относительно мирного течения нашей церковной жизни, ему оставалось только практически проводить в жизнь то, что было постановлено на соборе. Но все это только казалось. В действительности же нашему правительству приходилось пережить по поводу уже закончившегося собора много беспокойств и волнений, пришлось употребить особые хлопоты даже перед самим турецким султаном, чтобы спасти собор 1667 года от зазора и нареканий со стороны.» (Н.Ф. Каптерев, профессор, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Том II, глава 10)

 Дело в том, что сам суд над Патриархом Никоном каноничен не более, чем признанные Фанаром в нынешнее время хиротонии украинских раскольников, поскольку прибывшие на Собор восточные Патриархи на момент их участия в суде были низложены со своих кафедр, на их место были избраны новые Патриархи и это было известно как Патриархам Паисию и Макарию, которые таким образом не имели канонической власти для суда над Никоном, и таковые полномочия не были им делегированы ни одним из действующих Патриархов.

«Оба Патриарха, судившие Патриарха Никона, знали еще раньше прошлое Лигарида
от Иерусалимскаго Патриарха Нектария, но в Москве защищали и
удостоверяли его Православие и пользовались его указаниями и
советами. Впрочем они сами были низложены с своих кафедр в
то время, как судили Патриарха Никона, и не могли почитаться ка-
ноническими его судьями. Те заявления на суде, которые они делали,
что будто имеют полномочия от Константинопольского и
Иерусалимского Патриарха, были явной ложью, ибо те Патриархи не
одобряли осуждения Никона и не одобряли самой их поездки в
Москву для суда. Патриарх же Нектарий, как известно, рекомендо-
вал не судить Патриарха Никона, а пригласить в Москву обратно
для патриаршествования. Подкуп Антиохийского и Александрийского
Патриархов московской компрадорской либеральной «боярской партией» по совету Лигарида определенно и точно
засвидетельствован у проф. Каптерева с указанием цифр; а
вслед за подкупом Московскому правительству предстояли хлопо-
ты по возстановлению низвергнутых Патриархов, судивших
Патриарха Никона, ибо они и низвергнуты были как раз за эту
поездку церковной властью Константинопольского Патриарха
Парфения и всех греческих архиереев, солидарных с ним. На
самомъ суде Никон был обманут относительно наличности
полномочий Патриархов от Константинопольского и
Иерусалимского, указанием на лежавший на столе свиток, состав-
ленный за подписью всех Патриархов в 1664 году, в котором
без указания личности Патриарха Никона просто содержались общие
рассуждениия на тему о том, чему подлежит Патриарх, виновный в
таких деяниях, которые приписывал Патриарху Никону ездивший
дважды в Константинополь друг Лигарида диакон Мелетий с
Стефаном Греком, привезшим ему и подложную грамоту от
Константинопольского Патриарха в 1665 году, назначавшую его
представителем Константинопольского Патриарха для суда над
Патриархом Никоном.» (Зызыкин, с.237-238)

Характерный эпизод суда над Патриархом Никоном, где Святейший вскрывает факт низложения бывших восточных Патриархов Паисия и Макария со своих кафедр:

««Когда митрополит Илларион заявил, что «ты и про святейших Патриархов Паисия и Макария говорил, что они не истинные Патриархи», Никон сказал: «мне о том достоверно известно, что на их место поставлены другие патриархи; говорили мне об этом греки; нужно, чтобы великий Государь указал о том исследовать, – допросить греков, да допросить и вселенских Патриархов по Евангелию»: Патриархи, сердясь, стали говорить: «мы престолов своих не покинули, мы не изверженные (Патриарх Парфений низвергнул их) и патриаршества не отрекались, – разве турки без нас что учинили; если же кто и дерзнул наши престолы занять против правил или принуждением турок, то те не Патриархи, а прелюбодеи. Св. Евангелию тут быть не для чего, архиерею не подобает на Евангелии клясться. А ты Никон вовсе отрекся; на тебя есть много свидетелей, что ты патриарший престол оставил с клятвой (свидетельства эти были в 1660 г., но в сущности утверждали это только митрополит Питирим и князь Трубецкой), да от тебя и вся Москва смутилась».

Никон: «свидетельствуюсь Богом, что от сего часа я отвечать перед вами, Патриархами, не буду, пока вы не предоставите грамоты от Константинопольского и Иерусалимского Патриархов.» Никон очевидно почувствовал обман его относительно полномочий, не говоря по существу о той несправедливости, которая совершалась над ним. Его протесты против захвата Царем Церкви, обусловленные его обязанностью Патриарха, были приняты, как оскорбление, влекущее низвержение.»

Итак, мы видим, что Патриархи Макарий и Паисий на суде над Никоном вовсе не отрицают факт своего низложения с Патриарших кафедр. Конечно, ситуация, когда турки, как сейчас – американцы,  по своему произволу, меняли Патриархов, весьма плачевна. Но плачевнее то, что греческие иерархи охотно этим пользовались и давали взятки.

Итак, мы обнаружили, что суд над Патриархом Никоном был исключительно политическим действом, канонически ничтожным, а низложенные со своих кафедр Восточные Патриархи были на этом действе всего лишь декорацией, придававшей всему этому действу видимость каноничности. Исходя из этого, с канонической точки зрения Патриарх Никон и не нуждался в восстановлении сана, ибо и не был извержен из сана каноническим порядком. Что сводит на нет всю аргументацию современных последователей Паисия Лигарида о «невозможности» восстановления в сане Патриарха Никона. Тем более, что это восстановление было осуществлено еще при царе Федоре Алексеевиче.

Обвинение Никона в добровольном оставлении Патриаршества несостоятельно, и основано только на лжесвидетельствах его врагов, как это неоднократно подчёркивал на суде сам Никон. Причиной ухода Патриарха Никона в Воскресенский монастырь стали как неканоническое вторжение Царя (под влиянием боярской партии) в церковную жизнь, так и «гнев царский». Причиной этого гнева были интриги бояр после длительного регентства Никона и ложные обвинения в стремлении восхитить царскую власть. Но как совместить обвинение Патриарха в восхищении царской власти с деятельным участием Никона в спасении Царской Семьи во время эпидемии чумы 1654-1655 г.г. ?

Патриарх пишет о причинах своего ухода в Воскресенский монастырь:
«Поистине, из за царского гнева стало невозможно нам жить, разве что подчиниться и стать слугами его воли и воли бояри, вопреки закону Божиему и канонам. Царь говорит: он ушел по своей воле сам собой. Но, ведь, и все святые, уходившие от злобы их врагов и скрывавшиеся, начиная от Самого Христа, уходили по собственной воле. Мы жили после нашего отшествия в нашем Воскресенском монастыре более года, и царь не спрашивал все это время о вакантности патриаршего престола, ибо хорошо знал о причине нашего ухода. И когда мы снова были в Москве (август 1659 г.) и личную беседу имели с ним, он ни слова об этом не говорил, не сделал даже намека на наше отшествие, но принял нас, как еслибы мы продолжали жить в Москве так, как обычно было принимать патриарха, посадил нас на место, соответствующее патриарху; это известно всем присутствовавшим. И царь, и царица, и царевич, и царевна, все приняли от нас благословение, также и все бояре. Никто не упрекал нас за это. Спустя один год и два месяца мы, ради забот о материальном поддержании, отправились из Воскресенского в наш Иверский монастырь и оттуда в Крестный и там жили год. И когда мы там жили, спустя полтора года после нашего отшествия царь поставил единоличным своим приказом созвать духовных сановников и русских и греческих, проживавших в Москве. И он объяснял им наше отшествие по своему, как ему вздумалось, а об обстоятельствах, действительно с ним связанных, он умолчал совершенно. Но он озаботился, чтобы некоторыя ложные показания были записаны со слов некоторых людей, живших во дворце, и от некоторых из духовенства и, побуждая одних милостями и щедротами, а других страхом, он вынудил их всех назвать это мое свидетельство добровольным отречением от кафедры…
 Пр. 16, I–II Соб. гласит: «Если какой либо епископ оставит свою епархию и живет в некоем другом месте более 6 месяцев, не в силу царского вызова и не в послушание патриарху, и не в силу болезни и невозможности передвижения, то он по общему согласию лишается своего епископского ранга и власти». Но мое отшествие было иного порядка. Как Христос Сам уходил от злобы Ирода и Евреев, тайно укрываясь и открыто уходя от них, как уходили Апостолы – Павел из Дамаска, Петр из тюрьмы, как после них уходили и другие, как Божественный Григорий и Афанасий Великий уходили от преследования тиранов, так сделали и мы. Скорее те самые епископы, которые так неудачно применяли к нам 16 пр. I–II Соб., чтобы осудить одинаково с нами и Самого Христа и Его Апостолов, в силу того же самого канона, как можно видеть, достойны низвержения, ибо, сойдясь на Собор по единоличному вызову царя, они оставались в Москве вне своих епархий больше шести месяцев, хотя долг их был – не слушаться царя и не собираться на Собор без нашего согласия и позволения. Но они, почти все посвященные мною, могут быть подведены под 13, 14 и 15 пр. того же Собора: «Если священник или епископ или митрополит осмеливаются отделиться от единения с святейшим патриархом и не будут возносить его имени, согласно правилам, в святых таинствах, прежде решения законного Собора и прочтения акта об его осуждении, подлежит и низвержению, и такого собор лишает священнической чести». Они должны были разсмотреть 17 Сард. правило, IV Вс. Соб. 33 пр. А мы не уходили в другую епархию, как могли сделать без всякого порицания, согласно этого канона –в течение всего этого времени, но оставались в своей Московской епархии, среди своей паствы»….
Сам Никон неоднократно утверждал, что он не отрекался ни от священства, ни от престола. В июле 1663 года Никон говорил приехавшему в Воскресенский монастырь на следствие о Никоновских проклятиях на молебне Николаю Ивановичу Одоевскому и через него всем боярам. Одоевский говорил ему: «Ты сам писал «бывший Патриарх», поэтому ясно, что ты оставил Патриаршество». Никон сказал: «Патриаршества и Епископства я не оставлял, но ушел от вашей злобы, давая место гневу. Почему ты не называл меня «бывшим» с самого начала. Ты сам видел, как (август 1659) мы были во время неожиданного набега татар на Москву, и как мы были по обычному приняты царским величеством, как и раньше, так как он знал, что ничего нет в нашем уходе заслуживавшего порицания. И царь и царица и царевна и царевичи и все бояре приняли от нас благословение, никто не упрекал нас» (IV, 168). Когда в 1660 г. Никон говорил посланному к нему стольнику Пушкину, что не могут ставить без него нового Патриарха, он также исходил из мысли, что ни Первосвященство, ни кафедра им не оставлены; в селе Чернове 19 декабря 1664 года, когда после его непринятия в Москве у него хотели отобрать взятый им посох Чудотворца Петра, он его не хотел отдать и сказал, что «его некому по правилам передать; оставил он Патриарший престол на время вследствие насилий против него от посторонних (церковному управлению) людей и вследствие неких обид» (IV, 549); так и на суде в заседании 5 декабря 1666 г. он говорил, «Я не отрекался, а отошел по Святому Писанию: «Где не приемлют вас, отыйдите»; я и отошел, а про отречение свидетели говорят ложь». А в другой раз в заседании Патриархи его спросили: «Разве ты не отрекался?» Никон сказал: «Отрекался в особом моем смысле, подобно Мартирию Антиохийскому, который, когда паства стала ему непослушна, отказался оставаться их пастырем»; тем не менее, так как он сделал это устно, то его заявление не сделало кафедры вакантной (V, 683). На суде Никон несколько раз заявлял, что не имеет больше желания возвращаться на кафедру, и прибавлял, что он не один, который подвергается неправильному гонению, то же сделали и с Иоанном Златоустом и, повернувшись к царю, сказал: «Когда были бунты в Москве, ты сам признавался, что среди бояр гнездилась эта несправедливость, и я, будучи огорчен, что ты попускаешь этой несправедливости, отошел от твоего гнева» (V, 715). О возможности еще более раннего ухода Никона говорил Родион Стрешнев на суде в заседании 5 декабря, свидетельствуя, что будто Никон говорил, что он давал обеты не оставаться больше 3 лет; Пальмер прибавляет, что в 1655 г. Никон чувствовал, что царь не хочет поддерживать его против бояр, и искал ухода с кафедры (V, 715). Что касается канонической стороны вопроса, то Никон сам указал, что природа его ухода не подходит под 16 пр. Двукратн. Собора. «Он уходил не в другую епархию, а оставался в своей и следовательно не нарушал прав другого Епископа в его епархии. Он к тому же не Епископ, а Патриарх, и оставался в пределах своей епархии». Если вникать в смысл 16 пр. Двукратн. Соб., то оно установило определенные ограничения для отсутствия Епископа из епархии, хотя бы и по важному делу, в 6 месяцев, но это постановление сделано отчасти ради охраны прав других Епископов, а с другой стороны 11 Сард. правило указывает еще другую причину этого ограничения: на охрану от огорчения вверенного Епископу народа в случае его долгого отсутствия и на возможность возникновения в его епархии многих смятений и неустройств» (Троицкий, Церк. Ведом. 1924 № 14–15).»
 (цит по М.В. Зызыкин, проф., Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи, глава II)
«Никон не мог по своим убеждениям становиться соучастником в том положении, которое он считал неканоническим; пока оно оставалось в силе, он и не пытался возвращаться на управление патриаршим престолом; без содействия царя он не имел другой реальной силы для опоры, ибо в Архиереях видел только угодничество правительству; когда упрекают Никона за слова, что, если бы он возвратился, то возвратился бы аки пес на свою блевотину, то надо помнить, что под блевотиной он и разумел создавшееся в действительности положение вещей, неприемлемое канонически. Слова его и означали, что при таких условиях он не может быть Патриархом, и впредь до изменения их он не вернется. А на изменение он мог разсчитывать, только поскольку царь держал бы свое клятвенное обещание. Но в подлинный смысл слов Никона его враги не вникали. Они ловили его на словах, выхваченных из контекста, зафиксировали их и на основании этого постановляли свои суждения.» (М.В. Зызыкин, ук. соч, глава IV)
«Для характеристики вообще свидетельств об уходе Никона, собранных перед Собором 1660 года, являются интересными показания о том, когда он ушел, до отпуста ли литургии или по совершении отпуста, а также заявления, подхваченные Лигаридом о снимании Никоном одежды. На последнее сам Никон ответил, что после литургии все разоблачаются, а ушел он, взяв епископские одежды.

Что же касается того, в какой момент он стал снимать епископские одежды, то проф. Николаевский исследовал показания, и вот его заключения. О том, что Никон ушел «не отпустя обедни» показали первыми Митрополит Питирим и Архиепископ Иоасаф. Сербский Митрополит Михаил 14 февраля показал, что Патриарх чел поучение после литургии и после отпуста. На Соборе Митрополит Михаил, когда ему указали на несходство с показанием Митрополита Питирима, смягчил свое показание «того де он подлинно не упомнит», в Собор же был внесен заключительный доклад, что в сказке Митрополита Михаила написано подобно той же Митрополита Питирима сказке. Три архимандрита прямо сказали, что Патриарх чел поучение и разоблачался после литургии, а один прибавил, что Патриарх после письма совершил отпуст и чел поучение народу и, прочтя поучение, начал с себя платье скидывать. Когда архимандритам на Соборе указали на противоречия с Митрополитом Питиримом, они сослались на запамятование. Митрополиту Питириму вторил только Хутынский архимандрит Тихон, показывавший уже в марте под влиянием правительственного взгляда. В сказках 14 февраля протопопов не говорится об уходе без отпуста, а только на Соборе. После 17 февраля, когда мнения членов Собора стали известными, большинство все же показало, что он ушел после полного окончания службы. Так показания Митрополита Питирима остались главным основанием для обвинения Никона в уходе из собора до окончания службы, хотя не подтвердились целой массой других показаний, показания же, данные после 17 февраля, под влиянием правительственного мнения, или противоречат первоначальным показаниям тех же лиц или сопровождаются сомнением относительно памяти.

Все это вместе взятое и приводит к мнению о недоказанности и несправедливости мнения об уходе Никона без отпуста, особенно, если принять во внимание: что 1) служба 10 июля была особенно торжественная, и после литургии Риза Господня подлежала отнесению в прежнее место. Если бы Никон не исполнил этого по чину, то его непременно бы обвинили в нарушении этого обряда, но об этом никто не говорил. 2) Никон был слишком строг в исполнении чина и не мог не сделать отпуста. Если бы он забыл, ему бы напомнили тут же. 3) Многие свидетели говорили, что они не слыхали речи и отречения, ибо разоблачались в алтаре, а, раз они сами разоблачались, значит служба уже кончилась. Вот эта совершенная доказанность факта, противоположного показаниям Митрополита Питирима – показания которого играли главную роль, является характерным для всего способа собирания и оценки свидетельских показаний и опорачивает и всю основательность суждения Собора 1660 г. о факте ухода Никона.»

(.М.В. Зызыкин, ук. соч)

То есть, выражения типа «Я вам больше не Патриарх» следует рассматривать как элемент пастырской педагогики Патриарха Никона.  Причиной его ухода в Воскресенский монастырь стало изменение государственной политики в сторону секуляризации как общественной, так и церковной жизни, необходимость для Патриарха руководствоваться не канонами Церкви, а указаниями Монастырского Приказа, упразднение которого было одним из условий согласия Никона на Патриаршество.

«Обвиняют Никона в уходе. Можно поставить другой вопрос: мог ли Никон не уйти? Он про себя говорил, что и он давал при поставлении клятвенное обещание соблюдать каноны; когда же преграда, сдерживавшая боярское своеволие в виде поддержки царя, пала, и клятва царя перестала соблюдаться, что мог сделать Никон? Или своим участием санкционировать нарушение канонов, которым ознаменовался новый курс правительства, когда бояре сумели поссорить царя с Никоном, или протестовать на весь мир. Если мы посмотрим, какое значение придавал Никон клятве и её соблюдению, то мы увидим, что он и не мог сделать иначе, как протестовать и уклониться от участия в правонарушении. Вопрос о нарушении царем клятвы имеет центральное значение в уходе Никона; длительный гнев царя, выразившийся наконец в непосещении службы, был лишь второй причиной, которая показывала, что Никон лишен возможности повернуть царя на прежний путь – соблюдение канонов в смысле по крайней мере непроведения постановлений Уложения, противных канонов, в жизнь. При гневе царя, что можно было ждать дальше от бояр, которые держали в руках государственное управление во всех областях жизни, в том числе и в той, которая соприкасалась с Церковью, особенно от Монастырского Приказа, во главе которого был Одоевский, главный автор Уложения, принадлежавший к тем слоям боярства, которые навлекли на себя хищением казны и неправосудием злобу народа, разграбившего его дом в бунт 1648 г. Царь был примером для бояр, и, если он не переменится, то Никону нечего было ждать улучшений в отношении к Церкви и её предстоятелю Патриарху, а напоминания о клятве были безрезультатны (I, 289). «Царь сам не уважает своего обета, и все люди, смотря на его пример, делают также, как Бог свидетельствует (Мф. X, 24): ученик не выше учителя и слуга не выше господина своего».» (.М.В. Зызыкин, ук. соч)

Никон пишет в «Раззорении» (I, 104): «Я ушел не без ведома царя; царь знал, что я уходил из за его гнева против меня, начавшегося без благословенной причины. Я сказал князю Ромадановскому и Ив. Матюшину, что я ухожу от гнева царя. Царь гневался на меня и не приходил в церковь. Было много сделано обид: Царь начал не соблюдать Божественные заповеди Христа и Св. Апостолов, которыя он клялся соблюдать при нашем поставлении на патриаршество. Но он царь, в нарушение канонов, отнял церковный суд и приказал, чтобы мы сами и Епископы, и весь священный чин судились людьми его судов (Монастырский Приказ), как делается это на виду у всех. И о всем этом мы свидетельствовали здесь перед всеми в Церкви. Итак, я не уходил без оповещения. Но другие по принуждению царя назвали мое свидетельствование «отречением». А в другом месте (I, 583): «Царь и бояре обещали внимательно слушать и повиноваться заповедям Христа и канонам Апостолов и Отцов и ничего не замышлять пустой хитростью по преданиям человеческим и по стихиям этого мира. И сначала царь был добр и послушен, и Никон был Патриархом. Но, когда царь изменился к худшему и начал презирать заповеди Божии и каноны и начал не только не слушать Патриарха Никона, но даже говорить ему неподобающия резкие слова, тогда Патриарх Никон, свидетельствуя в той же Церкви, послал с ключарем письмо, собственноручно написанное, и объяснил почему уходит, т. е., чтобы дать место царскому гневу. А он государь, читал ли, нет ли, письмо, но прислал его обратно, и Патриарх Никон, прождав несколько дней в Воскресенском подворье, ушел в монастырь».

Если в наш материалистический век многим непонятно, что Никон мог употребить такую меру архипастырского воздействия из-за нарушения клятвы, то мы, чтобы лучше понять значение нарушения клятвы в глазах верующего христианства, напомним то значение клятвы, которое с нею связывалось не только в мире христианском, но и в мире религиозном языческом. Об этом упоминает Philips (De droit éccles II, 270) со ссылкой на памятник древней Исландской литературы Edda:
«Присяга и у язычников имела характер существенно религиозный, и убеждение, глубоко запечатленное в их сердцах о её святости и неприкосновенности, есть новое доказательство сознания наполовину просветительного, которое имело язычество о высшем и страшном величии Божества. Когда вера в присягу перестает сохраняться среди нации, это – непреложный симптом её полного нравственного распада; также Эдда считает, что нарушение присяги является герольдом, который возвещает «пожар мира, его разрушение огнем».»

Итак, мы видим как необоснованность обвинений в отречении от сана и самовольном оставлении Никоном Патриаршей кафедры, так и резонность его пастырского поступка во время проповеди в праздник Ризоположения, что опровергает доводы как лигаридовцев прошлых веков, так и лигаридовцев нынешних.

Обвинение в единоличном низложении Павла Коломенского также не опровергается фактами. Читаем у Зызыкина фрагмент допроса Патриарха во время судилища над ним:
“«Патриархи тогда спросили Никона: «как же ты один низложил неканонически еп. Павла Коломенского (в 1654 г.) и сослал его?» Никон: «Я не моим собственным авторитетом низложил его.»” (М.В.Зызыкин, ук. соч, глава III)

Чьим же именно авторитетом был низложен за свою фронду епископ Павел Коломенский?

«Обвинение в смертной жестокости к Павлу Алеппскому не было доказано. Павел умер в ссылке от неизвестной причины, а Никон старообрядцев ссылал только ради прекращения их пропаганды, а к казням приговаривали их уже после собора 1667 г., когда Никон не имел уже никакого значения. По отношению к Павлу Коломенскому Никон имел одобрение Константинопольского Патриарха и Царя, и Патриарх Макарий его за это не порицал в бытность в Москве в 1654–1656 г., хотя об этом знал и даже жил в доме Коломенского Епископа в Коломне, пока была чума; если бы он находил неправильность в этом, то сказал бы Никону, который, по свидетельству сына Патриарха Макария Павла Алеппского, просил говорить обо всех недостатках в уставе церковном и весьма почитал его авторитет. Но Павел Алеппский хвалил Никона за ссылку Епископа Павла Коломенского (II, 78), очевидно со слов отца своего, к которому относился с почтением.» (там же)
А выше  профессор М.В. Зызыкин пишет подробнее об обстоятельствах низложения и ссылки епископа Павла Коломенского, и будет правильным привести здесь вновь пространную цитату из его труда:

«Документов об этом деле до нас не дошло, а потому о нем приходится составить впечатление по косвенным данным. Прежде всего, когда Никона обвиняли в этом на суде, что будто он это сделал единолично, то он это оспаривал и сказал в подтверждение своих слов, что дело это можно видеть на Патриаршем дворе, но никто его не отыскивал, ибо приговор над Никоном был предрешен, и оно никого не интересовало.

Затем 3 июня 1655 года, по рассказу Павла Алеппского (11, 498), Никон посвящал нового Епископа на Коломенскую епархию в то время, как её Епископ был жив, и Павел не порицает этого акта и не говорит, чтобы Патриарх Макарий разубеждал Никона, хотя Никон, по словам, Павла Алеппского, всегда просил Патриарха Макария указывать все его ошибки. Сам Павел Алеппский указывает на случай происшедшего разногласия между названными Патриархами, именно, когда Патриарх Макарий отговаривал Никона от совершения только единократного водоосвящения в праздник Крещения Господня в январе 1656 г. (Никон воду освящал только накануне). Надо думать, что, если бы была налицо такая большая каноническая неправильность, как единоличный суд над Епископом, то Павел бы об этом сообщил; вероятно, он бы внес это обстоятельство в число обвинений Никона, когда в 1667 году исправлял свой дневник (появившийся на свет не ранее 1670 г., но составленный во время первого пребывания в Москве в 1654–1656 г.), под влиянием атмосферы, враждебной Никону и побудившей его сделать другия видоизменения во вред памяти Никона и в противоречие его первым непосредственным впечатлениям (II введ. 55, 56 стр.). Тот же Павел Алеппский сообщает, что ссылка Епископа Коломенского была совершена и Патриархом и царем совместно (Ib. 77, 78, 170), а не Патриархом единолично, и что он это вполне заслужил (11, 510). Епископ Павел был сослан после Собора 1654 года за отказ подписать соборное постановление об исправлении книг. Кроме того в 1654 г. Никон писал свои 26 вопросов (11, 522) Константинопольскому Патриарху Паисию, спрашивая его мнение относительно реформы книг, с указанием на сопротивление, которое он встретил, и Патриарх Паисий ему ответил подробно. Письмо его было получено в 1655 году; Собор его подтвердил и подписал и постановил напечатать, что и было сделано в издании в октябре 1656 г. Скрижали (11, 522). В самом письме Патриарха Паисия (II, 410) имеется два ответа относительно Павла, Епископа Коломенского, и протопопа Ивана Неронова по поводу их отказа подписать постановление Собора, бывшего весной 1654 г.: «Об Епископе Коломенском и протопопе Иване Неронове пишете, что они с вами не согласны, но держатся за свои книги, свою литургию и свой знак креста, что они даже унижают наши Патриаршия молитвы и Литургию и хотят навязать свои собственные нововведения и тайно переделанные молитвы, как исправления. На эти обвинения мы ответим, что это признак ересей и расколов, и кто так утверждает или верит этим утверждениям, тот чужд Православию. Или пусть они непритворно согласятся и примут то, чего держится и чему учит Православная Церковь, или в противном случае после первого и второго извещения в случае их упорства и отказа исправиться, пусть они будут низвергнуты, т. е. вы низложите и отлучите их отсечением их от стада Христова, чтобы они не питали отравленной пищей. И делая так, вы будете иметь за одно с собой и нас, и наш Собор». Эти последния слова показывают, что Никон вовсе не действовал единолично, и, если не дошло до нас определенных точных данных о том, что Никон действовал с согласия своих Архиереев, шедших за ним полностью в деле церковных реформ (кроме Епископа Павла и одно время Епископа Александра Вятского), то остались точные указания, что он имел на то одобрение Собора Константинопольской Церкви и Патриарха, которого Никон почитал особо, и как первого в ряду Патриархов, в других Церквах, и как Предстоятеля Церкви, бывшей раньше для русской Церкви матерью. Никон поступил даже мягче, чем советывал Константинопольский Патриарх, ибо он не отлучил Епископа Павла от Церкви, а самая ссылка могла скорее исходить от царя, а не от Никона, ибо Каптерев доказал, что инициатива церковных реформ исходила вовсе не от Никона, а от царя и Стефана Вонифатьева, его духовника. Никон на суде заявил, что он не помнит, по каким канонам он низложил Епископа Павла, и в этом случае мог действовать в силу худых обычаев времени. Но, говоря, что на Патриаршем дворе есть дело Епископа Павла, Никон мог намекать на участие в этом деле не его одного, а и царя. Патриарх Паисий писал о Епископе Павле и царю, и Никону. Об этом наказании Павла Коломенского обстоятельно писал Павел Алеппский, говоря, что строгость Патриарха и царя заслуживает похвалы, и что вечная ссылка Павлом заслужена. И сам он разсказывает, что и Патриарх Макарий без канонического числа 12 Епископов в 1659 г. низложил и лишил сана Эмесского Митрополита Афанасия властью Бога и султана (III, 420 пр.). На сем Соборе присутствовало только 7 Епископов (II, 383 и 384).» (М.В. Зызыкин, ук. соч,  глава II)

Но современные пропагандисты лигаридовщины предпочитают умалчивать о доводах М.В. Зызыкина, и продолжают вести пропаганду о «единоличном» низложении Павла Коломенского и даже сочиняют чёрную легенду о якобы организации его убийства Патриархом, а при попытках оспорить их доводы с фактами на руках приходят в ярость.

Посмотрим на пункты обвинения Патриарха Никона на устроенном в декабре 1666 года судилище:

(1) Самовольно покинул кафедру без всякого понуждения из чувства мщения (?!) боярину Хитрово, прогнавшему от царской трапезы его слугу… обвинение не соответствует действительности.
(2) После ухода с кафедры совершал все архиерейское и рукополагал вопреки 2 правилу Константинопольского Собора; назвал свой монастырь Новым Иерусалимом, глумясь над священными названиями, а себя хищнически величал патриархом Нового Иерусалима… обвинение не соответствует действительности.

(3) Коварно не допускал избрания нового патриарха… обвинение не соответствует действительности.
 (4) Анафемствовал в Неделю Православия 1660 г. местоблюстителя патриаршего престола митрополита Питирима за совершение шествия на осляти, а также поставленного Питиримом (по желанию Царя и вопреки воле Патриарха) 4 мая 1661 г. блюстителем Киевского престола епископа Мстиславского Мефодия … (Питирим нарушил как раз те каноны, которые строго соблюдал патриарх Никон).
(5) На Собор пришел не смиренным образом и осуждал нас, патриархов, за то, что мы сами скитаемся н не сидим на своих престолах… (осуждал).
(6) Называл наши патриаршие грамоты баснями и враками, отвергал всех поместных соборов правила… (называл, но правил не отвергал).
(7) В своих грамотвх к 4-м восточным патриархам (Патриарх Никон писал лишь к одному — патриарху Константинопольскому Дионисию, но его письмо было перехвачено по приказу царя) называл царя латиномудренником и мучителем… обвинение не соответствует действительности.
.
(8) В них же писал, будто русская Церковь впала в латинские догматы и учения, особенно же говорил это о газском митрополите Паисии из-за чувства зависти … (писал).
(9) Низверг один, без Собора, Коломенскаго епископа Павла, рассвирепев, предал биению, от чего этот архиерей стал как бы вне разума и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или утонул… (это ложное обвинение).
(10) Велел безжалостно бить и мучить отца своего духовного; живя в Воскресенском монастыре многих людей, иноков и бельцов, приказывал бить кнутами, палками, жечь на пытке и многие от того умерли, как свидетельствуют достоверные свидетели… обвинение не соответствует действительности.

Последний 10-й пункт обвинения Патриарху Никону не был зачитан, его приписали позже. По всем монастырям искали жертв его мучительства, но не нашли. Единственным свидетелем по обвинению в мучительстве был представлен на Собор бывший духовник патриарха иеромонах Леонид, уличенный в 1664 г. в расколе и заключенный в монастырскую темницу.

Попытки возложить на Патриарха Никона вину за раскол несостоятельны хотя бы потому, что не Никон был инициатором церковной реформы, исправления книг и обрядов, их унификации с практикой греческих Поместных Церквей. Их инициатором была царская власть и духовник Государя Алексия Михайловича протопоп Стефан Вонифатьев.

«Никон сначала скептически относился к грекам, ибо до нас дошли слова Неронова к Никону: «Да ты же, святитель, иноземцев законоположения хвалишь и обычаи их приемлешь, благоверными и благочестивыми радетелями их нарицаешь, а мы прежде всего у тебя же слыхали, много раз говаривал ты нам, гречане де и малороссы потеряли веру и крепость, да и добрых нравов у них нет, покой де и честь их прельстили, и своим де грехам работают, а постоянства в них не объявилось и благочестия нимало. А ныне они у тебя и святые люди и законоучители?» (Знаменский. Иоанн Неронов Пр. Соб. 1869, 1). Так и Никон стоял сначала на одной почве в отношении к русским чинам и обрядам, но после, под влиянием приезжих греков – Патриарха Паисия, бывшего Патриарха Афанасия Пателяра, царского духовника Стефана Вонифатьева, он переменил отношение к греческим обрядам и решил проводить церковно-обрядовую реформу, в которой инициатива, как показано Каптеревым, была вовсе не его; согласившись ее проводить, он проводил ее с авторитетом Патриарха, с энергией ему свойственной во всяком деле. В официальной мотивировке в предисловии к служебнику 1655 г. однако говорится о том, что сам Никон, прочитав при занятиях в патриаршей библиотеке акты о введении патриаршества в России, прочел о необходимости согласовать обряды с обрядами Церкви-Матери и воспылал ревностью в их проведении.»

Сам раскол также являлся следствием грубейшей ошибки царской власти, когда протопоп Аввакум (сосланный в Иркутск, что купировало его раскольническую деятельность), после размолвки Царя и Патриарха, был неожиданно вызван в Москву.
Противники Никона сделали это намеренно, с целью использовать харизму Аввакума в качестве тарана против Патриарха, и сознательно разожгли этот пожар, увлекший в своё горнило миллионы русских людей.

И совершенно ускользает от массового читателя то, что отнюдь не реформа была причиной вражды стремительно секуляризировавшейся высшей русской аристократии против Никона.  Боярам претило «мужицкое» происхождение Никона, который не только добился возвращения Малороссии под скипетр русского Царя, но в ходе войны за Малороссию, для эффективного ведения боевых действий добился упразднения местничества (когда воинские должности передавались не наиболее способным военачальникам, а передавались по наследству, в соответствии со знатностью рода). Когда боярская партия добилась в конце 1650-х годов возвращения местничества в войске, Московское царство под командованием бездарных воевод  начало терпеть поражение за поражением, от поляков, затем от шведов.

А после расправы над патриархом Никоном либеральная боярская партия  фактически добилась расчленения России по наследственным боярским уделам. М.В. Зызыкин пишет:
«Боярству нужен слабый царь, когда оно могло бы проявлять свою власть безпрепятственно: недаром число членов Боярской Думы так сильно увеличивается при слабых царях-обоих Феодорах, а в малолетство Иоанна Грозного и при юности Алексея Михайловича установилось боярское засилие, приведшее при Грозном к расправе царя над боярами, а при Алексее Михайловиче к народному бунту 1648 года, вновь повторившемуся в 1662 году из-за неумения бояр справиться с финансовым положением Государства, сопровождавшимся взяточничеством и несправедливостью к слабым. Чего добивалось боярство при слабом царе, иллюстрирует боярский проект 1681 года, разделивший Россию на ряд наследственных наместничеств с боярскими фамилиями во главе. Это было бы возвращение России к удельным временам и обезсиление ея, на подобие Польши. Уже Царь Феодор подписал проект, и лишь Патриарх Иоаким отказал в своей подписи и убедил царя его взять обратно.» (М.В. Зызыкин, ук. соч.,  глава II)

Ещё раз задумаемся. Расчленение России боярская партия готовила ещё в в XVII веке, а учитывая непомерные амбиции боярской партии, после 1681 года Россия, как целостное государство, могла исчезнуть с карты Евразии, превратившись в рыхлую конфедерацию и затем окончательно развалившись!

Боярская партия, хотевшая «мира с Европой» и «боявшаяся санкций», ненавидела патриарха Никона и за то, что он, вместе с царским советником боярином Федором Ртищевым,  убедил Земский Собор вступить в войну с Речью Посполитой за освобождение  Малой и Белой Россси, чь более 14 просьб, молений  о воссоединении Киевских и Малой России митрополитов Иова (Борецкого), Исайи (Копинского), гетмана Петра Сагайдачного, святого брестского игумена Афанасия Филлиповича  игнорировались «борской партией», «системными  либералами» той эпохи.

Готовя великое русское воссоединение, Патриарх Никон и царский «постельничий», то есть домоуправитель Федор Ртищев пригласили в московский Андреевский монастырь 40 киевских старцев, таких как Епифаний  (Славинецкий),  Арсений (Сатановский), Дамаскин (Птицын)   -ученых монастыря -академии св. Петра Могилы, митрополита Киевского и Малой России, которые «ковали» в стенах Андреевского монастыря  воссоединение русского народа на Переяславской Раде, одновременно, они делали русский перевод Библии с Септуагинты. В Андреевском монастыре они создали «Ртищевское училище»- «Школу православной русской политики» для подготовки православной политической элиты воссоединенной России, а для  русской Библии патриарх Никон отдал русским киевлянам Чудов монастырь в Кремле.

Одновременно Патриарх Никон приглашает в Москву более 200 изразцовых дел мастеров из  Белой Руси, который создают русский национальный архитектурный стиль «Московское барокко», строят и отделывают Новоиерусалимский и Иверско- Валдайский монастыри, Теремной и Крутицкий дворцы, Покровский Собор в Измайлово и многие другие храмы.

Федор  Ртищев также вел переговоры с Гетманом Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтского о его выходе из Речи Посполитой и воссоединении с Россией.
Но реванщ «систиемно либеральных бояр», нарушение принципа Симфонии и свержение патриарха Никона остановили святое дело русского воссоединения. Да, Россия вернула Северскую Русь, поднепровье и свою первую столицу – Киев, но Малая и Белая Русь остались под польским гнетом, Речь Посполитая устроила там геноцид православных русских и их освобождения пришлось ждать до 1795-го года.

Так в чём же была причина недовольства боярской партии, рассорившей Царя и Патриарха, и добившейся низложения Первосвятителя Русской Церкви, ради чего они пошли на самые недозволенные средства, вплоть до альянса с агентом католицизма, содомитом и авантюристом Лигаридом, о подноготной которого им было доподлинно известно? Почему Царь пошёл на ссору с Никоном, оскорбляя Патриарха в самой неприличной форме из возможных?

Это – ключевая тема взаимоотношений Церкви и Государства Российского, непонимание этой проблематики ведёт исключительно к катастрофе.
Зызыкин приводит обширный исторический анализ взаимоотношений Церкви и государства, начиная от взаимоотношений между государством и религией в дохристианский период Римской Империи. В языческом Риме, в отличие от Древнего Египта или Древнего Израиля, не было специальной жреческой корпорации, выстроенной по иерархическому принципу.
Вновь открываем Зызыкина:
«Выходило как будто, что многое зависело от жрецов, ибо всеми действиями распоряжалась религия; но в действительности Римская религия была служебным орудием в руках государства в достижении им своих государственных целей. Римская государственная религия не имеет смысла без Римского государства; она росла и развивалась в зависимости от развития государства. Варрон так и писал, что сначала было основано государство, а потом создалось государственное учреждение религиозного культа. Она не имела без государства той самостоятельной жизни, задачи, отличающей ее от задачи государства, которую имеет Христианская религия. Она имела задачей оберегать материальные интересы государства…При отсутствии нравственных обязанностей перед богами Римляне ограничивали свои отношения к богам принесением жертв и даров, и у Римской государственной религии не могло быть никаких разногласий с государством…
Показателем отношения Римской религии к государству служит Римское священное право. Оно не было самостоятельной областью права по отношению к государственному праву, а совпадало с ним по содержанию и задаче….
Жречество у римлян не составляло особого служения, свыше установленного. У римлян право и обязанность совершать жертвоприношения были неразрывно связаны с imperium’ом. В частном быту жрецом был представитель власти – глава семейства, рода, коллегии, братства. В государственном быту естественным жрецом был глава государства. Полномочия умилостивлять богов от лица государства принадлежали представителям государственной власти. Жрецы были только помощниками государственных чиновников в деле умилостивления государственных богов, сведущими и опытными в делах особой важности. Жрецы не имели imprium’а, и, следовательно, не могли самостоятельно распоряжаться государственным культом…
У Римской государственной религии не было своей самостоятельной задачи, отдельной от задачи государства, и потому она не имела своей особой организации, подобной той, которую мы видим в Христианской Церкви. … Управление делами религии не отделялось от управления делами государства, интересам которого служила религия…Влияние на дела прочих жрецов зависело от отношений к ним императора. Высшая жреческая должность верховного понтифекса стала необходимой принадлежностью императорского сана, составной частью императорских прерогатив. Началось это с учреждением должности наместника коллегии понтифексов, поставившим верховного понтифекса отдельно от коллегии; решительно же выразилось в усвоении верховного понтификата обоим Августам в 257 г. Первосвященство сделалось принадлежностью императорского сана, потеряло свой местный римский характер и стало действовать во всей империи. …
Римская государственная религия совершенно забывала духовную сторону человека и покровительствовала всем его земным интересам; в последнем отношении не было потребности, о которой она бы не позаботилась; также и в отношении к государству: она участвовала во всех отправлениях его внутренней жизни. В доме она делалась домашней религией, в роде заботилась об интересах рода, в государстве была его слугой всюду, где нужна была её помощь; она празднует его успехи, терпит с ним поражения, идет в плен вместе с ним и погибает вместе с ним. Государство же видит в этой религии принадлежность государственной жизни и потому ведает её законодательством, управлением и судом. Религия – слуга человеческого общежития и для государства стала орудием его собственных целей. В соответствии с положением императора в религии и титул его гласит: Тиверий Клавдий, цезарь Август, Германик Pontifex Maximus, трибун, консул.

Государство смотрело на религию, как на государственное учреждение и считало в праве ею распоряжаться. Этот взгляд пережил признание христианства государством и влиял на построение церковно-государственных отношений в Византии, а через нее и в России, хотя христианство не могло не вступить с ним в борьбу. Он совершенно не мирится с отношением христианства к человеческому общежитию. Христианство обращает взор к небесным благам человека, не заботясь о земных благах; оно призвано к спасению людей, а не к благоустроению их на земле. Оно имеет особую самостоятельную задачу и выполняет ее своими средствами. Ни в происхождении своем, ни в существовании Церковь Христова не зависит от государства, как учреждение, установленное Самим Богом; она имеет свой закон, управление и суд; её природа требует независимости от других человеческих союзов во внутренних делах. Сливать Церковь в один организм с государством, с подчинением Церкви государству, как это делает римско-языческий принцип, значит забывать существенную природу Церкви, требующую особого и самостоятельного во внутренних делах существования, и подчиняться языческой традиции.» (ук.соч, глава I)

Концепция, в соответствии с которой глава государства является фактическим главой религии, Pontifex Maximus, всегда будет соблазнительной для государственной власти, но в отношении христианской Церкви всегда будет вести к искажению её внутреннего устроения. И главным условием своего согласия на Патриаршество Никон выдвинул признание государством самостоятельной субьектности Церкви и Патриарха, что выразилось в требовании принесения ему присяги при восшествии на Патриаршество от Царя, знати и народа, упразднения Монастырского Приказа, который являлся государственным ведомством по делам религии. И Никон нёс своё Патриаршее служение вплоть до тех пор, пока субьектность Церкви и Патриарха признавалась Царём.
Это не было проявлением какой-то дерзости со стороны Никона, как это часто пытаются представить. Патриарх следовал здесь святоотеческим путём.
Святитель Иоанн Златоуст пишет:
«Все законы, по которым должна быть устроена жизнь Церкви, называются Божественными, ниспосланными с неба; законодатель их – Сам Бог. Многие законы вышли из уст апостолов: «Уста их были царскими сокровищницами, и заключавшими в себе сокровище исцелений; некоторые церковные законы представляют из себя «Апостольский закон» (Беседа на Деян. II, 235)
«Поэтому, когда я говорю о Павле, что он преподает какой либо закон, то разумею заповеди Самого же Христа, потому что Им была движима блаженная душа апостола» (Сл. 111, 253). «Законы апостолов – законы Божественные. Поэтому, хотя многие апостолы передавали нам эти законы, но все они проповедывали нам эти законы, но все они проповедывали одно учение, так как один был художник, Дух Святый, приводивший в движение души их». Преемники апостолов по управлению Церковью разъяснили и развили в подробностях полученные от Иисуса Христа и от апостолов законы, сами составили правила относительно благоустройства. Постановления пастыря не определяет чего либо нового по сравнению с законом Иисуса Христа и апостолов; они заключают в себе разъяснение того, что открыто Господом и Его учениками – Апостолами.

Законы, поставленные отцами Церкви, до существу своему суть законы Божественные, так как составлены они пастырями Церкви под руководством Св. Духа. Определения отцов Собора называются «законоположением Духа Святого» (Б. на Деян. II, 96).

По учению Златоуста, власть священства – «власть особого рода, отличающаяся от земной власти и по происхождению, и по целям, ради которых она существует, и по средствам достижений этих целей. «Священство совершается на земле, пишет Златоуст, но принадлежит к порядку небесных учреждений – и весьма справедливо. Не человек, не ангел, не архангел, но Сам Утешитель установил это служение» (О свящ. 36). «Ту власть, которую Сам Иисус имеет, Спаситель дает Апостоламъ… Намереваясь поставить Апостолов правителями Вселенной, Он дает им право наказывать и прощать: им же отпустите грехи, отпустятся, и им же держите, держатся» (Сл. на р. м. II 256). Через рукоположение пастыри Церкви поставляются на служение, «возлагается рука на человека, но все совершает Бог, и Его Десница касается главы рукополагаемого, если рукоположение совершается как должно» (Б. на Деян. 1, 254). «Посвящаемый получает благодать Духа для предстоятельства в Церкви, для знамений и всякого служения» (Б. на 2Тим. 9–10). «Благодаря благодати священства, пастырь становится теперь посредником между Богом и людьми; он низводит на верующих Божественную благодать, он раскрывает Божественное учение, является руководителем в деле спасения. «Священникам вверяется власть действовать благодатными дарами» (Б. на Иоанн. II, 698). «Престол священства утвержден на небесах и священнику вверено устроять тамошния дела. Кто говорит это? Сам Царь небес. Елика аще свяжете на земли, говорит Он, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земле, будут разрешена на небесех» (Мф. 18, 18).

«Что может сравниться с такой честью? Небо получает начало суда с земли, и Владыка следует за рабом; и что последний присуждает внизу, то Он утверждает горе. Священник стоит посредником между Богом и родом человеческим, низводя на нас оттуда благодеяния и вознося туда наши прошения, примиряя со всем родом нашим разгневанного Бога» (Б. на Иоанна II, 698). «Живя на земле и пребывая на ней, священники призваны к распоряжению небесным и получили власть, какой Бог не дал ни ангелам, ни архангеламъ… Земные владыки имеют власть вязать, но только тела; а узы (налагаемыя священником) касаются самой души и проходят небеса; и что священники делают на земле, то Бог определяет на небе, и Владыка подтверждает мысли рабов. Что Он дал им, как не всю небесную власть? Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Иоан. 20, 23). Какая власть более этой? Всякий суд Отец отдал Сыну (Иоан. 5, 22). Вижу, что Сын весь суд предал имъ… Никто не может войти в Царство Небесное, если не будет возрожден водою и духом (Иоан. 3, 5), и не ядущий плоти Господа и не пиющий Крови Его лишается вечной жизни (Иоан. 6, 34); все же это совершается только святыми руками, т. е. руками священника: каким же образом можно без него и избежать огня геенского, и получить уготованные венцы? Вот что для нас те, которым вверено духовное рождение через крещение: через них мы облекаемся во Христа, спогребаемся Сыну Божию, делаемся членами этой Блаженной Главы, так что они по справедливости должны быть для нас не только страшнее начальников и царей, но и почтеннее отцовъ… Бог дал священникам больше власти, чем естественным родителямъ… Священники получили власть совершенно отгонять нечистоту души, так что пренебрегающие ими гораздо преступнее Дафана и сообщников его и достойны большего наказания (Числ. 16 гл.). Очевидно безумие – не почитать ту должность, без которой нельзя нам получить ни спасения, ни обещанных благ» (О свящ. 38–40).
«Начальники над земной жизнью столько ниже начальников над жизнью духовной, сколько лучше властвовать над вольными, нежели над невольными… Ибо там все делается по страху и по необходимости, а здесь по свободному произволению и по разсуждению. И не сим только духовное начальство выше гражданского, но и тем, что оно не просто есть начальство, но отеческая, можно сказать, власть, ибо имеет и кротость отеческую, и действует больше убеждениями» (Б. на 2Кор. 344–5). В основе отношений пастыря к пасомым – любовь, доходящая до самопожертвования, любовь эта однако не должна препятствовать исполнению долга обличения, наложения наказания. «Пастырь Церкви должен твердо стоять за права Церкви, он не должен никогда уменьшать величия власти, но скорее должен отказываться от жизни, чем от прав, которыя Бог Дал свыше этой власти (Сл. на р. сл. 1, 165), руководствуясь тем, что нет ничего безсильнее преступающего Божественные законы, равно как ничего сильнее защищающего Божественные законы». Пасомые по Златоусту не имеют права вмешиваться в церковные дела, а, тем более, принимать на себя священные обязанности пастыря. «Из многих событий весьма ясно можно видеть, как далек должен быть подчиненный от того, чтобы исправлять дела священников. Так некогда, при возвращении кивота, когда некоторые из подчиненных, увидев его наклонившимся и готовым упасть, поправили его, то подверглись наказанию на том же самом месте, быв поражены Господом и павши мертвыми. Между тем они не сделали ничего худого; они не наклонили кивота, а поправили его, когда он наклонился и готов был упасть. Но, чтобы вполне убедиться в достоинстве священников и в том, как непозволительно человеку подвластному, принадлежащему к числу мирян, исправлять такие дела, Бог умертвил их среди множества народа, с великою силою устрашая всех прочих и внушая никогда не приближаться к недоступным предметам священства. Подлинно, если бы каждый, под предлогом исправления худо сделанного, стал присвоять себе достоинство священства, то никогда не было бы недостатка в предлогах к исправлению, и все перемешались бы между собой так, что мы не различали бы ни начальника, ни подчиненного» (См. на р. м. II, 455).

Приводя эти и другие свидетельства Златоуста, проф.М.В.Зызыкин резюмирует:

«Мы нарочно подробно остановились на учении Златоуста о Церкви, ибо на каждом шагу, изучая Никоновские идеи, будем видеть, что именно Златоуст был главной основой их и опорой. Показанное нами его учение о Церкви, о церковном законе и церковной власти достаточно иллюстрируют, что Церковь есть совершенно самобытный, самостоятельный по происхождению союз, имеющий свои особыя цели и средства, а потому, если глава другого союза – государства усваивает себя её функции, то этим он совершает захват, объясняющийся недостаточным пониманием того, что перед ним – не языческая религия, а совершенно другая, а потому и отношения к ней со стороны государства, признающего христианство, должно быть совершенно иное. Это обстоятельство повело к тому, что христианские церковные деятели принуждены были отстаивать в государстве самостоятельное положение Церкви, как особого учреждения, в те времена, когда языческая традиция в отношении к религии прорывалась наружу в действиях императоров. Фокусом, где скрещивались эти разнородные стремления, и была царская власть. Естественно, что Церковь не могла признать за нею тех указанных нами полномочий, которыя та имела в религиозных делах во времена язычества. ибо они стали для нея jura intrasacra.» (М.В.Зызыкин, ук. соч)

Однако мы видим, что Лигарид и греческая партия соблазняли Государя именно языческой концепцией цезарепапизма, концепцией Государя как Pontifex Maximus. И именно этому и противостоял Патриарх Никон в своём «Раззорении». Как впоследствии соблазнял ею Петра церковный реформатор архиепископ Феофан (Прокопович).

Если бы рядом с Петром Первым был патриарх Никон, то необходимые имперские трансформация, вооружение и индустриализация России пошли бы правильным путем, без перекосов, которые, в итоге, и привели к февральской катастрофе 1917 го года.

Кроме того, как отмечал в своей  «Истории Русской Церкви» митрополит Макарий (Булгаков), если бы Никон остался Патриархом, раскола Русской Церкви бы не произошло, патриарх Никон излечился от «греческого плена» и служил по двум обрядам.

В действительности, еще Арсений (Суханов) «пленился» Афоном и не заметил, что афонские монахи ничего не сказали о самом главном – исихазме, а свели все дело к обрядам.
Кроме того, следует отметить, что святой архиепископ Серафим (Соболев) в своей «Русской идеологии», защищая Патриарха Никона, поправил Зызыкина, отметив, что в делах государственных православный император является «понтифексом макисмусом», что все катастрофы русской истории происходят от нарушения святоотеческого принципа Симфонии Церкви и государства, а Патриарх Никон был именно «Симфонистом» по святому равноапостольному императору Юстиниану, а не «папоцезаристом».

И яростные нападки на Патриарха Никона сегодня исходят не из тех ли же кругов, из которых слышатся призывы любой ценой (даже ценой предательства Православия?) «замириться» с Фанаром и греками, согласиться с «канонической автокефалией» Украинской Православной Церкви? А может, и «ПЦУ» призовут признать?
Понятно, что этим кругам будет мешать имя Патриарха Никона (как и имя действующего Патриарха Кирилла), они будут призывать и призывают к ликвидации Патриаршества, установления нового Монастырского Приказа (его упразднение было условием, при котором Никон соглашался стать Патриархом) в виде «госоргана по делам религий», и возвращению Синодального правления. Призывы разрушить дело Патриарха Никона и дело Патриарха Кирилла, лишить Русскую Церковь субьектности, иногда появляющиеся в телеграмм-каналах,ряде  ресурсов, в первую очередь , таких, как «Кредо. Пресс» и антироссийская «Новая газета» ( модератором этой кампании является скрывающийся  в ФРГ  лжемитрополит «суздальского раскола» Григорий Лурье)– это призывы к катастрофе Русского Православия и геополитической катастрофе России.

Призывы к нарушению принципа Симфонии  имеют не только антицерковный, но и антигосударственный характер, «коллективный Паисий Лигарид 21 го века»- это не только идеологи типа Лурье и архим. Кирилла (Говоруна), их поклонники, «оборотни в рясах» внутри Русской Церкви, но и современная  секулярная партия «бояр», «системных либералов», стремящаяся  ради «отмены санкций» не только сдать Крым, Республики Донбасса,  Новороссию и Малороссию, но и осуществить либеральный трансфер церковной и государственной власти России, пожертвовать сами Государством Российским во имя антихристианской глобализации.

И еще. Для того, что бы раз и навсегда пресечь возможность «греко- протестантского» судилища над Русской Православной Церковью, самая настоящая догматическая ересь «папского примата власти» Константинопольского Патриархата должна быть соборно осуждена.