Выступление руководителя научного отдела Российского военно-исторического общества Юрия Никифорова на Международной научно-практической конференции «Память о Второй Мировой войне и современная геополитика»

Коллеги, возможно, мое выступление прозвучит несколько банально, потому что я буду говорить о том, о чем либо уже кто-то сказал ранее, либо мы и так с вами это понимаем. Тем не менее мне хотелось бы артикулировать одну мысль, поскольку я с этим столкнулся очень плотно — в рамках некой практической деятельности Российского военно-исторического общества, и не только публичной, но и такой, что ли, бюрократической стороны этой деятельности, – например, в прошлом году, когда мы отмечали 80-летие (или не отмечали, а боролись с тем, как его пытаются отметить наши зарубежные партнеры) советско-германского договора о ненападении и начала Второй мировой войны, — и сейчас, когда даже сегодня пришлось, уже в перерывах между выходами в эфир, пытаться бросать гранаты в прибалтийских президентов, которые разразились очередным заявлением…

О чем я говорю — мне кажется, что мы недостаточно внимания уделяем актуализации и тому, как мы обеспечили работу статьи 354 прим. Уголовного кодекса Российской Федерации «Реабилитация нацизма». Если судить по сообщениям СМИ в интернете, а статья эта введена в 2014 году (я не знаю, как на самом деле, я хочу оговориться, мы же живем несколько в другом мире), но, если судить о том, что по поводу правоприменительной практики известно в интернете, то оказывается, что, видимо, юристы-практики и вообще представители правоохранительных органов, по-видимому, не в состоянии разобраться в хитросплетении аргументации авторов целого ряда текстов о Второй мировой войне, или видео, публикуемых в сети в интернет, — просто в силу отсутствия специальной исторической подготовки. Привлекают к ответственности по этой статье каких-то случайных людей, а на большее, как говорят сейчас в педагогической среде, «компетенций» не хватает. То есть статья, грубо говоря, не работает, или — не оправдывает тех надежд, которые на нее возлагались. Вместо того чтобы сделать ее работоспособной, предлагаются другие проекты. Так, я был на круглом столе, где обсуждалась инициатива фракции «Родина» в Государственной Думе, предлагался новый законопроект — запретить фальсификацию истории. В Конституцию мы вводим изменения и думаем, что сейчас это начнет каким-то образом работать.

Хотя, казалось бы, все на поверхности – Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками подвел не только итог Второй мировой войны. Для сегодняшнего дня в тех странах, где существует подобное законодательство, в том числе в нашей, он должен очертить и задать рамки допустимых легальных интерпретаций ее истории. Исходя из признания Нюрнбергского трибунала, приговора прежде всего и устава, основой для наших сегодняшних оценок, следует сделать следующий шаг и прямо сказать, что значительная часть ревизионистских трактовок, о которых мы говорим, подразумевает отвержение Нюрнбергского трибунала как основу целых отраслей, между прочим, международного гуманитарного права, ревизию его, растабуирование нацизма, — вот о чем речь.

Если позволите, я приведу простой пример: мы говорим о том, что сегодня прибалтийские президенты сделали заявление в духе, как они обычно делают, обвинения СССР в соучастии Германии в разделе Европы, в развязывании войны, в оккупации ряда стран. Но ведь Нюрнбергским процессом исследовался вопрос о главном преступлении, — а главным преступлением была названо подготовка, планирование и развязывании агрессивной войны. И ответственность за это преступление была установлена – это руководство Третьего рейха. Причем трибунал, абсолютно разумно, правильно, так же, как историк поступил бы, посчитал нужным исследовать этот вопрос, начиная с захвата Гитлером власти, вообще с целей нацистской партии, — то есть излагая это как этапы в рамках системы доказательств подготовки и планировании агрессивной войны. То есть, трибунал вовсе не считал, что война возникла в силу некой ситуации, сложившейся в 1939 году, в ситуации, в которой существовали какие-то исторические развилки, и от позиции СССР зависело развертывание германской агрессии против Польши. Там же есть прямая цитата, которую можно использовать, — в разделе, где идет описание агрессии против Польши. Я, с вашего позволения, загляну и процитирую. «Война против Польши не была внезапным ударом грома среди ясного неба, из представленных доказательств с очевидностью ясно, что эта война так же, как захват Австрии и Чехословакии, была преднамеренным и тщательно подготовленным актом, как определенной части заранее намеченной схемы и плана, потому что агрессивные планы нацистского правительства не возникли случайно… имеются в виду планы агрессии в том числе против Польши… не возникли случайно в связи со сложившейся политической обстановкой в Европе и мире». Что еще надо, чтобы сказать, что любая попытка связать пакт Молотова–Риббентропа и обосновать некую, так сказать, причинно-следственную связь, — вот если бы не пакт, то войны бы не было, — является прямым отрицанием того, что установлено приговором.

И вторая тема, которая меня очень волнует, прежде всего как педагога. Это, может быть, тоже покажется общеизвестным, но я до сих пор к этому отношусь как к чему-то неправильному. Общаясь со студентами каждый год, я чувствую, что с пугающей периодичностью стало возникать непонимание студентами элементарных вещей. Для них война вообще лишена смысла, и они очень часто мне рассказывают о том, что ну две армии воевали, два диктатора подрались, что-то не поделили. Это понятно, это от невежества, от неграмотности, но в то же время следы спецпропаганды проявляются: периодически всплывает история про какую-то неведомую старушку, которая якобы рассказывала этой девочке или мальчику, как ей немец на оккупированной территории конфетку подарил и по головке погладил. Когда мне это рассказали в первый раз, я подумал: ну, может быть, да, у этого человека была бабушка на оккупированной территории, но когда примерно одно и то же излагают совершенно разные люди, причем в разных местах и в разные годы, хочется спросить: а почему мы опять же не апеллируем к уставу Нюрнбергского трибунала, когда говорим об этом, где прямо прописано в статье 8, что никакие ссылки на приказы вышестоящего начальства не могут снять вины за преступление, это же касается и вермахта тоже. Нужно показать обществу и людям, что те солдаты вермахта, кто мужественно (как они, немцы, сами всегда подчёркивают), оборонял какой-нибудь рубеж подо Ржевом в 1942 году, обеспечивали, продлевали время, давали возможность карателям где-то в Белоруссии или в Смоленской области сжигать деревни вместе с людьми. Здесь такая же связь, как между связью сообщников в банде, где пахан приказывает одному стоять на стреме, другому взламывать сейф, а третьему еще что-нибудь делать… В рамках профессионального преступного сообщества есть разделение труда, — и солдаты вермахта, с точки зрения Нюрнбергского процесса, все попали в это разделение труда. То, что они выполняли приказы, это только смягчает вину отдельных людей, и поэтому одному преступнику дают высшую меру, а другому дают ссылку на поселение, так как любой суд старается взвесить конкретную меру вины.

Почему мы не можем, в том числе, с этой точки зрения оценить те попытки выстраивания мемориальной культуры, — например, когда нам навязали кладбище немецким солдатам, — оспорить само существование этих кладбищ под Ржевом или под Сталинградом именно с опорой, со ссылками на Нюрнбергский трибунал? Оспорить создание этих мемориальных пространств, где лежат венгры, итальянцы и все остальные, и цветы можно положить, — а рядом те люди, кого они убили? Все это — ползучая ревизия Нюрнбергского трибунала.

Заканчивая, я хотел бы констатировать, что отстаивая правду о Второй мировой войне, оберегая ее от фальсификации, как это часто формулируется, мы боремся не просто за наше право на какое-то свое российское прочтение, на свой собственный суверенный взгляд на историю, не за собственно прорусское, пророссийское прочтение, — мы продолжаем в сущности, отстаивать тот набор гуманистических, христианских в основе ценностей европейской культуры и цивилизации, которые отстаивали все антифашистские, антинацистские силы в рамках антигитлеровской коалиции в середине ХХ века. В данном случае вопрос, который я поднимаю, иллюстрирует этот вот цивилизационный, культурный, если хотите, мировоззренческий, ценностный аспект нашей борьбы. Спасибо большое.