Приднестровская проблема, как внутриполитическое и геополитическое явление, возникла 20 лет тому назад. Факторы, ее обусловившие: распад СССР, новый языковый режим, приведший к межнациональному кризису в Советской Молдавии и территориальной дезинтеграции страны, реальная опасность поглощения нашей страны Румынией.

В Приднестровском урегулировании, которому тоже уже немало лет, есть две составляющие: внутренняя и внешняя. Как правило, политическому и политологическому анализу подвергается внешний фактор влияния на процесс урегулирования. Что касается внутреннего фактора, то его объективному и всестороннему анализу не уделялось серьезного внимания. А если о нем и говорили и говорят, то лишь в контексте якобы объективно не существующей, а потому, мол, выдуманной проблемы двух берегов Днестра. То есть, нет угрозы их поглощения Румынией, нет противоречий между населением правого и левого берегов, нет исторических и геополитических различий между ними, как нет отличий в этнополитических, этнокультурных и этнопсихологических маркерах между «бессарабцами» и жителями Приднестровья. Так, во всяком случае, говорили все предыдущие кишиневские правители, начиная с Мирчи Снегура и Мирчи Друка, так говорят и ее нынешние лидеры Михай Гимпу и Влад Филат.

Здесь будет предпринята попытка проанализировать внутренние исторические, этнические, этнополитические, этнокультурные и этнопсихологические реалии, лежащие в основе внутриполитического кризиса 1989–1992 гг., как существовавшие c XVIII–XIX вв. до 1989 г., так и появившиеся впоследствии. От внешнеполитического фактора мы здесь абстрагируемся, но подчеркнем, что во внутриполитических процессах в республике на рубеже 80–90-х годов XX в. он играл второстепенную роль. Лишь после этого он прочно уселся в кучерское кресло молдавской каруцы. С тех пор этих кучеров на нем всегда сидело много, выхватывая друг у друга вожжи, попеременно управляя политическими лошадками кишиневской и тираспольской породы. Международные кучера до сих пор игнорировали интересы молдавского государства, и будут делать это до тех пор, пока не договорятся между собой, либо кто-то из них не обессилит (при этом все, как правило, смотрят в сторону России) и не сдастся на милость конкуренту. Они так себя ведут потому только, что те, кого мы называем народ Молдовы, безмолвствует. Почему он так себя повел?

Историко-политические истоки межэтнического кризиса и территориальной дезинтеграции 1989–1992 годов. Приведем известные исторические факты, относящиеся к двум берегам Днестра и объясняющие формирование этнопсихологии людей, проживавших на них.

Пруто-Днестровское междуречье с 1812 г. Россия, как победитель в русско-турецкой войне, получает от побежденного часть территории Молдавского княжества в Пруто-Днестровском междуречье, а также Буджак, входивший до этого в состав Османской империи, и административно их объединяет в Бессарабскую область. С этого времени Пруто-Днестровское междуречье получило особое историческое развитие, сделавшее его непохожим на прежнюю его историю и обусловившее его специфические отличия от истории сопредельных территорий.

В обезлюдевшем после переселения ногайских татар в Приазовье степном Буджаке Петербург проводил политику демографического его освоения немецкими колонистами, задунайскими переселенцами, казаками, малороссийскими и великорусскими крепостными крестьянами, а также молдаванами и валахами, бежавшими из Дунайских княжеств. Властью были созданы благоприятные условия для социально-экономического развития нового населения Буджака.

За пределами Буджака, то есть на остальной территории Бессарабской области после 1812 г. сохраняются возможности для демографического роста населения и улучшения его социально-экономического положения. При этом здесь, за исключением Кишинева, не проводилась целенаправленная политика по изменению этнодемографической ситуации. Таким образом, этнический облик Буджака (немцы, болгары, гагаузы, молдаване, греки, албанцы, украинцы, русские, евреи, цыгане, поляки, чехи), центральной зоны области (главным образом, молдаване) и северной части Пруто-Днестровского междуречья (молдаване, русины, малороссы, великороссы) был совершенно различен, как по национальному составу, так и по долевым соотношениям между ними. Это сыграло в последующий период истории Бессарабии решающую роль в формировании особого межэтнического климата в каждом из этих районов правого берега Днестра.

Социально-экономическое развитие Бессарабской области (с 1873 г. Бессарабская губерния) обуславливалось особыми социально-правовыми нормами для каждого разряда крестьянского сословия края (колонисты, государственные крестьяне, царане, резеши). Бессарабская деревня не была крепостнической, что делало ее в условиях тогдашней России более конкурентоспособной и экономически более состоятельной. Вместе с тем, особенности социально-экономического развития каждого указанного разряда крестьян Бессарабии, природо-климатическая специфика ее юга, центра и севера, особенности формирования населения в каждой зоне края обусловили зональные особенности хозяйственной деятельности его населения, а также разновекторную торгово-экономическую ориентацию его сельскохозяйственного рынка. Если Буджак вел торговлю в Балканском направлении, то центр выходил на центральную Европу, а север – на российские губернии. Таким образом, особенности сельскохозяйственного районирования Бессарабии, отсутствие общего торгово-экономического механизма, способствующего формированию здесь единого внутреннего сельскохозяйственного рынка, неразвитость транспортных коммуникаций в крае способствовали сохранению этнодемографических особенностей развития каждой географической зоны Бессарабии, сложившихся здесь к 30 – 40-м годам XIX века.

Этнокультурные и этнопсихологические процессы. Демографические особенности формирования населения и сложившаяся специфика социально-экономического развития каждого разряда крестьянского сословия Бессарабии обусловили замкнутый характер этнокультурного и этнопсихологического развития населения на юге, в центре и на севере Бессарабской области/губернии. В Буджаке и в целом на юге Бессарабии, где этническая чересполосица размывала этническое пограничье и обуславливала обмен опытом хозяйственной деятельности, складывались особые условия демографической, культурной и хозяйственной интерференции и формирования толерантного психологического климата в межэтнических отношениях между молдаванами, гагаузами, болгарами, русскими, украинцами, даже с иноверцами немцами и евреями. Здесь это проявлялось во взаимообмене опытом сельскохозяйственного производства, в торговле, в церковно-религиозной деятельности и школьном образовании. Создавались предпосылки для установления кровнородственных отношений в рамках единоверных молдаван, болгар, гагаузов, других православных групп населения, а это приводило к взаимопроникновению их культур, к взаимообогащению и заимствованию друг у друга поведенческих стереотипов. Происходила трансформация психологии разных этнических групп населения на юге Бессарабии с молдо-болгаро-гагаузской спецификой, но с русским межнациональным языком общения между устоявшимися там этническими и языковыми территориями. В селах со смешанным населением происходила добровольная ассимиляция языкового меньшинства языковым большинством.

В центральной зоне Пруто-Днестровского междуречья такие процессы не могли происходить, поскольку население здесь в языковом отношении, в других компонентах этнической идентификации было однотипным, либо близко родственным по происхождению, культуре и истории. Поэтому здесь этнопсихология людей не подвергалась трансформации под влиянием других этнических групп населения, как это происходило на юге Бессарабии. В центральной зоне междуречья молдаване в наибольшей степени сохранили свою этнопсихологию.

На севере Бессарабии еще до 1812 г. сформировался тот этнический состав населения, который был сохранен и после присоединения края к России. Но он отличался по этническим компонентам как от центра, так и от юга Бессарабии. Поэтому на севере происходили свои этнопсихологические процессы, отличающиеся от таковых в других регионах Пруто-Днестровья. Если оценивать этнопсихологию северян, то она имеет все признаки ее этнических составляющих – молдо-русинско-русско-украинская.

Население городов южной, центральной и северной зоны Бессарабии, за исключением Кишинева, формировалось под определенным воздействием существовавших там этнических групп населения. Но в их состав входило и еврейское население, которое придало особый этнокультурный облик Бельцам, Кишиневу, Бендерам, другим городам Бессарабии.

Следует подчеркнуть, что в пореформенный период стало происходить смешение населения между указанными этническими регионами Бессарабии. Возникли условия для создания вместо трех-четырех зональных плавильных этнических котлов единого бессарабского плавильного котла, но, как будет показано, ему было отпущено мало времени, чтобы сформировать новое этнополитическое содержание на всем Пруто-Днестровском пространстве.

Политические и геополитические процессы. На демографические и интеграционные этнокультурные и этнопсихологические процессыв Пруто-Днестровском междуречье особое влияние оказывали геополитические факторы второй половины XIX – XX века. В 1856 г. по условиям Парижского мирного договора часть Южной Бессарабии, Подунавье с пограничным к нему Припрутьем, отошли к Молдавскому княжеству. В 1878 г. уже по условиям Берлинского конгресса, этот участок Бессарабии был возвращен России. Через 40 лет вся Бессарабия на целых 22 года была оккупирована королевской Румынией. Это не могло не отразиться на демографических процессах, этнокультурном развитии и этнопсихологии населения Пруто-Днестровского междуречья.

На этапе объединения двух Дунайских княжеств в одно государство, Румынию, между населением указанной выше части Южной Бессарабии, включая и молдаван, и правительством Бухареста возникает социально-политический конфликт (1860 – 1861 гг.), который заканчивается бунтом в Болграде, его подавлением и массовым исходом населения в Приазовье. Этнодемографическое положение болгаро-гагаузско-русско-малоросского населения Подунавья претерпело существенное изменение. Эти события получают международный резонанс, что заставляет тогдашнюю власть Бухареста изменить свою жесткую политику по отношению к этому населению на умеренно либеральную. Это проявилось в системе образования, в характере проводимых аграрных реформ, в отказе здесь от рекрутского набора.

Возврат в 1878 году румынского участка Южной Бессарабии России также проходил не безболезненно. Поскольку условия его социально-экономического развития отличались от таковых в основной части Бессарабской губернии, то они, а также административно-территориальное устройство возращенного участка остаются прежними. Это обусловило специфику его экономического развития и появления здесь ирредентистских настроений вплоть до 1917 года. Хотя в целом вся Бессарабская губерния развивалась в русле всероссийских социально-экономических и общественно-политических процессов, здесь впервые после 1812 г. в молдавское национальное движение проникают отдельные элементы великорумынской идеологии.

Захват Бессарабии королевской Румынией в 1918 г. и ее 22-летняя этнически колонизаторская, насильственно ассимиляторская и агрессивная демографическая политика по отношению к не романоязычному населению края (десятки тысяч болгар, гагаузов, украинцев в 1925–1927 гг. из-за голода эмигрировали в Латинскую Америку; эмиграция приобрела черты осуществляемого Бухарестом изменения этнического состава населения Южной Бессарабии), пренебрежительное отношение к молдаванам как к второсортным гражданам Великой Румынии коренным образом изменили отношение бессарабцев, независимо от их зональной специфики, к румынским властям, к румынским великодержавным духовным приоритетам, к румынскому государству. Тот этнический, этнополитический, этнокультурный и этнопсихологический «опыт», который бессарабское население «приобрело» в довоенный период своей истории в границах Великой Румынии, получило такое устойчивое негативное присутствие в их менталитете, что даже тяжелейшее голодное и репрессивное первое советское пятилетие в их жизни не смогло вытеснить из их сознания румынский период их истории. Военные 1941–1944 годы лишь усугубили негативный образ Румынии И. Антонеску в глазах бессарабских болгар, гагаузов, украинцев, которых должны были депортировать в 1942–1943 гг. Этот образ враждебной бессарабцам Румынии передавался из поколения в поколение населению правого берега Днестра не только до 1991 г., но и в последующие десятилетия.

Приднестровье. Оно никогда не входило в состав Молдавского княжества, хотя его правители и предпринимали попытки распространить на него свою юрисдикцию. Молдавское население появилось здесь по причине того, что пустынная окраина польского государства, затем Османской империи, была менее подвержена национальному угнетению, религиозному давлению и налоговому бремени. Она обладала обширными свободными землями для скотоводства и хлебопашества.

В результате победы России в войне с Османской империей в 1787–1791 гг. левобережье Днестра было отдано проигравшей стороной победителю как часть своей территории. С тех пор Приднестровье входило в Новороссийский край Российской империи. В административно-территориальном отношении оно было включено в одну из его губерний — Херсонскую. Состав его населения формировался, главным образом, из числа малороссиян, русских, молдаван. Хотя проживали там и болгары, поляки, евреи и другие.

Между Херсонской губернией и граничившей с нею Бессарабской областью длительное время в XIX веке сохранялась на Днестре таможенная граница и карантин (Дубоссары, Тирасполь). Торгово-экономические связи между ними носили спорадический характер. Две церковные епархии на правом и левом берегу Днестра подчеркивали специфику административно-территориального их устройства и особенности социально-экономического и духовного развития в рамках Российской империи. Даже в конце XIX века в Кишиневскую духовную семинарию и Кишиневское духовное училище не принимали детей с левого берега Днестра.

Традиционная культура и этнодемографическое развитие населения двух берегов Днестра существовали, как правило, изолировано друг от друга и замыкались в административных и церковных границах Херсонской губернии и Бессарабской области. То есть, отсутствовали сколько-нибудь важные интеграционные процессы, которые бы работали на создание единого хозяйственно-экономического и культурного организма на двух берегах Днестра, несмотря на то, что этнический состав населения, его традиционная ментальность и историческая судьба были предрасположены к многоликой интерференции. Ее слабое проявление, либо полное отсутствие, было обусловлено, прежде всего, тем, что для Приднестровья важным рубежом в его истории стал 1791 год, а для Пруто-Днестровского междуречья – 1812-й. И хотя между этими датами разница всего в двадцать с небольшим лет, историческое развитие Приднестровья и Бессарабии даже в общих границах Российской империи шло своеобразными и специфическими путями.

Так, геополитический фактор не отразился на судьбе Херсонской губернии, в том числе и Приднестровья. В то время как Бессарабию с1812-го года постоянно лихорадило (1856, 1878, 1917–1918, 1940, 1941 – 1944 гг.).

Этот же геополитический фактор развел Приднестровье и Бессарабию с 1918 по 1940 год и существенно отдалил их друг от друга. Бессарабия тогда превратилась в нищенскую провинцию Великой Румынии и утрачивала свое этнодемографическое своеобразие, поскольку всех без исключения превращали в румын. В то время как Приднестровье стало этническим убежищем для молдавской идентичности и территорией воскрешения молдавской государственности. 22-летний период раздельного исторического развития Приднестровья в составе СССР и Бессарабии в составе Румынии самым непосредственным образом отразился на этнопсихологии и на этнокультуре жителей двух берегов Днестра. Они, например, стали настолько различными, что проявились на уровне восприятия молдаван правого берега Днестра молдаванами левого берега Днестра как «чужих», а не как соплеменников.

Советский период. В 1940 г. после возвращения Бессарабии в состав СССР Москвой была предпринята попытка объединить оба берега Днестра, создавая Молдавскую ССР. Если рассматривать Акт 2 августа этого года под углом зрения того, соответствовал ли он этническим и духовным запросам веками переживавшей трагедию молдавской нации, то, безусловно, его историческое значение состоит именно в том, что создавал благоприятные условия для восстановления этнического и этнокультурного ее потенциала. Мы говорим здесь об объективном факторе, заключенном в самом Акте 2 августа. Повторимся: молдавская нация, ее этнические и этнокультурные символы существовали во времени и пространстве XIX – XX веков в разрозненном виде и ей в 1940 г. помогли объединиться, чтобы восстановиться. Конечно, румынская нация, поглотившая в XIX веке большую часть молдавского этноса, не заинтересована в существовании молдавской нации, поскольку она – угроза ее национальной безопасности. Если бы не было опасности дезинтеграции румынского этноса и распада румынского государства при наличии внешних и внутренних условий, которые могут возникнуть в любой момент, то не было бы и агрессивной политики Бухареста по отношению к молдавской этнической и языковой идентичности, где бы она не существовала: в Молдове, Украине или России.

Но кроме объективного фактора существует и субъективный, то есть, какими методами и средствами осуществлялась в СССР территориальная концентрация, а также этнокультурная и этнопсихологическая консолидация молдавской нации. Было допущено много ошибок, политических просчетов и репрессивных действий по отношению к молдаванам и другим этническим группам населения Пруто-Днестровского междуречья, которые имели место еще в довоенное время, но особенно после войны, в 1945–1949 годах. Например, создание молдавского советского государства осуществлялось при помощи направляемых центром кадров из Украины, РСФСР, также использовались и специалисты из Левобережья Днестра, но при этом был полностью проигнорирован интеллектуальный потенциал правобережья, в том числе кадровый ресурс коммунистического подполья Бессарабии. А репрессии здесь во второй половине 40-х гг. прошлого столетия, осуществленные по образу и подобию репрессий 1930-х гг., не столько расчищали путь перевоспитанию бессарабцев на советский лад, сколько подрывали корни этнической духовности молдаван в правобережной части Молдавской ССР. Кстати, именно эти репрессии использованы унионистами с целью дискредитации СССР и РФ в глазах этнических молдаван и этнопсихологической их переориентации на Румынию. Рано или позже, но ослабление этнокультурной составляющей молдавской нации на правом берегу Днестра должно было проявиться в затухании этнической ее мобильности, что собственно и наблюдается с 1988–1989 гг. Именно тогда она, лишенная здесь внутреннего духа сопротивления и способности к политической самоорганизации, стала объектом агрессивной румынской этнической, этнокультурной и этнополитической экспансии.

Марксистско-ленинскому учению приписывалась способность радикально изменить человека, его сознание и психологию, а также унифицировать и обезличить индивидуальную составляющую человеческой сущности. На такой результат была направлена вся система воспитания и образования и вся система производственных отношений в Советской Молдавии. Нельзя сказать, что ничего в этом плане не удалось достичь. Но то, что делалось, было направлено на формирование из этнического и этнокультурного многообразия Молдавской ССР таких советских людей, которые утрачивали свою этническую и этнокультурную идентичность, которым не нужна была историческая память о предках, их традициях, обычаях и нравах. Кроме того, в формировании такого советского человека в МССР не вкладывалось региональное содержание, в нашем случае – это история, язык и культура молдавской нации, давшей название республики.

Исторического периода в 45 лет, отпущенного советской власти не хватило на то, чтобы сломать вековые различия в этнопсихологии людей правого берега Днестра и встроить в них новый обезличенный стереотип. Но, как показали события 1988–1989 гг., этнодемографическое разграничение и географическое расселение (юг, центр, север) населения правобережной Молдавии остались такими же, какими их застала Советская власть в 1940 году, если не считать отъезд немецкого населения Бессарабии в Германию.

Вот к этим сложным этническим и языковым реалиям правого берега Днестра добавили приднестровский человеческий фактор, не менее сложный, но отличающийся от такового правобережного этнопсихологическими особенностями исторического свойства. За внешней просоветскостью населения Левобережья Днестра на самом деле скрывался иной менталитет, иная психология межэтнических отношений, имеющих пророссийскую геополитическую ориентацию. Такой вектор был здесь и до 1917 г. Важно также подчеркнуть, что «перевоспитание» с 1940 г. на советский лад бессарабцев осуществлялось по образцу нового человека, сформированного на левом берегу Днестра. Он «имел» 22-летнее преимущество в этом процессе, что, вероятно, считалось достаточным сроком, чтобы лепить с него новую психологию жителей правобережной Молдавии.

Как показал 1989-й год, формирования однотипного и этнически обезличенного советского человека на двух берегах Днестра Советской Молдавии за полувековой период ее истории не произошло. Вместо нивелировки этнопсихологии и унификации микроклимата между населением получилось нечто противоположное. Тогда же был вырыт широкий и глубокий овраг недоверия между культурной и политической элитой правого и левого берегов Днестра, до поры до времени не замечаемый. Вероятно, здесь надо искать причины и корни политического и межэтнического кризиса 1989 г. и территориального разрыва 1990–1992 годов между Кишиневом и Тирасполем, сохраняющиеся и по сей день. Ведь не случайно же, что с первых послевоенных лет, несмотря на жесточайший сталинский режим, Кишинев стал центром зарождения и последующего укоренения румыноунионистской идеологии. Левобережье, поставлявшее руководящие кадры для столицы Молдавской ССР, не могло не чувствовать этнопсихологическую несовместимость с политической и культурной элитой молдаван правого берега Днестра, все более впитывавшая в себе румынский дух. Молдаване Приднестровья даже до политического и межнационального кризиса 1989 г. называли собратьев-молдаван правобережья не иначе как бессарабцами. В свою очередь, «продвинутые» кишиневские национал-унионисты окрестили приднестровских молдаван манкуртами.

Распад СССР и судьба молдавской этнической и политической идентичности. Пока КПСС и ее передовой отряд КПМ были внешне монолитны, пока в одни и те же партийных организации входили «молдаване-бессарабцы и молдаване-манкурты», Молдавской ССР ничто не угрожало. Как только это напускное коммунистическое единство и монолитность рассыпалось как карточный домик, что привело и к распаду Советского Союза, Молдавская ССР также дезинтегрировалась, а прежде единый, на уровне деклараций, молдавский народ со всеми его этническими компонентами тут же разбрелся по национальным квартирам.

Именно тогда, а для многих вдруг и выяснилось, что молдаване правого берега Днестра оказались без своей интеллигенции – носителя национальной идеи и защитника этнической идентичности; что многие молдаване, главным образом на уровне элитного их слоя, вдруг оказались румынами. Слово-понятие бессарабец с его прежними признаками политонима вдруг приобрело негативную окраску у некоторых этнических молдовенистов. В то же время для унионистов оно служило географическим определителем принадлежности бессарабских молдаван к единой румынской нации. Для них молдаване правого берега Днестра, вовсе не молдаване, а бессарабские румыны. И их родной язык – не молдавский, а румынский. Беспримерная по своей наглости насильственная румынизация правобережных молдаван, проводимая Кишиневом совместно с Бухарестом, привела к тому, что молдавский этнос, проживающий на этом берегу Днестра, фактически лишился права называть свой язык молдавским. А ведь молдавский язык – один из двух главных маркеров этнической идентичности молдаван. Под реальной угрозой исчезновения находится и второй маркер их самоидентичности – этноним молдаване.

Вообще необходимо признать, что новый языковой режим 1989 года открыл в Молдове путь великорумынской политической и идеологической интервенции. Румынизация системы просвещения, сферы культуры и информационного пространства в правобережной Молдове, которая настойчиво и последовательно ведется кишиневскими унионистами с 1990 года, не прерывалась ни на минуту и в годы правления В. Воронина. За 20 лет здесь воспитано целое поколение этнических молдаван в румынском духе. Еще одно такое 20-летие поставит крест на молдавской этнической и политической идентичности. Поэтому для унионистов всех мастей 7 апреля 2009 г. это не вандализм бесчинствующей румынской по духу молодежи Кишинева, которой надоел «коммунистический режим», установленный президентом В. Ворониным, а очередная, после 1992 г., попытка «униря». Унионистское ружье остается заряженным, и оно обязательно выстрелит вновь в полиэтнических граждан правобережной Молдовы.

Кроме этнически насилуемых молдаван, из общей массы бессарабцев также выделились гагаузы как особая малочисленная этническая общность в Молдавии, имеющая право на свое автономное образование. В целом же, все прежние этнические составляющие населения Советской Молдавии, которые находились 50 лет в плавильном котле под названием «советский народ», вдруг были разделены на две категории: миноритарии и мажоритарии. Новый языковой режим сделал первых, за исключением румынского меньшинства, изгоями в собственной стране, а вторые были отданы на этническое растерзание унионистским идеологам и политикам Бухареста и Кишинева. Все это дает основание утверждать, что после 1991 года полиэтническое население правобережья Днестра, в том числе и его молдавское этническое большинство, не было и не могло быть объединено общенациональной идеей молдавской государственности. Поскольку в этнодемографических и геополитических условиях Молдовы после 1989 г. сама эта идея могла иметь политический смысл и содержание, а не этнический. Именно отсутствие перспективы создания нового плавильного котла, действующего уже только в границах республики на январь 1990 г. с целью формирования новой молдавской политической нации, лежало в основе того, что эта идея не могла ни объединить, ни консолидировать дезинтегрированный полиэтнический народ Молдовы, ни подвигнуть его на защиту Родины от румынского посягательства. Хотя подавляющее большинство этого народа, за исключением румынской по духу интеллигенции Кишинева, способно было трансформироваться в новое качество, не отказываясь от своих этнических корней, но участвуя с ними в формировании новой молдавской политической идентичности.

Если с 1989 г. такие этнические, этнокультурные, этнопсихологические и геополитические процессы происходили среди населения правобережья Молдовы, то что же можно говорить о населении левого берега Днестра, не забывавшего румынский военный режим 1941–1944 годов в Транснистрии и не без оснований усмотревшего в политике Кишинева реальную угрозу оказаться в составе Румынии. Кишинев, денонсировав Акт 2 августа 1940 г. о создании Молдавской ССР, фактически объявил не только правобережье Днестра, но и левобережные районы республики территорией румынского этнического и политического пространства. Злой дух кондукэтора Иона Антонеску вселился в темные души деятелей Народного фронта Молдовы и их политических последователей в партийных рядах ЛПМ, ЛДПМ, ДПМ, ДЕД и стал для них путеводной звездой в достижении желанной цели воссоздания Великой Румынии.

Население же левого берега Днестра получило полное юридическое, историческое и политическое право выйти из состава почивших в Бозе Советского Союза и Советской Молдавии. Этнической, этнокультурной и этнопсихологической трагедии от происшедшего по вине Кишинева, выкинувшего все составные части населения Молдавской ССР из исторического бессарабского плавильного котла, а также и из советского его прототипа, приднестровское население справедливо не увидело. За те же 20 лет, что в правобережной Молдове успешно перевоспитали молдавскую молодежь в румын, в Приднестровье продолжали воспитывать молодое поколение в пророссийском духе.

Политики Кишинева не хотят признавать факт появления на двух берегах Днестра сформированного поколения людей первого возраста, у которых разновекторное этническое и этнокультурное восприятие прежде единого территориального пространства Молдавской республики. И Приднестровью также нужно еще 20 лет для того, чтобы уже два поколения его населения выросло вне геополитических, политических и культурных процессов в правобережной Молдове, и чувствовали себя независимыми от, как считают там, исторической ошибки 2 августа 1940 года. Продолжение таких разновекторных этнокультурных процессов среди молдаван правого и левого берега Днестра окончательно разрушит здесь все компоненты молдавской этнической, культурной и политической идентичности, в том числе ее количественные показатели и географическое размещение.

Социологические исследования, проводимые беспристрастными специалистами-учеными, свидетельствуют о том, что среди всех этнических составляющих народ Молдовы на правом берегу Днестра наименее мобильны этнические молдаване. Основные маркеры их этнической и политической идентичности молдаване, молдавский язык, молдавское государство находятся под угрозой исчезновения, а организованного и эффективного их отстаивания со стороны мажоритарного этноса нет. В результате, к 2004 г. при 76 тысяч румынского меньшинства в Молдове около 560 тысяч романоязычных ее жителей признали родным языком румынский. А спустя всего пять лет именно голосами этнических молдаван, пассивных и политически дезориентированных, к власти в Кишиневе пришли партии, отрицающие право молдаван на свою этническую, языковую и политическую идентичность.

Что же касается других этнических компонентов «народа Молдовы» правого берега Днестра, то они зачислены в категорию национальные меньшинства, переориентированы на свои исторические родины, политически разобщены и стали легкой электоральной добычей кишиневских партийных структур, спекулирующих на молдавской государственности и ничего конкретно не сделавших для ее укрепления. Вместе с тем, именно эти миноритарии являются сегодня наиболее последовательными сторонниками демократического и нейтрального суверенного молдавского государства. Что подтверждается, в частности, теми 80% голосов избирателей болгар и гагаузов юга Молдовы, которые 29 июля 2009 г. голосовали против унионистских партий Михая Гимпу и Влада Филата.

Можно ли было перенастроить в 1989–1992 гг. прежний советский плавильный котел в Молдавской Советской республике/Республике Молдова на формирование новой молдавской политической нации? Ибо только она может рассматриваться как фундамент существования в Юго-Восточной Европе суверенной демократической и нейтральной Республики Молдова. Хотя история не знает сослагательного наклонения, но, тем не менее, объективная возможность политического процесса в Молдавии в этом направлении существовала на рубеже 80-х–90-х гг. прошлого столетия. Для этого необходимо было только одно: политическая элита двух берегов Днестра в своей практической политической деятельности должна была исходить из принципиальной необходимости сохранить молдавскую государственность. И если для этого требовалось признать два языка государственными, сохранить молдавский язык в прежней графике, федерализировать государственное устройство страны, найти формулу формирования политической молдавской нации и наметить интеграционную программу движения в этом направлении, то это необходимо было сделать. Перед историей ответственность за упущенную возможность несут политики государствообразующей молдавской нации, которой выпала историческая миссия сохранить себя, преобразуясь сама и преобразуя других вокруг себя в новое политическое качество. То есть, не нужно было разбивать вдребезги бессарабский и советский плавильные котлы, а требовалось всего лишь придать им другое направление в этнополитическом и этнокультурном развитии населения, совершенствуя его форму и корректируя основные составляющие его конечного результата.

В 1989 г. политический класс республики не был готов двигаться в нужном для ее полиэтнического населения направлении. Он вообще не был готов к самостоятельной работе во вдруг ставшем независимом государстве. Он распался на несколько этнических фрагментов с противоположными целями и задачами.

Таким образом, этнические, исторические и политические реалии на двух берегах Днестра таковы, что дают основание утверждать: внутренний политический фактор не способен был сохранить политический суверенитет Республики Молдова в ее границах на январь 1990 г. в унитарной форме ее обустройства.

Что делать? Перспективы молдавской государственности могут быть обеспечены трансформацией молдавской этнонации в современную политическую нацию французского, американского или швейцарского образца и переходом на земельную модель федерации всей Республики Молдова с учетом этнодемографической и языковой специфики каждого ее географического региона: юга, левобережья Днестра, центра, севера и Кишинева. Другого не дано. Внутреннего этнополитического потенциала для унитарной модели государственности Республики Молдова изначально не имелось, а те полиэтнические наработки двух плавильных котлов, о которых говорилось выше, были разбиты Кишиневом в 1989–1992 гг.

Весь вопрос в том, есть ли внутренний этнополитический ресурс для трансформации государственного устройства Республики Молдова по модели земельной федерации? Да, есть. Но он территориально разобщен, этнически разрознен и политически не структурирован на основе общегражданской идеи сохранения молдавского государства на политической карте юго-восточной Европы. Мажоритарный молдавский этнос на двух берегах Днестра, к сожалению, не в состоянии выступить в роли этнополитического реинтегратора Республики Молдова в ее границах на январь 1990 года. Политические процессы на правом и левом берегу Днестра сфокусированы на дальнейшее отдаление друг от друга. Импульсы, исходящие от Кишинева, особенно в последнее время, не содержат в себе конструктивного начала и фактически направлены на отказ от решения Приднестровской проблемы мирными средствами. Замороженный конфликт в один «прекрасный» день может быть разморожен военно-политическим безумцами молдавской столицы.

Без помощи извне внутренний потенциал не сможет самоутвердиться и проявить себя в качестве спасителя молдавской государственности. Поэтому необходимо взаимодействие двух факторов: внутреннего и внешнего. Речь идет о таком взаимодействии, которое им обоим необходимо и выгодно.

Почему внешним силам, за исключением Румынии, выгодно сохранить Республику Молдова суверенной, нейтральной и демократической? Да потому, что ее исчезновение с политической карты Юго-Восточной Европы не решает ни одну геополитическую проблему в этом регионе Европы, а наоборот, обостряет их. Во-первых, здесь останется геополитическое противостояние между США, ЕС и РФ. Во-вторых, поглощение Молдовы Румынией обострит межгосударственные отношения в этом регионе, поскольку затрагивает интересы, прежде всего, Венгрии, Болгарии, Турции.В-третьих, Румыния может поглотить только правый берег Днестра, но даже в этом случае возникнет очаг напряженности на юге Молдовы, который найдет солидарный отклик на Украине, в Болгарии и Турции, не говоря уже о России. В этом случае Вашингтону и Брюсселю будут противостоять такие дружественные им столицы, как Анкара и София, а возможно, и Будапешт, и Киев. Наконец, в-четвертых, даже если представить себе, что в Румынию войдет вся Молдавия в ее границах на январь 1990 г., то Гагаузия и Приднестровье окончательно разрушат унитарную Румынию. Пруто-Днестровские молдаване, в свою очередь, могут оказать возрожденческое этнополитическое влияние на запрутских молдаван, и тем самым похоронить румынский проект второй половины XIX века. Таким образом, сама Румыния, рассматриваемая Вашингтоном и Брюсселем как барьер российским устремлениям на Балканах, станет для них головной болью и вызовет серьезный политический кризис в НАТО и ЕС. Вашингтону, Брюсселю и Москве объективно не выгодно уничтожать молдавскую государственность как из стратегических, так и из тактических соображений. Но поскольку ни одна из указанных геополитических и геоэкономических сил не в состоянии самостоятельно решить приднестровский вопрос, то они обречены на взаимодействие и поиск компромиссных решений. В этом случае они могли бы помочь кишиневским и тираспольским политикам перенастроиться на другую волну в подходах к реинтеграции двух берегов Днестра. В том числе и на федеративную модель модификации государственного устройства Республики Молдова, которая не является для Вашингтона, Брюсселя и Москвы неприемлемой, в чем убеждает история переговорного процесса с 1994 г. как в формате 3+2, так и в формате 5+2.

Гражданам двух берегов Днестра также выгодно сохранить свою государственность. Им, прежде всего, этническим молдаванам и всем русскоязычным национальным меньшинствам, Румынское государство не нужно, они им пресытились в 1918–1940, 1941–1944 годах. Кроме того, в рамках суверенной Молдовы украинцам, русским, гагаузам, болгарам, евреям и другим легче будет поддерживать связь с исторической родиной и сохранить свою этническую, культурную и религиозную идентичность. Далее, со всех них снимается этнопсихологическое давление румынского фактора, что, естественно, немаловажно для достаточно длительного процесса формирования новой молдавской политической нации. Наконец, в сегодняшней полиэтнической общности Молдовы нет аллергии на истинные европейские демократические ценности, а есть на их нынешний кишиневский суррогат, представленный правящим АЕИ.

Взаимодействие внутреннего и внешнего фактора невозможно на основе унитарной модели государственного устройства двух берегов Днестра. Хотя бы потому, что в этом случае один из геополитических игроков оказывается в положении проигравшего. Территориальная целостность Республики Молдова федеративной ее трансформацией не нарушается. Все, кто утверждает обратное, являются открытыми или ползучими унионистами. Они понимают, что переход на такую модель государственного устройства Молдовы однозначно снимает с повестки дня вопрос объединения Молдовы с Румынией, как и вопрос о международных гарантиях суверенной и нейтральной Республики Молдова. Поэтому, если геополитические игроки в Молдове найдут между собой компромисс на основе ее федерализации, нейтралитета, открытости Западу и Востоку и признание взаимных интересов друг друга в Молдове, то вопрос объединения двух берегов Днестра будет решен положительно. Для этого указанным выше столицам, возможно, придется прибегнуть к политике понуждения Кишинева и Тирасполя. И уже в новых условиях полиэтническое население федеративной Молдовы определит способы, формы и разработает программу-стратегию своего переформатирования в политическую нацию. Ему нужно помочь осознать свою ответственность за сохранения мира в этом регионе Юго-Восточной Европы, за политический суверенитет и нейтральный статус Республики Молдова, самоорганизоваться и начать действовать во имя благополучия своих детей, внуков и правнуков.

Способны ли геополитические игроки на такой благородный поступок и на такой взаимный компромисс? Способна ли политическая элита двух берегов Днестра перестроиться? Способно ли само население понять, что иного выхода из ситуации для него нет?