Было это недавно на одном горячем донецком направлении. Заночевал я тогда у танкистов в доме. Командир ушёл в штаб на совещание, а мы с механиком Веней остались картошку жарить. Вернее, жарить вызвался я, как бы в ответ на гостеприимство, а Веня помогал по кухне, показывал где, что лежит, и развлекал беседой. Беседа настолько вдруг стала интересной, что я с разрешения Вени записал её на диктофон, и теперь воспроизвожу, практически дословно. 

События, о которых рассказывал Веня, произошли ещё в прошлом году и давно уже никакой военной тайны не представляют. Но по просьбе Вени, некоторые имена и позывные я изменил, а некоторые оставил, как есть.

С нашего разговора прошло уже больше месяца. События меняются на войне быстро, и нелепые слухи так перемешаны с достоверными событиями, что иногда и не поймёшь, что из них правда, что ложь, а что и заумная война контрразведок. Однако события годичной давности в изложении прямого участника никаких сомнений не вызывают, и оттого пишется легко. А тут ещё оказалось, что разговор зашёл о взятии одной пятиэтажки, про которую я слышал весь прошлый год от разных бойцов, участников этого штурма. Одному даже помогал с реабилитацией после ранения.  

Дом, где квартирует командир роты танкистов – обычный одноэтажный кирпичный дом, с одной большой комнатой, кухней и туалетом. Танкисты платят хозяевам арендную плату, тут всё по-честному. В комнате работает телевизор и показывает какой-то американский боевик. Там лихие американские солдаты много стреляют, кричат и показывают друг другу средние пальцы. Очень крутые ребята. Механик-водитель Веня сидит, курит и безучастно смотрит, как они на экране кладут друг друга пачками.

Когда американец сердится он показывает палец, когда сердится русский то показывает руку по локоть. Что называется — Feel the difference.

 

Потом мы перебираемся на кухню, начинаем жарить картошку и разговаривать. Во время разговора, да и потом, когда переносишь запись в текст, много разных мыслей крутится в голове и много событий происходит за это время. Вот этот разговор и мысли к нему.

                                            * * *

В. – Была ситуация в Новобахмутовке. Пятиэтажка. Мы с экипажем, командир, наводчик и я, механик, не могли прорваться до танка. Нас взяли в полукольцо.

Я. – Чтоб понятно было – вы были в доме?

В. – Мы были в подъезде. Ночевали там же, в доме. Командир сказал – надо идти. Наводчик сказал, давайте покурим и пойдём… был прилёт под подъезд. Мы покурили, начали прорываться до танка, под обстрелами. Обстрелы начались мы были ещё в доме. Стрелкотня, миномёт работал… проскакивала арта…

Я. – А сколько до танка было?

В. – Метров пятьдесят-семьдесят, не больше. Нас прикрывали наши же пацаны, наша пехота. Они в том же доме были, наш подъезд, соседний подъезд. Прорвались до танка, подбежали залезли в танк, запустили движок. Туда-сюда, выехали, наводчик взял цель. Начали работать. Разобрали дом, ну здание одноэтажное, более похоже на гараж. Не сработал ресивер, выхлопные газы от выстрелов пошли в танк, наводчик начал угорать. Когда он угорел, начал терять сознание, падал на «чебурашку», подрывался, стрелял и обратно падал.

Я. – А что такое «чебурашка»?

В. – «Чебурашка» — это ручки прицела, управление. Ты поворачиваешь пушку влево, вправо, вниз. Когда это всё подзакончилось, мы откатились назад. Подбежали пацаны из пехоты, начали вытягивать нашего наводчика, а у него руки замерли на «чебурашке». Его оттуда еле вытянули.

После этой ситуации мы с командиром пошли посмотреть. Там до хрена кого положено. А больше то и рассказать особо нечего…

 

* * *

В прошлом году, в госпитале Донецка, познакомился я с командиром этого танка, позывной «Арсен», зовут Арсений. Он за этот бой представлен был к званию Героя ДНР. Представлен-то представлен, да вот награды до сих пор не получил. Это было у всё той же сакральной пятиэтажки, где получил осколочные ранения в лёгкие мой друг, пехотинец Андрей-«Цыган». И вот история той пятиэтажки опять вернулась. Случайно, пока картошку жарили. Кроме картошки и лука в доме были ещё только специи. Веня показал где и какие специи лежат, я их рассмотрел и разумно добавил.

                                                 * * *

Я. – А расскажи, как укроп у вас танк хотел угнать.

В. – Да, взяли пленного. Мы в том же доме стояли. Два танка стояли рядом, шестьдесят четвёрка и семьдесят двойка. Он пытался запустить шестьдесят четвёрку, видать не получилось. Полез в семьдесят двойку, его и взяли возле семьдесят двойки, под гусеницей. Может хотел заныкаться и уйти. Короче взяла его пехота, не мы.

Что ещё рассказать? Ситуаций до хрена таких было… Когда выезжали в лобовую… когда не работала пушка, с одним пулемётом в лобовую шли…

                                         * * *

Насчёт пленных мне Андрюха рассказывал. С ними сначала говорили, не допрашивали, а именно говорили. Были такие – мы не при делах, мы медики или водители. Таких отправляли в тыл, пусть чекисты с ними маются. А были и рьяные. Ему говорят, мол, вы же по Донецку сколько лет садите, детей убивает, баб, стариков. А он: «Ну и правильно, из ваших детей такая же мерзота вырастет». Такие до чекистов не доживали.

 

                                           * * *

 Я. – Я уже писал историю, как вы «банан» меняли во время боя…

В. – Это была тоже Новобахмутовка. Я был у него механиком. У нас лёг «банан». «Банан» — это мозги танка. Мы поехали вдвоём с наводчиком, без командира. Раз поехали, не получилось снять. Мы второй раз поехали, нам командир объяснил, что как… на второй раз мы этот «банан» сняли, с подбитого танка, себе поставили, заработало, но ненадолго. Да, это была Новобахмутовка, после той пятиэтажки через брод дальше уже Новобахмутовка. Мы там прожили неделю, под обстрелами. Ну бывает… Крайняя лобовая, мы выходили со своим командиром.

Я. – Что такое лобовая?

В. – Лобовая, это когда ты заходишь на их позиции.

Я. – Чтобы потом зашла пехота, да?

В. – Да. Ты должен танком им проломать дорогу, чтоб пехота зашла. Бывало такое что пехота подводила.

Я. – То есть вы проломали, а пехота не зашла?

В. – Да. Тогда мы разворачиваемся и уходим обратно. Нам приказ командование даёт, и мы уходим обратно.

                                  * * *

Картошка уже почти готова. Говорю:

 — На попробуй. Ну как?

Веня пробует, закатывает глаза и говорит:

 – Бомба.

 – Ну не зря приехал, хоть картошки вам пожарил.

 – Здорово. Пресса лучше всех готовит.

Ставим сковородку на стол, режем хлеб, садимся и разговор продолжается:

Я. – А что скажешь про эти наши контратаки, последние?

В. –  У меня была жизненная ситуация, крайний штурм. Мы зашли на позицию, встряли в кювет, встряли пушкой, мы ушли из машины, по нам крыли. Мы забежали в окоп, следом танк шёл, на прикрытие, метров тридцать-сорок от нас в дерево врубается, он его не валит, а просто буксует, из башни идёт пламя. Ну честно, мы думали, что экипажу уже всё…

Я. – Его что подбили?

В. – Да.

Я. – Чем?

В. – ПТУРом. Первая мысля была, что сейчас сработает БК и куда валить? А мы в окопе с пехотой сидели. Ну все ушли, остались мы с командиром танка, давай наводчика нашего искать. Кричим там, по позывному, по-всякому. А оказалось наводчик уже ушёл с пехотой, в соседнем окопе сидел. Он уже кричит нам. Ну мы тоже с командиром дёрнули. Отошли уже с километр, глядим, а там дым, а потом взрыв, БК рвануло. Там как загораются пороха, начинает машина гореть и взрывается весь боекомплект. Башня отлетает.

                                         * * *

В прошлые выходные, уже здесь в России, я видел, как какая-то контора проводила корпоратив. Сняли базу отдыха на берегу моря, установили сцену, колонки, пили, танцевали, веселились. Но почему-то задело даже не это, а  дрон, который летал над этой оргией и снимал видео на память. Прошлой осенью мы собирали деньги на эти самые дроны. Купили четыре штуки, отвезли ребятам. Не сильно дорогие, но полезные, живут они на фронте не долго, в среднем месяц. Тут и от оператора зависит и от самого дрона. Они очень нужны там ребятам. У танкиста Димы погибли два корректировщика, не было дронов, ребята выходили на самый передок, чтоб точнее скорректировать. Их там и положили двумя минами.

Может это и нехорошо, но я думаю, что я бы не сильно расстроился если бы те две мины накрыли этот корпоратив, а не ребят-корректировщиков. Нехорошо, наверное, но правильно.

                                             * * *

Ещё в декабре 2021 года Путин очень чётко определил, чего он хочет. Чего мы хотим. Мы хотим, чтобы НАТО убралось к границам 1997 года. Эти границы результат нашей Великой Победы в 1945 году. Мы оставляем за собой право на эту Победу и на результаты этой Победы.

Это был ультиматум. Его не приняли. Более того, они расширили НАТО. Мы сказали: «Идём на Вы», они вызов приняли. Им было сказано, если наши нынешние условия приняты не будут, следующие будут жёстче.

Значит теперь НАТО должно убраться из Европы совсем, а, следовательно, прекратить своё существование. А это возможно не просто повторением Победы 45 года, а значительно большей Победой. Нам не нужна Восточная Европа, нам нужна Евразия. Нам нужен континент без англосаксов…

Какие на хрен корпоративы с дронами?!

 

                                * * *

Я. – Скажи, а самое страшное, что у тебя было?

В. – Пятиэтажка. Это самое страшное было.

Я. – Это когда вы к танку не могли пробиться?

В. – Да. Честно там реально и молились, и у кого по две иконки было, друг другу давали.

Я. – Ну чтоб понятно было – вы в доме, до танка метров пятьдесят, а где укропы были?

В. – Через стенку.

Я. – А как же вы вышли?

В. – Вот получается передняя сторона здания, пятиэтажки, а вот задняя, они за задней стороной. Ну как-то так на морозе и выскочили, не знаю даже как. Да работала стрелкотня по нам, пацаны из пехоты прикрывали. Ну и пробежали как-то. Я вот честно даже не понял, как я добежал до танка, запрыгнул в люк и закрылся. Я этого понять не успел. До сих пор всё как в тумане.

Я. – А вот когда в лобовую идёшь, думаешь о чём-то, или молишься, или что…?

В. – Да ничего, ни мыслей, ни молитв… Пою.

Я. – Поёшь?!

В. – Да, пою.

Я. – А что поёшь?

В. – Да всё подряд, что вспомню то и пою. Ну как пою… напеваю.

Я. – А ты не считал, сколько за время этой войны у тебя лобовых таких штурмов было?

В. – Даже не скажу. Вот за этот только февраль четыре было лобовых штурма.

Я. – А звание у тебя какое?

В. – Рядовой.

Я. – А медали, ордена?

В. – Ни одной.

Я. – А контузий сколько?

В. – Три.

Я. – То есть контузий три, а медали ни одной?

В. – Ну обещают. Да мне как-то …

                                * * *

Фотографироваться Веня отказался напрочь. С виду ему от двадцати до двадцати пяти. Росту небольшого, худой. Если посадить на лошадь с богатырями, то поменьше Алёши Поповича будет. А сколько уже прошёл… С левой стороны лица, от удара о броню распухло ухо и висок поцарапан. Рядовой, три контузии, четыре штурма в месяц, ни одной медали.

                                  * * *

Я. – Почему?

В. – Не знаю. Мне тоже обещали представить, но что-там там не складывается.

Я. – Почему? А кто-то вообще, в штабе там или где, занимаются этим?

В. – А хрен его знает. Я как-то не вникаю…

 

                                        * * *

Россия-матушка… Воюем, не вникаем. И так всегда. Да это бы ладно, было уже сотни раз. Но двойственность именно этой войны не отпускает ни на минуту. Мы бросили вызов – вызов приняли, и что?!… Торгуем по-прежнему… корпоративы проводим…

                 «Это как же, вашу мать, извините понимать?!»

Таким ребятам как Веня нужно уже не медали, а памятники ставить при жизни. Памятник рядовому, с тремя контузиями и без медалей. С разбитым левым ухом. Или наводчику, который угорелым падает на «чебурашку», поднимается, стреляет и опять падает. Или ребятам пехотинцам 9 й роты, которые рискуя собой, отдирают руки наводчика от «чебурашки», чтобы его вытащить на вольный воздух. Или Андрюхе-Цыгану, который с осколками в лёгких ползёт по танковой колее. Или… им всем надо памятники ставить при жизни…

                                        * * *

Я. – Я вашу роту уже больше года знаю и не пойму. Награды не дают, Ванька вообще не в штате, бесплатно воюет. Понятно, что не за ордена-медали пацаны воюют, но должна же быть какая-то справедливость со стороны государства.

В. – Вот у меня кум, у него два ранения. За одно он получил три миллиона, списался. Он тоже в пехоте был, с этим, царствие небесное с «Генералом».

 

Я. – Знакомый позывной «Генерал», Андрюха-Цыган говорил, у них в 9й роте был.

В. – В 9й роте?

Я. – Ну да.

В. – Так мы с ними и сидели на пятиэтажке этой. Брали её штурмом.

Я. – Так и «Цыган» про пятиэтажку говорил. Так это она что ли?

В. – Ну вот эта пятиэтажка и была. Там реально жёстко было. «Генерал» говорил, доживём до 9 Мая, приедем в Донецк, я вам столько бухла поставлю, что выпить не сможете.

Я. – Это когда было? Февраль или март, прошлого года?

В. – Март.

Я. – Вот там «Цыган» и ранение получил, осколочное в лёгкие. Он по колее этой выползал. У него фото ещё осталось, они у Бэхи сидят, на ней 9я рота написана. Трое их внизу и наверху трое.

В. – Да, вот они и брали эту пятиэтажку и за пятиэтажкой высота. Первая Славянская бригада, девятая рота. Да, там очень жёстко было. Много пацанов там положили.

                                             * * *

  P.S. И уже без записи, пока ели картошку, Веня мне рассказал про письмо от школьника из Темрюка. Помню, ещё осенью я привозил им письма от детей. Так вот, он сказал, что письмо это он долго хранил с собой, в военнике. «Там так хорошо мальчишка написал… вот не вспомню, что именно, но так хорошо. Я его потом, когда в увольнительной был дома оставил, чтоб если что… ну чтоб сохранилось».

То есть, если вдруг сгорит Веня, не дай Бог, в танке, чтоб письмо не сгорело.

Нет, мы эту войну проиграть не можем! Не имеем права! И пусть Веня домой живым вернётся и письмо это перечитает!